Валентина Сумина (Карабицкая)

Девять лет. Девять долгих, размеренных, тихих лет Виктор Иванович прожил один. Не то чтобы он давал какой-то обет или намеренно бежал от людей. Просто так вышло. После развода, оставившего за собой горький осадок непонимания и усталости, было несколько попыток начать всё с чистого листа. Короткие встречи, робкие надежды, которые разбивались о быт, разные взгляды на жизнь или просто о ту самую незримую стену, которую он неосознанно выстраивал вокруг себя. В какой-то момент он махнул рукой. Хватит. Жить для себя. Работа, любимые книги, коллекция старых виниловых пластинок, прогулки с собакой по осеннему парку, редкие встречи с друзьями, которые постепенно перестали шутить про «обет безбрачия», видя его искреннее, спокойное равнодушие. Он устал от игр, от необходимости кого-то впечатлять, от вечной внутренней подготовки к возможному разочарованию. Его мир сузился до размеров просторной двухкомнатной квартиры в старом, но уютном доме, до маршрута от работы до дома и обратно. Он свыкся с

Никто не знал, что с ней случилось. Убили, заблудилась, а может виноваты друзья, с которыми она была в тот злополучный вечер? А дома ее ждала двухлетняя дочка, которая постоянно спрашивала бабушку, где мама... Катя - самая обычная женщина с непростой судьбой. Росла в неполной семье (родители развелись). У самой личная жизнь тоже никак не складывалась. Замужем не была, а от мимолетных отношений родилась дочка. Отец не участвует в ее воспитании, Катя - мать-одиночка. Несмотря на то, что родители разведены, дочку свою любят. Они сумели выделить ей небольшую однокомнатную квартиру в Челябинской области, где Катя и проживала с 2-летней дочерью. В отпуске по уходу за ребенком не сидела, нужно было работать и зарабатывать. Катя устроилась в местное вагонное депо. Так и жила в режиме работа-дом-работа. До того самого злополучного дня. В тот злополучный день друзья пригласили Катю на пикник в лес - в место неподалеку от черты их небольшого городка. Место не глухое, здесь часто отдыхают местные

Дворники моего старенького «Ниссана» отчаянно сражались с налипающим снегом, но метель побеждала с пугающей легкостью. Тяжелые, мокрые хлопья залепляли лобовое стекло, превращая мир в одну сплошную, враждебную белую стену. Я вцепилась в руль так, что костяшки пальцев побелели и заныли от напряжения, но унять внутреннюю дрожь не могла. Меня колотило не столько от холода — печка в машине пока еще работала исправно, нагнетая теплый воздух в промерзший салон, — сколько от той ледяной, звенящей пустоты, что поселилась в груди час назад. Там, где раньше билось сердце, теперь, казалось, была черная дыра, засасывающая все: надежды, воспоминания, планы на будущее. На пассажирском сиденье, надежно завернутый в мой любимый пуховый шарф, тихо посапывал виновник моего изгнания. Маленький, грязный комок свалявшейся шерсти, от которого пахло помойкой, гнилью и сыростью. Он иногда вздрагивал во сне всем телом и тихонько, жалобно поскуливал, перебирая крошечными лапками. Ему, наверное, снилось, что он