В Е С Н У Ш К А

Николай Петрович решил, что жить ему осталось недолго. Никакой врач ему этого не говорил, наоборот, в поликлинике даже не было его карточки. Но ему стукнуло семьдесят пять, а в последнее время он стал замечать, что осень пахнет уже не яблоками и дымком, а чем-то острым и лекарственным. Он проснулся как-то утром с ясной, как утренний свет в окне, мыслью: пора прощаться. Родни у него было не то, чтобы много, но и не мало. Разбросаны по стране, как семена от одуванчика, брошенного на ветер его давно ушедшими родителями. Он сел за старый секретер, достал блокнот и стал составлять маршрут на ближайших родственников. Первой была двоюродная сестра в соседнем городе, Людмила. Они не виделись лет десять. Он привез ей банку своего малинового варенья и огромный, но невероятно сочный кабачок со своего огорода. Людмила, располневшая и в позиции вечной жертвы, три часа жаловалась на детей, правительство и боль в суставах. Николай Петрович молча кивал. Уезжая, он понял, что приехал не для прощания,

– Коль, а ты молодец, – с неким удивлением заметила Наталья Дмитриевна. Вот уж какой раз выдавала она тетрадки, а у Коли – четверка. Ну, или твердая троечка. Что для Коли, в общем-то, и неплохо. Изменился Коля Новиков. Не заметить это было нельзя. Свитерок свежий вязаный, брюки отутюжены. Да и не это главное, главное – учиться стал, и поведение изменилось ... притих как-то, на уроках слушает, домашка готова.  За суетностью дел декабрьских, учительских, Наталья Дмитриевна это сразу и не приметила. Оно ведь как – дурное так и лезет в глаза, а хорошее надо еще увидеть, разглядеть. Начала она к Коле приглядываться. И куда делась его безалаберность? Куда ушло желание доказывать свое хулиганское лидерство? Сколько проблем с ним было! Даже школьные принадлежности не приносил. Неужто мать за голову взялась? Наконец, за ребенком следить начала? Ситуация Коли проста и обыденна. Сколько таких семей видывала сельская учительница. У Коли семья полная: мать, отец, двое детей. Отец не то что бы пил

Галина Романовна после выхода на пенсию не сидела сложа руки. Она была из числа неунывающих оптимистов, которые, кажется, заряжаются от самого солнца. Она не жаловалась на жизнь. А что жаловаться? Вышла замуж по любви, родила дочь. Ну и пусть, что развелась с мужем. Загулял. С глаз долой, из сердца вон. Зато друзья, любимая работа, путешествия. Именно путешествиями она и заполнила внезапно образовавшееся пространство. Не экскурсионными турами, а настоящими, самостоятельными поездками. Она научилась бронировать хостелы, составлять маршруты и ловить попутные машины. В её дорожной сумке всегда лежал блокнот с адресами людей, готовых пустить её на ночлег в любой точке страны. Однажды поздней осенью она отправилась в маленький городок, славившийся своим старым деревянным зодчеством. Дождь моросил с самого утра, превращая улочки в блестящие реки. Галина Романовна, немного промокшая, добралась до нужного дома — небольшого, резного, с высоким крыльцом. Ей должен был открыть Сергей Петрович, с

– Незабудка, твой любимый цветок, воздушный поцелуй будет самым горьким, – орала качающаяся и прыгающая толпа. Затылки, руки, волосы, запах пота и духов. А где-то там впереди, в десятке парсеков – крохотная фигурка с микрофоном – певец собственной персоной. Что он тут делает? В смысле не певец, а он, Ник. Повелся на уговоры друзей «за компанию». Даже девушку ему какую-то выделили за неимением постоянной своей – подругу подруги сестры подруги. Все что он успел, ей сладкую вату купить. Потом буквально в течение получаса бурные потоки празднующего города унесли и друзей, и «ватную» девушку, и остатки настроения. Грохочущий гулкий звук, который трудно признать музыкой, крики, гам, детский плач, пьяные разговоры за спиной и крохотный участок асфальта под ногами, не заполненный чужими ногами. – Ты любишь говорить, что тебя я не люблю, что любить могут одни девчонки, – хрипло орала рядом крепко принявшая на свободно прыгающую в майке грудь деваха, дирижируя сигаретой. Какая-то песня бесконечн

— Мария Алексеевна, уходите? — в кабинет заглянул начальник охраны. — Да, за мной сын приедет сейчас. — Ну ладно, хорошо… — протянул мужчина, кивнул и закрыл дверь. Мария Алексеевна медленно подошла к шкафу, открыла дверцу, сняла с вешалки пальто и замерла, разглядывая себя в зеркало. Оттуда на неё смотрела миниатюрная, подтянутая женщина с коротко стриженными, уложенными в аккуратную причёску волосами, скромным макияжем на строгом лице и красивыми серёжками в маленьких мочках ушей. Брючный костюм графитового цвета, нежно–голубая блузка, туфельки… А ножки, как у Золушки, – маленькие, точно девичьи, — уверенно шагают в ботильончиках на танкетке. Мария Алексеевна была из той породы женщин, которые с возрастом приобретают особенный шарм и не перестают быть «вкусными», заставляющими оборачиваться им вслед. Такие и в пятьдесят могут покорять сердца одним взмахом ресниц. — Ну что, пора домой? — сказала она будто кому–то невидимому, стоящему справа. — Федя где твой, а? Задерживается? А ты все