«В СМЕРТЬ ХВОРОСТОВСКОГО ТРУДНО ВЕРИТЬ, ДА И НЕ ХОЧЕТСЯ» Об оперной карьере и славе Дмитрия Хворостовского мы поговорили с известным оперным критиком Еленой Черемных. — Елена, какими были ваши эмоции, когда вы узнали о сегодняшнем трагическом известии из Лондона? — Открыв сегодняшнюю френдленту в «Фейсбуке», увидела, что ее разрывает на тему смерти Хворостовского. Об этом пишут директора оперных театров, руководители вокальных фондов, театральные пресс-секретари, завлиты и, конечно, сами оперные певцы. Всем им болезнь Хворостовского, при ее внезапной кошмарности, все равно оставляла надежду на то, что певец выживет. Удалось же победить онкологию Хосе Каррерасу! Но у меня в эти страшные часы складывается убеждение, что Дмитрию Хворостовскому – как-то очень по-своему – все-таки удалось победить болезнь. Он вообще умел побеждать обстоятельства.Когда он только появился в позднесоветском телевизоре, — а это случилось в результате его победы на конкурсе имен Глинки, затем на конкурсе в Кардиффе, — было ощущение, что этот красноярский красавец с не по возрасту глубоким и объемным баритоном до известной степени опровергает расхожую формулу «Россия – родина басов», обязанную своим происхождением искусству Федора Ивановича Шаляпина. То, что Шаляпин сделал в начале ХХ века, подняв оперный имидж страны в глазах всего мира, Хворостовский сделал в последнее десятилетие того же ХХ века, представ эталонным исполнителем баритоновых партий в операх Чайковского и Верди, Моцарта и Доницетти. — Как складывалась его мировая оперная карьера? — У него был опыт спокойного, а не торопливого движения в оперном репертуаре: к каждой очередной вершине он подбирался, понимая, что конкретно сейчас ему как певцу важно научиться, освоить и воплотить. От русских опер Чайковского к итальянским операм Верди он наращивал мастерство и умение, артистично отталкиваясь от них в дальнейшем пути – к более ранним стилям. Когда он пришел к Моцарту, исполнив партию Дон Жуана в ряде европейских постановок, именно в этом моцартовском образе он предстал в постановке Луки Ронкони на главном оперном фестивале мира – в Зальцбурге. Я была на этих зальцбургских показах в 1999 и 2000 годах. Хворостовский играл соблазнителя всех времен и народов с неотразимым шармом сложно устроенного современного человека. Казалось, ему не надо было дистанцироваться от своего героя, чтобы представить Дон Жуана именно тем, кем он и выведен в опере Моцарта, – гордым одиночкой, избирательно следующим собственным желаниям вразрез тем или иным общественным условностям. Таким же он был и в жизни. Выступая на главных мировых оперных сценах – в лондонском Ковент-Гарден, Париже, Вене. Нью-Йорке, он никогда особо не селекционировал в себе «звездный статус». — А российская сцена? — В Москве едва ли не первым его выходом в опере — уже в чине европейского любимца – был Риголетто на сцене «Новой оперы». Поверить, в то, что этот обожающий Джильду хромой горбун и есть самый обольстительный Дон Жуан современности было невозможно. Джильду пела тогда только начинавшая свою мировую карьеру Екатерина Сюрина. Надо было видеть, с какой партнерской бережностью обходился с нею – тогда еще студенткой ГИТИСа – видавший виды оперный баритон. Именно Хворостовский позволил запомнить тот спектакль на всю жизнь. Впрочем, и другие его выступления никаким ластиком не стереть из памяти. Например, концерт – под рояль Михаила Аркадьева – в Большом зале консерватории, где целиком прозвучал малоисполняемый цикл романсов Свиридова на стихи Блока «Петербург». Это было во второй половине 1990-х, и в исполнении лондонского гостя Хворостовского музыка последнего мэтра советской музыки воспринималась далеко за чертой привычных для заезжих звезд форматов: Чайковский-Рахманинов, Рахманинов-Чайковский. Точно так же – проникновенно и умно – Хворостовский выступал и на сцене Кремлевского дворца съездов с «Песнями военных лет» в сопровождении оркестра Константина Орбеляна. Ни у одного самого строгого критика тогда не возникло подозрений, не дай Бог, в конъюнктурности этого репертуарного «поворота»: безупречный вкус и оперная дисциплина Хворостовского сделали самые «запетые» шедевры военной лирики чем-то исключительно важным и сокровенным. Неудивительно. что среди его записей, наряду с «военными песнями», стоят «Неаполитанские песни», — для этой программы его вторая жена, итальянка подтолкнула Хворостовского не только к изучению итальянского языка, но и некоторых его диалектов. А учиться Хворостовский умел и любил. После венского классика – Моцарта у него в дальнейших творческих планах мелькал намек на изучение барочного генделевского репертуара. Болезнь, диагностированная в 2015 году, помешала осуществлению многого, на что был способен этот певец и замечательный человек, проделавший свой путь из Сибири в Европу затем, чтобы стать символом оперной стати и того невероятного достоинства, за которое его так любят коллеги, партнеры и поклонники.