Галина Москаленко (Шаркова)

33-летний Павел проживал во Владивостоке - опытный рыбак и дайвер, водолаз по профессии. Прекрасно знал местные водоемы и рельеф. Казалось, он как рыбы в воде, с ним ничего не может случиться.... Дома его всегда ждала любимая жена Татьяна и двое сыновей. Она уже привыкла к его работе и увлечению, поэтому спокойно относилась ко всему - он столько раз нырял и всегда возвращался домой. Домой, где его ждут и любят. В тот злополучный день он, как уже было много раз, поехал с друзьями на рыбалку. Заодно нужно было проверить новое оборудование для дайвинга. Далеко плыть не собирались. Дошли до острова Русский, планировали отойти от берега не более чем на 200 метров. Погода была прохладной, плюс 2 градуса, при этом ветра не было. Но все местные жители знают, что погода в этих местах весьма изменчива. Павел действовал как обычно: надел гидрокостюм, нырнул, погрузился на 13 метров. После передохнул и пошел на следующее погружение уже на 20 метров. И именно в этот момент резко ухудшилась погода.

Соседка позвонила так, будто я лично учу собак выть на луну. — Это ваш клиент! — шипит в трубку. — Пёс воет, как резаный! У нас тут подъезд — как психбольница. Делайте что-нибудь. Срочно! Я, честно говоря, в такие моменты всегда немного жалею, что не выбрал профессию, где максимум истерики — это недосоленный суп. Но я ветеринар, зовут меня Пётр, и меня почему-то регулярно назначают ответственным за всех собак в радиусе трёх километров. Даже если собаку я видел только в чьём-то воображении. — А чей пёс-то? — спрашиваю. — Фамилия владельца, квартира? — Я не знаю! — возмущение закипает ещё сильнее. — Но мне сказали, что вы — врач “всех наших собак”. Вот и разбирайтесь. Я уже в ЖЭК звонила, в управляющую, в чат дома писала, но эти… — дальше был набор классических эпитетов для всех, кроме неё самой. Так я узнал, что где-то в доме воет собака. И что виноват, естественно, я. Подъезд, который уже всё решил Дом оказался из тех, где на первом этаже обязательно сидит бабушка-информатор. Здесь её

«Забирай своих выродков и убирайся. Чужая кровь мне не нужна». Эти слова я слышу каждую ночь вот уже пятнадцать лет. Просыпаюсь в холодном поту, и они звучат в голове так отчётливо, будто свекровь стоит рядом. Мне сорок три года. Я старший бухгалтер в строительной фирме. У меня двое взрослых детей — дочь Даша и сын Миша. Мы живём втроём в маленькой однушке на окраине города, и я горжусь каждым квадратным метром этой квартиры. Потому что заработала на неё сама. С нуля. Пятнадцать лет назад у меня не было ничего. Вообще ничего. Только двое детей на руках, зимнее пальто и седая прядь надо лбом, которая появилась в одну ночь и больше никогда не исчезла. Мой муж Олег погиб в декабре. Автокатастрофа. Ему было тридцать лет. В ту ночь заболел Миша. Температура под сорок, аптеки закрыты, скорая едет полтора часа. Я попросила Олега съездить в круглосуточную аптеку в центре. Он уехал и не вернулся. Врезался в столб на пустой дороге. Мгновенная смерть, сказали потом. Похороны я помню плохо. Всё к

Особняк Артёма всегда казался мне чужой планетой — блестящей, холодной, безвоздушной. Каждый раз, переступая высокий порог с кованой дверью, я чувствовала себя не гостьей, а случайно забредшей статисткой в дорогой декорации. Высокие потолки тонули в подсветке, люстры сверкали хрусталём, а стены украшали картины, в которых я не понимала ровным счётом ничего: какие‑то пятна, полосы, фигуры, будто ребёнок игрался красками. Но я знала, что каждая такая «мазня» стоит дороже, чем все мои сбережения за последние десять лет вместе взятые. Я стояла у панорамного окна и смотрела в сад. Там, за стеклом, всё было понятнее: снег ровным покрывалом ложился на идеально подстриженные кусты, вдоль дорожек горели низкие фонари, освещая ледяные фигуры ангелов. Красиво. Холодно, но красиво. Я поймала своё отражение в стекле и криво усмехнулась: женщина в синем платье с рынка, с аккуратно уложенными, но давно поседевшими волосами, с негромкой осанкой пианистки — как-то уж слишком скромно смотрелась на фоне

В скорым поезде Москва –Ульяновск на нижней полке купе, отвернувшись к стенке, лежала женщина. Она тихо плакала. Ехала она из столицы, поездка была великолепной. Побывала она на спектакле в Большом театре, посетила Третьяковку, погуляла по улицам и площадям Москвы. Возвращалась она от сына, из благоустроенной его квартиры-студии, навосхищалась там чудесами бытовой техники, о которых и не ведала прежде. По квартире ездил чудо-робот пылесос, окна мыл странный прилипший к стеклу аппарат, чайник, жалюзи, кондиционер и свет включались голосом.  Ехала, чтоб сыну с хозяйством помочь, но помощь ее не пригодилась, потому как – всё, что могла она, так это "побегать с тряпкой": чудеса быта сына ей были неподвластны. А теперь вот лежала, думала, как рассказать подруге Альбине о поездке, как описать то, что видела, как передать свои впечатления? Но мысли побрели в другую сторону, совсем не в благополучную, и полились из глаз слезы. Вспомнила она недавний разговор с подругой. Сын ее Рома когда-то у