Валентина Тюрина (Белоусова)

Во дворе дома номер сорок пять по улице Садовой жил пёс. Никто не знал, откуда он взялся, как его звали и сколько ему лет. Он был просто частью пейзажа, как старые качели, покосившийся гараж или вековые тополя, шелестящие листьями над песочницей. Он был большой, лохматый, помесь овчарки с кем-то ещё, что придавало ему внушительный и немного диковатый вид. Окрас у него был серым, с проседью на морде, отчего кто-то из местных остряков когда-то назвал его Графом. Кличка прижилась. Граф не был злым. Но он и не был дружелюбным. Он держался особняком, предпочитая лежать под раскидистым кустом сирени в дальнем углу двора и наблюдать за миром своими умными, печальными глазами цвета тёмного янтаря. Дети его побаивались и, бывало, дразнили, бросая в него шишки или крича: «Эй, волкодав, иди сюда!» Граф в ответ лишь глухо рычал, не сдвигаясь с места, и дети с визгом разбегались. Взрослые относились к нему с опаской. Женщины косились на него, проходя мимо, мужчины иногда прогоняли его от подъездов

Её продали за три мешка ржи и старую телегу с треснувшим колесом. Марфа стояла на барском дворе, босая, в посеревшей от стирок рубахе, и смотрела, как незнакомый приказчик пересчитывает зерно. Семнадцать лет – и вся её жизнь уместилась в эти три мешка. Мать умерла родами, отца забрали в рекруты пять зим назад, и старый барин решил, что сирота – товар, который проще продать, чем кормить. Новое имение находилось в двух днях пути, в деревне Заречье, прижавшейся к берегу мутной реки. Марфу определили на скотный двор – выгребать навоз, таскать воду, просыпаться затемно и падать на солому, когда последняя звезда уже гасла над крышей коровника. Там она впервые увидела Степана. Он был кузнецом – единственным на три окрестные деревни. Руки его, тяжёлые и тёмные от въевшейся сажи, умели делать невозможное: из мёртвого железа рождались подковы, серпы, дверные петли. Говорили, что барин ценит его выше любого дворового, потому что хорошего кузнеца не купишь ни за какие деньги. Степан был немногосло