Предыдущая публикация
Лети, мой сокол ясный часть 1
Октябрь 1946 года.
В колхозе "Новая заря" было самое настоящее ликование и праздник - урожай убрали раньше срока, картофель выкопан, капуста уложена в погреба, а мешки пшеницы определены в амбары.
Такого урожая люди несколько лет не видывали, но самое главное, что львиная его доля останется в колхозе, а не уйдет на нужды фронта, как было в годы Великой Отечественной войны. Люди искренне верили, что голодное время закончено, немец побежден, а значит не будет больше голода, не будет и похоронок.
Председатель Григорий Арсеньевич объявил аж целых два выходных дня подряд и колхозники встретили его слова с ликованием.
Было решение отметить сбор урожая всем селом, да и еще один повод был - Галина Кузнецова и Федор Петров пожениться решили!
Праздник устраивали большой толпой, по-деревенски, как до войны и трудных времен: на длинных столах стояла самогонка, квашеная капуста с луком, пироги с грибами и картошкой, огурцы, и даже мясо поросенка на столе у молодых.
Одна Марфа Игнатьева не разделяла всеобщего ликования. Сидела за дальним столом в своём стареньком платье, что носила ещё до войны, и куталась в серый шерстянной платок.
Она не танцевала ни с кем, не смеялась заливисто под частушки или двусмысленные посты фронтовика Егорова. Бабы, глядя на неё, шептались:
- Совсем в уныние впала, сердце словно очерствело.
- Зойка, а ты бы веселилась, коли непонятно было бы, что с твоим мужем? То ли жив он, то ли уж нет...
- Уж и не приходила бы сюда, а то будто огурец кислый жует. Эх, мне, глядючи на неё, даже самогон в рот не не лезет.
- Так и не гляди на неё. Она к Галке на свадьбу пришла, а не к тебе на именины.
А Марфа сидела за столом и думала, что уже пора идти. Посидела немного, и хватит. Она бы вообще сюда не пришла, но Галя очень просила свою подружку быть рядом в такой важный день.
Наконец она увидела, как молодые под смех односельчан собрались и пошли к повозке. Подойдя к подруге, она пожелала ей счастья и, ни с кем не прощаясь, пошла домой.
- Чего-то невеселой ты вернулась, - покачал головой отец, глядя на дочь.
- Не до веселья мне, папа. Голова только и занята тем, что думаю о Степане. Где он, сокол мой ясный?
- Дочка, перестань мучить себя. Был бы он жив, так вернулся бы к тебе. Последний раз ты получила от него письмо в феврале 1945 года. Возможно, тогда его и не стало - ведь больше ни строчки, ни словечка не было от него.
- А вдруг он не хочет ко мне возвращаться?
- Послушай меня, глупенькая, - отец приобнял её. - Кабы не хотел к тебе возвращаться, так и писем бы с фронта не слал.
- А если ему другая люба стала? Мы ведь и не пожили толком, всего год женаты были, да и то как кошка с собакой прожили.
Отец кивнул, соглашаясь. Не особенно он был ранее доволен зятем, да и вообще этой свадьбой. Будто бесы какие в них вселились - на танцах потанцевали вместе, гулять за ручку стали, а вскоре их Семен застукал на сеновале и велел Степану и своей беспутной дочери жениться. Он помнил глаза Степана, который смотрел на него со страхом. Но Семен был мужиком старой закалки, оттого твердо и велел - коли согрешили, так жениться надо. Кто её, Марфу, потом порченной замуж возьмет?
Вот так и сыграли свадьбу молодые, да вот только если Марфа любовь к мужу чувствовала, то Степана словно тяготила его эта жизнь семейная.
Но письма-то... Письма он с фронта писал ей, и нежность в них была, и любовь. Даже как-то написал, что когда вернется, уж расстарается, чтобы в ближайшем времени у них ребенок родился. Нет, не верила она, что он другую нашел и с ней остался. Но и хоронить его она не спешила. Только вот в военном комиссариате все только руками разводили - среди безвести пропавших нет, среди пленных тоже такой не числится.
Марфа отвернулась к окну, не желая, чтобы отец видел выступивших на глаза слёз.
***
Следующим днем, управившись во дворе, она села обедать с отцом
Вдруг на крыльце послышались шаги, а потом в дверь кто-то постучал, и молодая женщина тут же бросилась открывать. На пороге стоял почтальон Петр, молодой парень с усталым лицом и сумкой через плечо.
- Игнатовы, вам письмо, – сказал Петр, протягивая Марфе руку с посланием.
Сердце Марфы забилось учащенно. Она узнала почерк! Руки ее задрожали, когда она взяла письмо. Оно было слегка мятое, с пометками цензуры, но это было самое настоящее письмо, а не какое-то уведомление от военного комиссариата, которое она со страхом ждала.
- От кого? – спросил Игнат, отложив ложку в сторону.
- Стёпа! Это от Степы письмо. Жив он, батя, жив, сокол мой ясный!
Слова и строчки расплывались перед глазами, но она читала и читала, впитывая каждое слово.
"Дорогая моя Марфуша, ты прости что не мог долго писать тебе, по роду службы должен был хранить в тайне место своего пребывания. В феврале сорок пятого меня перевели в разведку, там я был под другим именем. Сейчас могу сказать об этом, но ранее было нельзя. Теперь служба моя закончена, правда, я попал в госпиталь, словив шальную пулю от диверсантов, коими еще полнится земля. Ты не бойся, ничего серьезного, скоро уже приеду домой. Не могу даже представить себе, что ты чувствовала все эти полтора года. Я сам извелся весь, не имея возможности дать тебе знать о себе, не имея возможности хоть пару строк черкнуть. Вспоминаю тебя каждый день. Жди меня, любовь моя, жди. Надеюсь, ты не схоронила меня и сердце твое не занято другим."
Слезы хлынули из глаз Марфы, но это были слезы облегчения, слезы радости. Она упала на колени, прижимая письмо к груди.
Семен ошарашенно смотрел на дочь, потом вытер слезу, скатившуюся по щеке и сдавленным голосом произнес:
- Вот видишь, Марфуша, прилетит к тебе скоро твой сокол ясный.
На следующий день вся деревня гудела. Новость о письме Степана разлетелась мгновенно. Люди подходили к Марфе, поздравляли, радовались вместе с ней. То, что не имел возможности Степан писать - никого не удивляло. На Леху Федотова в сорок третьем извещение пришло о том, что без вести пропал, а он весной этого года вернулся домой живым и невредимым - так же, как и Степан, был задействован в длительной секретной операции, без возможности дать родным хоть строчку. Кто-то думал, что в плен он попал, но после плена не так-то просто было домой вернуться, да и номера, характерного для плененных, на руке не было. Выходит, что и Степан тоже выполнял долг перед Родиной, не имея возможности хоть как-то выйти с семьей на связь.
Прошло несколько недель.
Марфа, словно бабочка порхала по дому. Она готовилась к приезду Степана, перебирала его старые вещи, перестирывая и штопая. Каждый день она выходила на крыльцо, вглядываясь в сельскую дорогу, ожидая увидеть его.
И вот, когда уже ноябрьское осеннее солнце клонилось к закату, на дороге показалась фигура. Высокая, худощавая, но походка того человека была до боли знакомой. Даже сейчас, спустя пять лет разлуки она её узнала. Марфа замерла. Сердце ее заколотилось так, что казалось, выскочит из груди.
- Степан! – прошептала она. Потом стала выкрикивать его имя всё громче и громче, бросаясь навстречу.
- Степан, сынок, – сказал он, обнимая зятя. – Добро пожаловать домой. Уж все слёзы Марфуша проплакала, все глаза проглядела.
- Не мог я дать весточку. Служба Родине, сами понимаете. Даже страшно представить, что чувствовала Марфуша, пребывая в неведении, - он обнимал жену, будто боялся её от себя отпустить. - Но я в Германии был, не мог без позволения начальства черкнуть вам даже пару слов.
***
- Расскажи... – попросила Марфа, держа его за руку, когда вечером они сидели за столом.
Степан вздохнул.
- Тяжело было, Марфуша. Очень тяжело. Но я думал о тебе, о нашей деревне. И это давало мне силы. Только вот... Подробно рассказывать не буду, мне и так те ужасы ночами снятся. А про свое задание и тем более молчать буду, нельзя о нем рассказывать. Может когда-нибудь, но не сейчас.
Он рассказал лишь о госпитале, о ранении, о том, как скучал по ней. Марфа слушала, чувствуя, как любовь к мужу разгорается с новой силой.
- Я знаю, мы не всегда ладили до войны, ссор меж нами было много, – сказал Степан, глядя ей в глаза. – Но там, на фронте, я понял, что люблю тебя. И хочу прожить с тобой остаток жизни. Помнишь, мы в письмах друг другу писали о том, что хотим детей? Вот.. Не менее троих детей хочу я.
Марфа улыбнулась:
- Я и на большее согласна.
Они обнялись, и в этот момент казалось, что все невзгоды остались позади. Впереди их ждала новая жизнь, полная любви и счастья.
****
Не знала Марфа ещё тогда, что судьба баба капризная: то дарами осыпет, то самое дорогое отнимет.
Прошло два года с той поры, как Степан вернулся в село.
Сперва, конечно, вздрагивала Марфа по ночам, когда просыпалась и не видела мужа рядом. Но вот он на крыльце сидит курит, или ходил пить водичку. Живой, здоровый, и душа его на месте вроде, а может, не показывает он свою боль. Порой сядет, перебирает медали и наградные листы, а на глазах его слезы.
Радовалась Марфа, что он не ведет себя как сосед Макар - не напивается до беспамятства, не кричит о подвигах своих, не ведет себя как пуп земли.
После возвращения Степан жил спокойно и работал с утра до заката в колхозе - то при тракторе, то на ферме, то в поле с бригадой.
И опорой Степан для неё был - когда год назад отец Марфы заболел и помер, он рядом был, поддерживал её, казалось, что будто бы своего батьку потерял, так переживал.
И еще печаль у них была - никак ребеночек не получался.
А у соседки Тони с тех пор, как муж вернулся, уже второй сын в избе резвится да по лужам бегает, а у Марфы никаких признаков будущего материнства.
Степан не обвинял её прямо, но Марфа видела: глядит он на чужих детей и в глазах его зависть. Иногда, бывало, когда мальчишки колхозные мимо пробегут, он тихо скажет.
- Хотел бы я сына… Или дочку, не важно. Хоть бы кто-то да остался после нас.
Марфа тогда молчала. Она ведь даже к бабке Дуне бегала, травку пила, и знахарка ей как-то сказала тихо:
- Может, и не в тебе дело, дочка. Может, застудился он, надорвался. У многих такое после войны.
Марфа задумалась. Может быть и так. И стала она брать траву у бабы Дуни, да мужу их заваривать, ничего скрывая. Только всё равно бесполезно это было.
****
- Я пойду к Кузьминичне, говорит она, что поросенок у неё ногу сломал, надо под нож его, а что еще с ним делать? - сказал Степан, выходя из дома во двор, где на лавке отдыхала Марфа после прополки.
- Мясом заплатит? - спросила Марфа.
Степан пожал плечами:
- Неудобно как-то плату брать. Неужто нам еды не хватает? Чай, не голодом живем, а у неё внучат трое.
- Ступай, - вздохнула Марфа, а сама сердито засопела - слишком уж часто стал помогать Степан другим людям. Хотя Кузьминичну жалко - зять в 1944 году погиб, и дочку схоронила больше год назад, как раз в ту зиму, когда отца Марфы не стало. Трое детишек осталось, как не помочь?
Степан ушел, а Марфа пошла в сарай, чтобы убрать на место тяпку, и вдруг глаза её упали на полку - там лежал острый наточенный нож, именно его использовал Степан, когда мясо резал.
Взяв ножик, замотанный в ткань, она выбежала на улицу. Степки уже не было видно, но она решила нож отнести.
Кузьминична жила на соседней улице. Обойдя три дома, Марфа повернула налево и увидела женщину, что шла с ведром воды.
- Здравствуйте, Анна Кузьминична.
- И тебе не хворать, Марфуша. Дело какое?
- Да вот, вслед за Степаном бегу. К вам пошел, чтобы с поросенком помочь, а тесак свой забыл.
- А чего мне с поросенком помогать? Ты, Марфуша, напутала чего, небось?
- Так ногу ж он сломал...
- Сломал, так сосед Егорка мне уже с утра помог. Вот, сейчас сало солить буду. А чего бледная ты такая?
- Ничего, Кузьминична, всё хорошо.
Марфа развернулась и пошла домой, а Кузьминична глядела ей вслед. Ой, не простые вещи происходят. Ясное дело, что Степка врет своей жене. И про порося он узнал сегодня в обед, когда она, встретив его у сельпо, пожаловалась. Только вот заради чего он ей прикрывается?
***
Вот и Марфа этого не понимала. И спросить бы надобно, да боялась она. Боялась ложь услышать или правду - она сама не понимала.
Только всё чаще Степан стал задерживаться по вечерам или уходил куда-то по делу. То у Савельича телега сломалась , и он чинить её помогал, то запчасти на трактор пришли, то надо зерно разгрузить.
Марфе очень хотелось верить, что он и правда работает или людям помогает, а не у какой-то зазнобы в объятиях нежится. Не может Степа, сокол ясный, её предать. Разве можно? Она ждала его всю войну, верность хранила, полтора года после Победы рыдала и пребывала в неизвестности, не зная что и думать - то ли за душу его молиться, то ли свечки за здравие ставить.
Нет, он не поступит так с ней. Видно, тоскливо ему дома без детей, вот ноги его и уносят туда, где, может быть, он слышит детский голос.
продолжение следует
#Хельга
источник
В колхозе "Новая заря" было самое настоящее ликование и праздник - урожай убрали раньше срока, картофель выкопан, капуста уложена в погреба, а мешки пшеницы определены в амбары.
Такого урожая люди несколько лет не видывали, но самое главное, что львиная его доля останется в колхозе, а не уйдет на нужды фронта, как было в годы Великой Отечественной войны. Люди искренне верили, что голодное время закончено, немец побежден, а значит не будет больше голода, не будет и похоронок.
Председатель Григорий Арсеньевич объявил аж целых два выходных дня подряд и колхозники встретили его слова с ликованием.
Было решение отметить сбор урожая всем селом, да и еще один повод был - Галина Кузнецова и Федор Петров пожениться решили!
Праздник устраивали большой толпой, по-деревенски, как до войны и трудных времен: на длинных столах стояла самогонка, квашеная капуста с луком, пироги с грибами и картошкой, огурцы, и даже мясо поросенка на столе у молодых.
Одна Марфа Игнатьева не разделяла всеобщего ликования. Сидела за дальним столом в своём стареньком платье, что носила ещё до войны, и куталась в серый шерстянной платок.
Она не танцевала ни с кем, не смеялась заливисто под частушки или двусмысленные посты фронтовика Егорова. Бабы, глядя на неё, шептались:
- Совсем в уныние впала, сердце словно очерствело.
- Зойка, а ты бы веселилась, коли непонятно было бы, что с твоим мужем? То ли жив он, то ли уж нет...
- Уж и не приходила бы сюда, а то будто огурец кислый жует. Эх, мне, глядючи на неё, даже самогон в рот не не лезет.
- Так и не гляди на неё. Она к Галке на свадьбу пришла, а не к тебе на именины.
А Марфа сидела за столом и думала, что уже пора идти. Посидела немного, и хватит. Она бы вообще сюда не пришла, но Галя очень просила свою подружку быть рядом в такой важный день.
Наконец она увидела, как молодые под смех односельчан собрались и пошли к повозке. Подойдя к подруге, она пожелала ей счастья и, ни с кем не прощаясь, пошла домой.
- Чего-то невеселой ты вернулась, - покачал головой отец, глядя на дочь.
- Не до веселья мне, папа. Голова только и занята тем, что думаю о Степане. Где он, сокол мой ясный?
- Дочка, перестань мучить себя. Был бы он жив, так вернулся бы к тебе. Последний раз ты получила от него письмо в феврале 1945 года. Возможно, тогда его и не стало - ведь больше ни строчки, ни словечка не было от него.
- А вдруг он не хочет ко мне возвращаться?
- Послушай меня, глупенькая, - отец приобнял её. - Кабы не хотел к тебе возвращаться, так и писем бы с фронта не слал.
- А если ему другая люба стала? Мы ведь и не пожили толком, всего год женаты были, да и то как кошка с собакой прожили.
Отец кивнул, соглашаясь. Не особенно он был ранее доволен зятем, да и вообще этой свадьбой. Будто бесы какие в них вселились - на танцах потанцевали вместе, гулять за ручку стали, а вскоре их Семен застукал на сеновале и велел Степану и своей беспутной дочери жениться. Он помнил глаза Степана, который смотрел на него со страхом. Но Семен был мужиком старой закалки, оттого твердо и велел - коли согрешили, так жениться надо. Кто её, Марфу, потом порченной замуж возьмет?
Вот так и сыграли свадьбу молодые, да вот только если Марфа любовь к мужу чувствовала, то Степана словно тяготила его эта жизнь семейная.
Но письма-то... Письма он с фронта писал ей, и нежность в них была, и любовь. Даже как-то написал, что когда вернется, уж расстарается, чтобы в ближайшем времени у них ребенок родился. Нет, не верила она, что он другую нашел и с ней остался. Но и хоронить его она не спешила. Только вот в военном комиссариате все только руками разводили - среди безвести пропавших нет, среди пленных тоже такой не числится.
Марфа отвернулась к окну, не желая, чтобы отец видел выступивших на глаза слёз.
***
Следующим днем, управившись во дворе, она села обедать с отцом
Вдруг на крыльце послышались шаги, а потом в дверь кто-то постучал, и молодая женщина тут же бросилась открывать. На пороге стоял почтальон Петр, молодой парень с усталым лицом и сумкой через плечо.
- Игнатовы, вам письмо, – сказал Петр, протягивая Марфе руку с посланием.
Сердце Марфы забилось учащенно. Она узнала почерк! Руки ее задрожали, когда она взяла письмо. Оно было слегка мятое, с пометками цензуры, но это было самое настоящее письмо, а не какое-то уведомление от военного комиссариата, которое она со страхом ждала.
- От кого? – спросил Игнат, отложив ложку в сторону.
- Стёпа! Это от Степы письмо. Жив он, батя, жив, сокол мой ясный!
Слова и строчки расплывались перед глазами, но она читала и читала, впитывая каждое слово.
"Дорогая моя Марфуша, ты прости что не мог долго писать тебе, по роду службы должен был хранить в тайне место своего пребывания. В феврале сорок пятого меня перевели в разведку, там я был под другим именем. Сейчас могу сказать об этом, но ранее было нельзя. Теперь служба моя закончена, правда, я попал в госпиталь, словив шальную пулю от диверсантов, коими еще полнится земля. Ты не бойся, ничего серьезного, скоро уже приеду домой. Не могу даже представить себе, что ты чувствовала все эти полтора года. Я сам извелся весь, не имея возможности дать тебе знать о себе, не имея возможности хоть пару строк черкнуть. Вспоминаю тебя каждый день. Жди меня, любовь моя, жди. Надеюсь, ты не схоронила меня и сердце твое не занято другим."
Слезы хлынули из глаз Марфы, но это были слезы облегчения, слезы радости. Она упала на колени, прижимая письмо к груди.
Семен ошарашенно смотрел на дочь, потом вытер слезу, скатившуюся по щеке и сдавленным голосом произнес:
- Вот видишь, Марфуша, прилетит к тебе скоро твой сокол ясный.
На следующий день вся деревня гудела. Новость о письме Степана разлетелась мгновенно. Люди подходили к Марфе, поздравляли, радовались вместе с ней. То, что не имел возможности Степан писать - никого не удивляло. На Леху Федотова в сорок третьем извещение пришло о том, что без вести пропал, а он весной этого года вернулся домой живым и невредимым - так же, как и Степан, был задействован в длительной секретной операции, без возможности дать родным хоть строчку. Кто-то думал, что в плен он попал, но после плена не так-то просто было домой вернуться, да и номера, характерного для плененных, на руке не было. Выходит, что и Степан тоже выполнял долг перед Родиной, не имея возможности хоть как-то выйти с семьей на связь.
Прошло несколько недель.
Марфа, словно бабочка порхала по дому. Она готовилась к приезду Степана, перебирала его старые вещи, перестирывая и штопая. Каждый день она выходила на крыльцо, вглядываясь в сельскую дорогу, ожидая увидеть его.
И вот, когда уже ноябрьское осеннее солнце клонилось к закату, на дороге показалась фигура. Высокая, худощавая, но походка того человека была до боли знакомой. Даже сейчас, спустя пять лет разлуки она её узнала. Марфа замерла. Сердце ее заколотилось так, что казалось, выскочит из груди.
- Степан! – прошептала она. Потом стала выкрикивать его имя всё громче и громче, бросаясь навстречу.
- Степан, сынок, – сказал он, обнимая зятя. – Добро пожаловать домой. Уж все слёзы Марфуша проплакала, все глаза проглядела.
- Не мог я дать весточку. Служба Родине, сами понимаете. Даже страшно представить, что чувствовала Марфуша, пребывая в неведении, - он обнимал жену, будто боялся её от себя отпустить. - Но я в Германии был, не мог без позволения начальства черкнуть вам даже пару слов.
***
- Расскажи... – попросила Марфа, держа его за руку, когда вечером они сидели за столом.
Степан вздохнул.
- Тяжело было, Марфуша. Очень тяжело. Но я думал о тебе, о нашей деревне. И это давало мне силы. Только вот... Подробно рассказывать не буду, мне и так те ужасы ночами снятся. А про свое задание и тем более молчать буду, нельзя о нем рассказывать. Может когда-нибудь, но не сейчас.
Он рассказал лишь о госпитале, о ранении, о том, как скучал по ней. Марфа слушала, чувствуя, как любовь к мужу разгорается с новой силой.
- Я знаю, мы не всегда ладили до войны, ссор меж нами было много, – сказал Степан, глядя ей в глаза. – Но там, на фронте, я понял, что люблю тебя. И хочу прожить с тобой остаток жизни. Помнишь, мы в письмах друг другу писали о том, что хотим детей? Вот.. Не менее троих детей хочу я.
Марфа улыбнулась:
- Я и на большее согласна.
Они обнялись, и в этот момент казалось, что все невзгоды остались позади. Впереди их ждала новая жизнь, полная любви и счастья.
****
Не знала Марфа ещё тогда, что судьба баба капризная: то дарами осыпет, то самое дорогое отнимет.
Прошло два года с той поры, как Степан вернулся в село.
Сперва, конечно, вздрагивала Марфа по ночам, когда просыпалась и не видела мужа рядом. Но вот он на крыльце сидит курит, или ходил пить водичку. Живой, здоровый, и душа его на месте вроде, а может, не показывает он свою боль. Порой сядет, перебирает медали и наградные листы, а на глазах его слезы.
Радовалась Марфа, что он не ведет себя как сосед Макар - не напивается до беспамятства, не кричит о подвигах своих, не ведет себя как пуп земли.
После возвращения Степан жил спокойно и работал с утра до заката в колхозе - то при тракторе, то на ферме, то в поле с бригадой.
И опорой Степан для неё был - когда год назад отец Марфы заболел и помер, он рядом был, поддерживал её, казалось, что будто бы своего батьку потерял, так переживал.
И еще печаль у них была - никак ребеночек не получался.
А у соседки Тони с тех пор, как муж вернулся, уже второй сын в избе резвится да по лужам бегает, а у Марфы никаких признаков будущего материнства.
Степан не обвинял её прямо, но Марфа видела: глядит он на чужих детей и в глазах его зависть. Иногда, бывало, когда мальчишки колхозные мимо пробегут, он тихо скажет.
- Хотел бы я сына… Или дочку, не важно. Хоть бы кто-то да остался после нас.
Марфа тогда молчала. Она ведь даже к бабке Дуне бегала, травку пила, и знахарка ей как-то сказала тихо:
- Может, и не в тебе дело, дочка. Может, застудился он, надорвался. У многих такое после войны.
Марфа задумалась. Может быть и так. И стала она брать траву у бабы Дуни, да мужу их заваривать, ничего скрывая. Только всё равно бесполезно это было.
****
- Я пойду к Кузьминичне, говорит она, что поросенок у неё ногу сломал, надо под нож его, а что еще с ним делать? - сказал Степан, выходя из дома во двор, где на лавке отдыхала Марфа после прополки.
- Мясом заплатит? - спросила Марфа.
Степан пожал плечами:
- Неудобно как-то плату брать. Неужто нам еды не хватает? Чай, не голодом живем, а у неё внучат трое.
- Ступай, - вздохнула Марфа, а сама сердито засопела - слишком уж часто стал помогать Степан другим людям. Хотя Кузьминичну жалко - зять в 1944 году погиб, и дочку схоронила больше год назад, как раз в ту зиму, когда отца Марфы не стало. Трое детишек осталось, как не помочь?
Степан ушел, а Марфа пошла в сарай, чтобы убрать на место тяпку, и вдруг глаза её упали на полку - там лежал острый наточенный нож, именно его использовал Степан, когда мясо резал.
Взяв ножик, замотанный в ткань, она выбежала на улицу. Степки уже не было видно, но она решила нож отнести.
Кузьминична жила на соседней улице. Обойдя три дома, Марфа повернула налево и увидела женщину, что шла с ведром воды.
- Здравствуйте, Анна Кузьминична.
- И тебе не хворать, Марфуша. Дело какое?
- Да вот, вслед за Степаном бегу. К вам пошел, чтобы с поросенком помочь, а тесак свой забыл.
- А чего мне с поросенком помогать? Ты, Марфуша, напутала чего, небось?
- Так ногу ж он сломал...
- Сломал, так сосед Егорка мне уже с утра помог. Вот, сейчас сало солить буду. А чего бледная ты такая?
- Ничего, Кузьминична, всё хорошо.
Марфа развернулась и пошла домой, а Кузьминична глядела ей вслед. Ой, не простые вещи происходят. Ясное дело, что Степка врет своей жене. И про порося он узнал сегодня в обед, когда она, встретив его у сельпо, пожаловалась. Только вот заради чего он ей прикрывается?
***
Вот и Марфа этого не понимала. И спросить бы надобно, да боялась она. Боялась ложь услышать или правду - она сама не понимала.
Только всё чаще Степан стал задерживаться по вечерам или уходил куда-то по делу. То у Савельича телега сломалась , и он чинить её помогал, то запчасти на трактор пришли, то надо зерно разгрузить.
Марфе очень хотелось верить, что он и правда работает или людям помогает, а не у какой-то зазнобы в объятиях нежится. Не может Степа, сокол ясный, её предать. Разве можно? Она ждала его всю войну, верность хранила, полтора года после Победы рыдала и пребывала в неизвестности, не зная что и думать - то ли за душу его молиться, то ли свечки за здравие ставить.
Нет, он не поступит так с ней. Видно, тоскливо ему дома без детей, вот ноги его и уносят туда, где, может быть, он слышит детский голос.
продолжение следует
#Хельга
источник
Следующая публикация
Комментарии 1