Валентина Гребенщикова (Копылова)

Бабуля Для советского ребёнка поездка к бабушке в деревню была не просто сменой обстановки — это было настоящее большое путешествие в другой мир. Мир, где время текло иначе, пахло сеном и печным дымом, а свобода казалась бескрайней, как поле за огородом. Дорога, полная предвкушения Всё начиналось с вокзала. Запах железной дороги — смесь мазута, пыли и аромата свежесваренного «бабушкиного» варенья в банках, которые везли в подарок. Пластиковые сетчатые сумки, битком набитые вещами, билеты на электричку или, если очень повезёт, на настоящий поезд дальнего следования. За окном мелькали дачные посёлки, потом поля, перелески, маленькие станции с кричащими «Соблюдайте интервал!». И вот уже знакомый полустанок, где бабушка стоит в цветастом платье и косынке, всматриваясь в окна вагонов. Мир, созданный руками Бабушкин дом встречал особым микроклиматом. Прохлада в сенях, даже в самый зной, запах старого дерева, сушёных трав и молока. В углу — обязательный рукомойник с подвешенным железным ведро

Фото с просторов интернета То, что мы повторяем по много раз, из года в год постепенно становится традицией. Действие уже привычное, как будто так было всегда, а по-другому и быть не может. Вот есть и всякие разные новогодние традиции, от различных блюд, которые есть практически на каждом праздничном столе, например, салат «Оливье». До самого стола, который до сих пор хранится во многих домах ещё с советских времён. Уже многая мебель ушла на покой по причине своего возраста, хотя возраст для советской мебели не является помехой, уж делали, так делали. Скорее дизайн перестал вписываться в интерьер квартир с новым ремонтом. Но вот он - стол-книжка, пережил многое и до сих пор в строю во многих домах. Хотя и используется им либо раз в год, как раз под Новый год. Либо ещё на каких-то семейных застольях. А в остальное время стоит себе спокойненько где-нибудь в углу в комнате сложенный и никому не мешает. Раз в год и я его вспоминаю в своих статьях, у меня тоже появилась такая традиция. И се

Друзья, я сразу с вопроса: Скажите мне, что бывает, когда в умело разыгранном спектакле вдруг кто-то забывает текст и говорит правду? Ту самую неудобную правду, которую долго время замалчивали. Наступает та самая оглушительная тишина, в которой слышно, как жужжит одинокая муха где-то под потолком. Все актеры замирают с вымученными улыбками, а зрители в зале переглядываются, не зная, смеяться им или испытывать жгучую неловкость за происходящее. Прочувствовали? Ах, как некомфортно, верно? Вот именно этот эффект — эффект обрыва всей искусственной конструкции — и произвело недавнее заявление Льва Лещенко про имущество Ларисы Долиной. Это был тот самый момент, когда из красивой, хоть и спорной, драмы о «бедной артистке» вдруг вырвался наружу черновой вариант сценария, полный неудобных фактов и цифр. Все эти недели мы с вами наблюдали одно и то же. Медийное пространство гудело, как растревоженный улей. Сюжет был выстроен идеально: с одной стороны — народная любимица, «жертва обстоятельств