Надежда Бабанина (Баранова)

Засыпая в детском доме, Аня часто видела один и тот же сон. Ей сообщали, что к ней пришла мама и ждёт на первом этаже. Девочка, затаив дыхание, спускалась по лестнице, сердце колотилось так, будто его слышали все вокруг. Внизу она замечала женщину, стоящую к ней спиной. Та медленно оборачивалась, но рассмотреть лицо было невозможно - оно будто терялось в тумане, расплывалось, ускользало. Аня просыпалась в холодном поту. Наяву девочка родную мать не знала. В детский дом младенцев она попала совсем крохой. Иногда Аня пыталась дорисовать в воображении мамин образ и переносила его на бумагу, словно надеялась однажды узнать по этим линиям знакомые черты. С другими детьми ей было трудно. Над ней насмехались из-за веснушек и рыжих кудрей, из-за маленького роста. Чем старше она становилась, тем сильнее ощущала себя чужой. К восьми годам Аня всё чаще думала о побеге. Она понимала, что, скорее всего, её не удочерят, и мысли об этом тянули вниз, как тяжёлый камень. Останавливало её только одно -

— Врачи уже отключили аппаратуру. Клиническая смерть, время — 19:42, — буднично бросил реаниматолог, снимая перчатки. Шансов не было: осколок в голове, три остановки сердца. Но в палату ворвалась она — в белоснежном платье, перепачканном грязью, и тяжелых армейских ботинках. Лена не плакала. Она подошла к телу, грубо схватила безжизненную руку и с силой натянула обручальное кольцо. — Я не давала тебе команды отбой! — её крик заставил санитаров вздрогнуть. — Встать в строй, Волков! Мы еще дом не построили! Она ударила его по груди книгой — инструкцией по строительству. И в мертвой тишине, где уже не гудели приборы, вдруг раздался одинокий, судорожный вздох. Врач побледнел, глядя на монитор, который секунду назад показывал прямую линию... Ноябрь в Нижнем Новгороде выдался таким, что небо, казалось, лежало на крышах домов тяжелой свинцовой плитой. Дождь со снегом хлестал по окнам такси, размазывая огни фонарей в мутные пятна. Лена сидела на заднем сиденье, прижимая к груди папку с докуме