Валентина Сумина (Карабицкая)

Анна проснулась от того, что печка в кухне захрипела и закашлялась, как старый человек. За окном ещё не светало, но в небе уже висела тонкая полоска серого, обещавшая новый день. В доме пахло чаем, который вчера не допили, и влажной соломой — так пахли все зимы в их деревне, когда дрова заканчивались раньше, чем наступала настоящая стужа. Она встала тихо, чтобы не разбудить сына, и прошла к окну. Деревня спала: редкие огни, покосившиеся заборы, пустые дворы. Вдоль дороги, ведущей к колхозу, стояли ржавые грузовики, словно памятники ушедшей эпохе. В 90-е годы всё здесь казалось застывшим между прошлым и каким-то неясным будущим, которое приходило редко и всегда с болью. Анна была двадцать восемми лет, но в её лице уже читались годы, которые у других приходят позже: морщинки у глаз, руки, загрубевшие от работы, и взгляд, привыкший к ожиданию. Она вышла на крыльцо, вдохнула холодный воздух и почувствовала, как в груди сжимается что-то знакомое — не страх, а усталость, которая стала её п

Андрей Николаевич Рощин (глава из книги «Ходи по путям сердца твоего...» или невыдуманные истории нашей юности) «Это не юмор - это стечение обстоятельств» (R) Михаил Жванецкий Так уж получилось, что я практически одновременно закончил мореходку и стал отцом. Это произошло в один день и в следующую за этим днем ночь. День этот был днём выпуска из Ленинградского Мореходного Училища ММФ СССР, он же стал днём рождения моей дочери. Произошло это событие не без участия моих «коллег» по этому училищу. На первый взгляд звучит это как-то двусмысленно. В действительности же всё вроде бы комично, но это из-за того, что события сваливались без предупреждения и перерыва на неопытного ещё в жизненных ситуациях молодого парня 20-ти лет. День этот был посвящен празднованию эпохального события выдачи дипломов и, как следствие, прощанием выпускников перед отбытием на место распределения. С некоторыми, по решению судьбы, прощанием навсегда. Сам же я был распределён в Военно-Морской Флот, хотя на тот моме

Конверт лежал на кухонном столе. Белый, чистый, с нарисованными фломастером снежинками. Машка старалась — язык высунула от усердия, пока рисовала. - Бабушка, а ты тоже напишешь? Я помешивала тесто для печенья. Корица пахла так, что хотелось просто стоять и дышать. Ничего не делать. Просто дышать. - Куда напишу? - Деду Морозу! Мама сказала, что письма можно на почту отнести. Там специальный ящик. Я улыбнулась. Маше семь лет. Она ещё верит во всё хорошее. - Я уже старая для Деда Мороза, Машунь. - Неправда! — внучка надулась. — Дед Мороз всем помогает. И тебе поможет. Ты просто не веришь в чудеса! Я посмотрела на неё. На эти серьёзные глаза. На сжатые губы. Она обиделась. По-настоящему. И я вдруг подумала — а ведь она права. Я давно не верю ни во что. Пять лет уже. С тех пор как Коли не стало. - Ладно, — сказала я. — Давай бумагу. Маша тут же просияла. Вытащила из рюкзака тетрадный лист в клеточку и протянула мне. - Пиши! А я посмотрю! - Нет уж, — я покачала головой. — Письма Деду Морозу