Чулпан Качаева (Хабибуллина)

1931 год в деревню под Ярославлем принес с собой беспощадный голод. Со столов исчез последний припасенный хлеб, из амбаров выгребли подчистую зерно на хлебосдачу. Вот в такую смутную и голодную весну, после долгой тяжелой зимы у двадцатилетней Марфы Горкиной начались схватки. Рожала она в своей в холодной избе, и на помощь ей прибежала лишь соседка, тетка Дарья, да та больше ахала да причитала: - Ох, Марфуша, на свою голову беду себе нашла. Куда тебе одной с младенцем в столь худое время? Девочка появилась на свет издав лишь короткий писк, будто зная, что нежданной гостьей в этом мире стала. У неё не было ни бабушки, ни дедушки, лишь дальние родственники матери, жившие далече от села. Об отце, молодом парне Федоре, сбежавшем на "стройку века" еще до её рождения, в этом доме не упоминали. Имя Федора стало запретным и Марфой пресекались все разговоры о нем. 1939 год. - Варька! Где ты, лентяйка? Почему воды в доме нет? - Марфа вышла во двор и огляделась. Голос строгой женщины разнос

Сентябрь 1912 года, Москва. Анна стояла у окна и смотрела вдаль. Её глаза смотрели в пространство, не видя ни спешащего разносчика с корзиной, ни элегантной дамы в экипаже, ни мальчишек, играющих на мостовой. Она крутила на своем изящном пальце кольцо, что было ей немного великовато, будто бы ища поддержки у своей бабушки. Это кольцо было семейной реликвией - оно было с изумрудом в старой, массивной оправе из золота и тяжелым, непривычно грубым на тонкой руке Анны. Когда-то оно принадлежало ее бабушке, Софье Владимировне, супруге генерала. Софья Владимировна завещала его "самой любящей и верной сердцем" из внучек. - У Анечки сердце не нараспашку, как у её сестры Настеньки, - сказала как-то бабушка. - И если уж полюбит, то навсегда. Такому сердцу и камень верности хранить... Пусть это будет её семейная реликвия. Стук в дверь заставил Анну вздрогнуть. Она судорожно сжала кольцо в кулаке, словно пойманная на воровстве. - Войдите, - сказала она голосом, в котором прозвучала непривычн

Лето 1978 года. В одном из домов большого села под Саратовом жила Мария Семёновна, восьмидесятилетняя вдова, последняя из рода местных мастеров, когда-то известных по всей округе умением расписывать прялки и деревянную посуду. Ее дети давно разъехались по городам, муж погиб на фронте еще во время Великой Отечественной войны, и теперь она коротала дни в одиночестве, если не считать соседской девочки Гали, которая приходила помогать по хозяйству. В тот день Мария Семёновна сидела у стола и разглядывала старую шкатулку. В ней лежали засохшие краски и кисточки с поредевшим ворсом, там же были и старые мятые бумаги с рецептами красок, составленными еще по молодости. Руки уже не слушались как прежде, зрение подводило, но душа просила взять кисть и что-то раскрасить. Вдруг скрипнула калитка и Мария Семёновна вздрогнула и досадливо поморщилась - не время было для гостей, пока она сидела здесь, ударившись в воспоминания. В сенях послышались шаги и раздался знакомый голос: - Марья Семёновна, д

Степан вернулся в октябре 1945-го. Мать, увидев его в дверях, заплакала от радости и вскочила, бросившись к нему на шею. - Сыночек! Сыночек мой…Вернулся! Глава 1 Он плакал вместе с ней, а потом они сидели за столом и Ирина Ивановна рассказывала про то, как жила эти годы и о чем не рассказывала в письмах, как переживала тяжелое время, получив похоронку на его отца, про свою сломанную ногу тоже говорила. - Как же ты справлялась, мама? Почему мне в письме не написала, что ногу ломала? - Степан был удивлен. - Не хотела, сын, тебя беспокоить. Тебе и так там несладко было, а тут бы и о моей ноге переживать начал. А справлялась я не одна - Валюша мне помогала. - Валя?- он усмехнулся, но, казалось, даже не удивился. - Да, - Ирина Ивановна улыбнулась. - Упрямица наша. Без неё, сынок, я бы и не справилась. И водицы носила, и дрова рубила, и еду готовила. Она с ногой мне так здорово помогала - растирала её, поила меня лекарством и отварами, убирала за мной. И ведь ни слова поперёк не скаж