— Я полюбил другую, — сказал муж, отодвигая чашку с кофе. — Ухожу к ней
— И давно? — Елена смотрела на него заинтересованно. — Ну… не вчера… Ты не понимаешь, это любовь! — он хлебнул кофе, поперхнулся, закашлялся. — А ты… ученый сухарь в юбке!
*** Виктор забыл удалить сообщение от Марины. Елена стояла посреди кухни, в руке держала телефон мужа, свой забыла в спальне на зарядке, а время посмотреть надо было. Суббота, шесть утра, за окном еще темно, только фонари желтоватым светом освещают двор. На экране высветилось: «Любимый, скучаю. Когда увидимся?»
Сергей молча ковырялся в миске с остывающим борщом, стараясь утопить взгляд в густой алой глубине, где тонула ложка сметаны. Воздух на кухне, обычно пахнущий свежим хлебом, был сегодня густым и тяжёлым. — Сереженька, ну скажи хоть что-нибудь. Хоть слово. Я же не враг тебе, — голос Анны Ивановны дрогнул, и она присела напротив, положив на стол руки, испещренные тонкой сетью прожилок, похожих на старые карты забытых дорог. — Лизка — золото, а не девушка. Учительница, душа светлая, руки золотые. И ко мне, старухе, как родная. Звонит, спрашивает, пироги приносит… А ты? Ты что, слепой, что ли?
– Какого лешего такие вопли? – пробормотала себе под нос уставшая Валентина
В подъезде раздавался истошный детский вопль, переходящий в какой-то вой. Валентина торопливо поднялась на свой этаж, открыла дверь и… поняла, что «убивают» именно в ее квартире. В прихожей творился настоящий бедлам. Три пары детской обуви валялись как попало, поверх них лежали мокрые куртки. Из кухни тянуло гарью, из гостиной неслись вопли.
– Отдай! Это мое! – надрывался детский голос. – Нет, мое! Мне купили!
Где-то в глубине квартиры послышался грохот, там явно что-то упало…