Real Story✔

- Слушай Миш, а может такси вызвать? Куда ты такой, за руль? - Да вы чего пацаны, тут ехать-то два квартала, ментов сроду здесь нет, да и что много выпил что ли? - Ну смотри, как знаешь… Доедешь позвони. - Хорошо, звякну. Ладно, помчался я, Наташка звонила, говорит они с Никитой уже дома скоро будут. Через две минуты Михаил уже сидел за рулем своей машины. «Во пацаны, придумали блин, такси. Тут ехать нет ничего, да и что я дурак нестись что ли? Выпил, веди себя прилично, не газуй!» Он улыбнулся своим мыслям и вставил ключ в зажигание. «Что-то холодает». Вскоре печка и магнитола работали уже на всю мощь. На улице было темно, кое-где горели уличные фонари. Не торопясь, Миша выехал из двора своих друзей и направился в сторону своего дома. Ехал Миша на самом деле медленно, аккуратно, уступая дорогу лихачам-любителям, да и не только им. По радио звучала какая-то красивая спокойная песня на английском языке. В салоне стало уже тепло, Миша зевнул «Что-то сон срубает, надо поскорее домой». На повороте в свой двор, он остановился, и стал искать место для парковки. «О, отлично, моё место свободно!» Но в это же мгновение, Миша заметил, что с другой стороны, ему навстречу, двигается автомобиль, его не любимого соседа. И движется он целенаправленно на его, Мишино, свободное место. «Ну уж козёл, хрен тебе сегодня! Привык блин на моём месте пастись, посмотрим, кто первый!» И с этими словами Михаил газанул так, что весь двор услышал рёв его мотора. На приличной скорости, колесо машины наскочило на бордюр, машина подпрыгнула и выскочила на газон, но это не остановило водителя, у него даже не было времени посмотреть в зеркала, его цель – свободное место на парковке. #опусы Съезжая с газона, Миша включил заднюю скорость, времени осторожничать, не было… Магнитола, вторила его настроению, выдавая энергичную, забойную музыку. Колонки работали на полную мощь. «Нет, не успеешь, моё место, моё! Слышишь?» Двигаясь на задней скорости, Миша машинально посмотрел в зеркало заднего вида. Он успел заметить две тени… А после, удар… Что-то стукнуло по его багажнику и задние колеса почувствовали препятствие. Михаил быстро нажал на тормоз. «Боже мой! Не может быть…» Не чувствуя ног мужчина вышел из машины. То, что он увидел, фактически остановило его сердце. - Наташа! Наташка.. Рядом с автомобилем лежала его жена. Она не дышала… - Вставай! Вставай! Ну, что ты? Вставай! Наташ вставай! Михаил пытался привести жену в чувства, делал искусственное дыхание, со всей силой тряс её… Но всё было бесполезно. Кто-то незнакомый сказал ему, что вызвали скорую помощь. Вокруг машины, собралось много людей. Миша сидел на земле прижимая к себе безжизненное тело жены. «А где Никита?» Вдруг резкой болью отдалось в его голове. «Где сын?» И в этот момент, он услышал тихий стон, который раздавался из под машины. Чужой женский голос прокричал – Смотрите, здесь ребенок! Он жив! Скорее! В голове Михаила всё плыло. Полиция, чужие лица, соседи, врачи… - Мужчина! Мужчина! Вы меня слышите? Вы папа мальчика? Я еще раз спрашиваю, Вы папа? Словно из тьмы перед ним появилось лицо женщины, это была врач. - Мужчина, Вы меня слышите? - Да, да, я Вас слышу. - Так это Вы отец мальчика? - Да, я его отец. - Мы забираем его, ему срочно нужна операция. Вы едите? - А Наташа? Как же она? - Это Ваша жена? Её уже не спасти, крепитесь. Опять всё в тумане, дорога, врачи, Никита с маской на лице, больница, коридор, лица, одни чужие лица… Всё это время Михаил держал в своих ладонях детскую ручонку. Как будто он боялся, что сын уйдёт, оставит его, его - нерадивого папашу… - Нет, Вам дальше нельзя! Ждите здесь! - Он мой сын! Я с ним! - Вам же сказали, ждите здесь! Мужчина! Отпустите руку мальчика, Вы мешаете нам! Дверь перед ним громко захлопнулась. Так громко, что вздрогнуло всё тело. - Спасите его! Спасите, я прошу Вас! «Что же я натворил? Господи за что?» Михаил с громким стоном рухнул в кресло. Голова ничего не соображала, он не мог поверить в то, что произошло. Наташа, её лицо было перед его глазами. «Прости меня! Что же я натворил-то Наташ? Что я натворил? Никиту, сына увезли на операцию. Что мне делать?» Сердце сжималось в груди, давили слёзы, и громкий стук в висках, такой сильный, что больше ничего не было слышно… Эти минуты, эти часы ожидания, они сводили с ума, останавливали сердце, эти белые халаты… Все, кажется все кто проходил мимо, своим видом говорили ему «Ты убийца! Ты убил свою жену и сына! Ты убийца!» И вот долгожданная минута, открылась дверь, вышел врач… Лицо врача было мрачным, он что-то начал говорить. - Слушай Миш, а может такси вызвать? Но в эту минуту у Михаила громко зазвонил телефон, так громко, что кроме этой мелодии, ничего не было слышно. Врач продолжал, что-то говорить, а телефон всё звонил и звонил. Миша пытался его отключить, но это ему не удавалось. Вскоре мелодия телефона заполнила всё пространство, ничего кроме этого звука… «Это же мелодия Наташи! Кто-то звонит с её телефона!» - Алло! - Миш, ты где? Мы ключи забыли. Стоим тут тебя ждем в подъезде. Хорошо, хоть сосед дверь подъездную открыл, иначе вообще замёрзли бы. - Наташ это ты?... Ты жива? - Ты чего там, перебрали что ли? Жену уже не узнаёшь? А ну быстро домой! Только сейчас Михаил заметил, что сидит за рулём своей машины. Посмотрел в окно. Он во дворе своих друзей, рядом с их подъездом. Мужчина не сразу смог сообразить и поверить, в то что это реальность, что все эти кошмары были сном… «Господи спасибо тебе!» во весь голос он прокричал эти слова «Спасибо тебе Господи!» Такой радости он не испытывал, наверное с самого детства, настоящая, радостная радость! Рука машинально потянулась к зажиганию… «Ну уж нет! Такси, значит такси!» Миша вышел из машины и с огромной улыбкой на лице, направился в сторону дороги, пешком. Автор: Анжела Давидович

П О С Л У Ш Н А Я... автор Татьяна Викторова Ясный день - Послушная она, - хвалилась тетка Серафима, когда отдавала племянницу замуж. Мужик Ксении достался из дальнего села. Крепкий парень, чего уж тут скажешь. Семёну Ксения сразу понравилась, да и матери его Наталье приглянулась девчонка. Лишнего слова не скажет, на стол молча подаст и скромно присядет. Жизнь их потянулась ниточкой, наматывая на клубок недели, месяцы, годочки. Вот уже Семён покрикивает на жену (да он и сразу спуску не давал), а нынче совсем раздухарился. - Сема, а картоху-то когда уберешь, а то спотыкаемся, - говорит ему Ксения. - Чего ноешь прежде времени? - спрашивает он, и так на нее зыркнет темными глазищами - сразу замолчит. Подхватит Ксения Маришку, дочку любимую, и уходит в дом. Так-то Семён - хозяин, и распоряжается по-хозяйски. Но уж больно груб с женой. Особенно когда выпьет. По столу кулаком стучит, трёхлетнюю дочку пугает, жену строжит. А она, как цыпленок, сожмется вся, молчит, готова забиться куда-нибудь, чтобы переждать "бурю". - Опять буянишь? - спрашивает его мать Наталья. - Уймись, хватит уже. Она только что пришла к ним, а уж сразу видно, в каком настроении сын. - Мать, все нормально, сам поругал, сам пожалел, - хвастается он. А на Ксении лица нет, от его ругани бледная стоит. - Иди, а то там сарай у тебя открыт, - говорит мать. Семён, недовольный, что побеспокоили его, хоть и ворчит, но одевается и выходит. - Ну скажите вы ему, - просит Ксения и показывает синяк на руке. - А вчера Людмила Звягина приходила, вроде как про колодец у Семы спрашивала, ну как вроде посоветоваться. Из дома вместе вышли... жду-жду, а его нет. Вышла позвать... а он у старой кухни в обнимку с ней... Ксения заплакала. - Вот же зараза эта Людка! - С досадой сказала Наталья. - Якшался же он с ней поначалу, да она ведь замуж выскочила. А нынче развелась... получается, снова Семёну житья не даёт. - Налетает без причины на меня, - продолжала Ксения. Хоть бы вы ему сказали... - Да уж сколь раз говорила, а чего толку, видно, весь в отца, я ведь сама намаялась... Ну я хоть побойчее была, ты уж совсем... послушная. Наталья взяла внучку Маришку на колени, поцеловала ее и, тяжело вздохнув, сказала: - Уж больно покорная ты, Ксения. Вот всем хороша, но тихая слишком, лишнего слова не скажешь, видно, слаба характером-то. - Ксенька, собирайся, к куму с кумой едем! - Заявил с порога Семён. А время было осеннее, почти предзимье. В огородах все давно убрали, ночью морозец, днём тоже зябко, листья уже облетели и ветви беззащитно колыхаются от ветра. - Ой, Сема, а как же Мариша? Наталья Степановна-то на работе нынче, с кем же дочку оставим? - А ты чего раньше думала? На прошлой неделе тебе ещё говорил. - Рыкнул Семён. Ксения хотела возразить, но испугалась его гнева и стала собираться. А ведь заикнулся он тогда, а решение так и не принял. А нынче сказал, как отрезал. Ксения первым делом побежала к соседке тете Мане. - Выручите, тетя Маня, вот сейчас утречком уезжаем в Колязино, а дочку не с кем оставить. До вечера можно? Тетя Маня, добрая душа, всегда сочувствовала молодой соседке, и они с дедом Иваном частенько баловали Маришу то печеньем, то конфетами. - Приводи дитё, посидим, чего нам делать-то. - Вот ведь ты, Ксенька, пройдоха, спихнула Маринку соседям, - ворчал Семён, - можно было и с собой взять. - Да маленькая она ещё, зачем по холоду возить, - оправдывалась жена. В Колязино решили поехать, чтобы поздравить кума Сергея с днём рождения. Серёга - давний товарищ Семена. Ну и посидеть, конечно, по маленькой намахнуть, похвалиться, кто и как живёт. Автобус уже скоро отойдет, а Семён деньги забыл. Хлопнул себя по карманам с досады, беги, говорит, жене в дом, там, в комоде, деньги. - Так есть у меня с собой, - отвечает она, хватит поди. - А если не хватит? Возьми, говорю, тебе! Ксения торопливо идёт в дом, всё пересмотрела в первом столике, ничего не нашла. Торопится, переживает... догадалась старую куртку мужнину посмотреть, вот там и нашла получку, видно, ещё не успел в комод убрать. - Ну где ты там провалилась? - кричит Семён. - Спишь что ли на ходу! Ничего поручить нельзя. Торопятся, бегут... а автобус ушел. Разразился Семён ругательствами на жену: - Из-за тебя опоздали. А она плачет, говорит, может не поедем... Но нет же, Семён попутку поймал, молоковоз как раз в райцентр ехал и взял их. - Только я в Колязино не заезжаю, - сообщил водитель молоковоза. - Ну ничего, возле своротка высадишь нас, - говорит Семён, - а там дойдем. - Далековато будет, километров десять до Колязино, да и лес там, считай, тайга начинается, холодно. - А то я дороги не знаю, - хвастается Семён . Дорога там как раз через лес идёт, это если короче. Вот той дорогой и пошли. Там уже снег припорошил, и на горизонте снежные вершины гор белеют, как шапки торчат над тайгой. Зябко. Да и шагать нелегко. - Брусничник, - говорит Ксения, увидев перезревшие и уже заиндевевшие ягоды. Семён остановился. - Эх, добро пропадает, - стал срывать и горстями есть. - Сема, пойдем, куда ты в сторону ушел, время много, пока дойдем, обед уж будет, - просит жена. А Семён на кедрач набрёл. Стоит и смотрит, жалко ему, что раньше не приехал сюда шишку бить, сколь добра осталось. Ксения чувствует, как холод пробирается, топчется на месте, мужа ждёт. Дальше идут. Только дороги той нет. Оглянулись - лес кругом. Пошли, как сказал Семен. Время уже обеденное, а они никак дорогу найти не могут. Семён ворчит беспрестанно, Ксения молчит и покорно идёт за мужем. Усталость одолела ими, присели отдохнуть. - Вот, Ксенька, если бы не ты, успели бы на автобус и не плутали тут, - сказал Семен. Потом поднялся и пошел в другую сторону. - Не туда, вот кажется мне, что не туда идём, - сказала она. Но Семен, не обращая внимания, шел вперёд. Как появился этот крутой спуск, ведущий к небольшой речушке, не заметил и полетел вниз кубарем. Ксения, хватаясь за ветки, спустилась за ним, в ужасе глядя на свалившегося Семёна. - Сема, Сема, что с тобой? Ты ушибся? - А-ааа, - завыл он, как раненый зверь, - нога-ааа. - Дай гляну! - Она увидела, как огромный синяк образовался на ноге. - Зашиб ты ногу, - сказала Ксения. - Попробуй встать. - Она поддержала его. - Ну вот, не сломал, уже хорошо. Стоишь на ногах, значит идти можешь. - Куда идти? - зарычал он. - Некуда идти. - К людям, Сема, идти надо. Вот вдоль речки и пойдем. - А разве там Колязино? - спросил он. - А это теперь уже все равно, главное, к людям выйти. Рядом с речкой всегда какая-нибудь деревенька найдется, так уж заведено, ближе к воде селится народ. - Много ты знаешь, - ворчал Семён, но, морщась от боли, пытался идти. Час, наверное, они брели. И хотя Ксения помогала ему, идти было тяжело. - Всё, больше не могу, - он опустился на подмороженную траву, прислонившись к стволу молоденькой сосенки. - Ну отдохни, а потом дальше пойдем, - сказала Ксения. Но Семен подниматься не собирался. Уставший и обозленный, он прикрыл глаза, будто сон сморил его - Вставай, Сема, а то замерзнем, холодно стало. Семён что-то пробормотал и повалился на траву, будто в сон его клонит. - Вставай, слышишь, вставай, - она снова усадила его. - Идти надо, вставай же. Но Семен не реагировал. Сильный , казалось бы, на вид, он вдруг обмяк и повалился, как мешок. Отчаяние охватило Ксению. Она посмотрела в серое небо, понимая, что скоро пойдет снег, и тогда еще тяжелее будет выбираться отсюда. Вспомнилась дочка Маришка, такая же сероглазая как Ксения, болью отозвалась в сердце. Не хотела Ксения даже думать, что дочка одна останется. Наклонилась снова к мужу и с усилием усадила его. - Вставай! Слышишь ты, тряпка, ну вставай же! - Она стала тормошить его и хлестать по щекам. Остановилась. Потом снова и снова. - Ну чего ты как размазня? Вставай, говорю! - В полном отчаянии она пыталась расшевелить мужа. Открыв глаза, он смотрел на нее с ужасом: - Ты чего это? Ошалела? Да я... я тебя... - бормотал он. Ксения отошла на шаг от него. Платок слез на плечи, ее светлые волосы растрепались, да и сама она была похожа в этот миг на взъерошенного воробья. - А ты встань и поддай мне! Ну?! - требовала она. - Ударь, если дотянешься. Ну, давай же, ну чего ты как тряпка... И он, хватаясь за ветки, стал подниматься. Она протянула руку и помогла подняться, закинув его руку себе на плечо. - А теперь пойдем, немного осталось. - Сказала она. На речке уже появилась шуга - признак того, что скоро льдом покроется. Не отходя от берега, они медленно шли, спотыкаясь, падая... и Ксения (откуда только силы брались) поднимала мужа. - Устал, не могу больше, - признался Семён, нога ноет. - Он закашлялся, прислонившись к сосне. - Вечереет, - сказала Ксения, чувствуя, что идти настолько тяжело, будто гири на ногах, - как бы заночевать не пришлось. - Замерзнем, - бормотал Семён. - У тебя спички в кармане, - сказала Ксения, - костер разведем, согреемся. - Нет спичек, - обречённо признался Семён, потерял я где-то - всё к одному, все напасти враз. - Ладно, если что, веток наломаю, сделаем шалаш, авось продержимся. - Она снова потянула его вперёд. - Пойдем, идти надо. Деревенька, на которую они чудом наткнулись, идя вдоль речки, была маленькой. Сюда и автобус не заходит. Чтобы уехать люди километра три по лесу идут, или на мотоцикле кто подвезет. Им и телефон-то провели только в конце семидесятых, а нынче уже восемьдесят второй на календаре. *** Семена, когда добрались до районной больницы оставили подлечиться. Нога болела, да и простудился он. Ксения осталась только на сутки, потом домой отпросилась, к дочке рвалась. Зашла к тете Мане и дядьке Ивану, уткнулась соседке в плечо и заревала так, как никогда не плакала раньше. - Ну что ты, горемычная, не реви так, хорошо всё с дочкой, вон наигралась и спит. Ксения вытерла слёзы, умылась тут же у соседей, взяла осторожно Маришку на руки, сказала тете Мане спасибо и ушла. За те две недели, что Семён лежал в больнице, она ни разу к нему не съездила. Ушла она от Семена-то. На другой день же и ушла. Уехала в другой район. *** Наталья Степановна, мать Семена, навещала сына пока лечили его. И на другой день, как выписали, пошла узнать, как он там дома. У самых ворот встретила Людмилу Звягину. - Доброго здоровьичка, Наталья Степановна, - Людмила даже слегка услужливо поклонилась. - Иду вот и думаю, какая же неблагодарная эта Ксенька. Взяли сиротинку, обогрели, накормили, а она даже в больницу не наведалась, оставила Семена, считай, на больничной койке. - Да уж... сама не ожидала, - с раздражением ответила Наталья. - Совести у нее нет. Войдя в дом, женщины застали Семена со стаканом в руке - горе за заливал. Только какое горе - непонятно пока. - Вот так, сынок, пригрел змейку на шейке, отблагодарила она тебя, - запричитала Наталья, и сердце ее наполнилось жалостью к сыну. - Сема, не печалься ты так, ты ее, считай, спас... если бы не ты, замёрзла бы в лесу Ксенька-то, - затараторила Людмила. - Вывел эту курицу к людям, сам заболел, а она даже в больницу ни разу не явилась, бессовестная! - Всё сильней распалялась Наталья. Семён смотрел на них мутными глазами... и вдруг с шумом поставил стакан, выплеснув на стол его содержимое. - Да что вы знаете?! - зарычал он. - Что вы вообще понимаете? А? - Сема, успокойся, - просила Людмила, - вот ведь довела Ксенька мужика, аж побледнел весь. Семён встал и, пошатываясь, двинулся на них. - Да что вы вообще можете знать? Не я это, а Ксения... она меня вывела, она меня тащила. Тьфу, слушать вас противно! - Он со злостью отшвырнул стул и тот упал с шумом. - Шли бы вы отсюда, а то сам выведу... Наталья, схватив Людмилу, потащила ее к двери. - Пошли, пошли, видишь, не в себе он. Они вышли на морозный воздух. Людмила поправила шаль, закутавшись теплее. - Наталья Степановна, а я всё равно приду, это он сегодня такой, это ведь она его так настроила. - Придёшь, придёшь, - пообещала Наталья, - а сейчас домой ступай от греха подальше. Сама же она вернулась в дом и застала уже успокоившегося сына. Она довела его до постели, уложила, накрыла одеялом. Вернулась к столу и помыла грязную посуду. Увидев, что Семён уснул, оделась. И уже у двери, окинув взглядом, осиротевший домик, с горечью в голосе пробормотала. - Придет Людка-то, кому же ещё приходить, больше некому теперь. Всё она поняла из короткого признания сына, и от того ещё горше стало. *** В районной столовой всякий люд бывает. Вот и весной обосновались в райцентре геологи. Временно, конечно. Ну и в столовую ходили. А ещё у них просто рабочие были, помогали им. И среди них несколько местных мужиков. - Ксения, гляди не упусти, ты у нас женщина свободная, замуж можно выходить. - Подшучивали бабёнки. - Поменьше на тарелки смотри, успевай в глаза глядеть мужикам. А Ксения на шутки не обижается, рада она, что полгода уже как одна с дочкой живёт, времянку снимает, работает в столовой, Маришку в садик водит. - Ксеня, обрати внимание, вон тот крепкий такой, смотрит на тебя, как огнем обжигает, не упусти, - советует повариха Лидия. - Лида, да ты знаешь, мне как-то по душе Коля Малютин... - Ой, ну и нашла, подумаешь, крутится возле тебя! Вот Геннадий, про которого говорю, вот это мужик! Косая сажень в плечах, слово скажет, как отрежет, за таким, как за каменной стеной... Ксения и бровью не повела, а только тихо сказала: - Был у меня такой ... спасибо, нажилась. Лидия удивилась, но спорить не стала. Допоздна в тот день возились в столовой. А когда вышли, то под раскидистой сосной увидела Ксения Колю Малютина, он стеснительно топтался на месте, поглядывая на Ксению. И она, улыбнувшись ему, сама подошла. Лидия не могла уже слышать их разговора, только со стороны заметила, как расцвела Ксения, будто заново родилась. автор?????

Обратный билет. Рассказ. Это был уже двадцать второй вокзал, и, наконец, Маше повезло. Когда в детском доме она рассказывала, что у нее есть семья, ей не верили. Там каждый рассказывал подобные истории, и все знали, что они никогда не станут явью. С Машей было другое. Она помнила, как на нее надевали розовое шуршащее платье и ставили перед ней торт с двумя свечками, как кто-то качал ее на скрипучих качелях, как из окна раздавалась песня, ее слова Маша могла повторить и сейчас: «Ты, прощаясь, мне сказал, что любовь остыла, знает лишь пустой вокзал, как мне горько было». Еще она помнила, как ее садили зачем-то в шкаф, откуда была слышна только музыка, которую делали еще громче. -Мало ли где ты могла слышать эти песни, – объясняли ей воспитатели, когда она пыталась уговорить их найти ее маму. – Да Буланову по всем радиостанциям крутили, ее все знают. Маша расстраивалась. Она думала, что по текстам этих песен можно найти маму. Но в своей правоте она не сомневалась, хотя бы потому, что документы ее были утеряны: в пять лет Машу перевели после пожара, в котором она чудом спаслась, из другого детского дома. Ее и еще одну девочку, Леночку. Семейная пара решила взять себе одну из девочек, посчитав, что их спасение было чудом и похоже на знак свыше. Машу и Леночку нарядили в красивые платья, заплели и вывели к бледной женщине с большими глазами и строгому мужчине с тонкими усиками. Они попросили рассказать девочек стишок, и вторая, Леночка, ловко затараторила: -Зайку бросила хозяйка, под дождем остался зайка... Маша тоже учила стишок, но от страха тут же его забыла. И вместо стишка начала повторять слова той самой песни про вокзал и обратный билет. Пара переглянулась, мужчина некрасиво скривился, и после этого они говорили только с Леночкой. Ее потом и забрали. Вокзал Маша помнила четко: красный шпиль, елку на площади. Кажется, они часто туда ходили, может, ездили куда-то. Каждому взрослому она описывала этот вокзал, а ей говорили, что все вокзалы на одно лицо и чтобы она не придумывала. Вот почему выпустившись из детского дома и устроившись на работу, Маша стала ездить в самые разные города, пытаясь отыскать нужный вокзал. И, наконец, нашла его. «Я здесь уже бывала» – повторяла она про себя. От волнения захотелось выпить. Пила она много и понимала это. Еще в училище началось, потом устроилась на работу в парикмахерскую, где весь день на ногах, и вечером, чтобы расслабиться, в первую очередь рука тянулась за бутылкой. Стали ходить с девчонками по клубам, там их часто угощали. В клубе она и познакомилась с Максимом, с которым жила почти два года и большую часть городов объехала именно с ним. А потом Максим стал давить на нее. Ему хотелось сделать из Маши другого человека: он запрещал ей пить, уговаривал пойти учиться в вуз на заочное, не отпускал на вечеринки с подружками. -Ненавижу тебя! – кричала ему Маша. – Ты хочешь управлять мной, хочешь, чтобы я плясала под твою дудку! Не будет такого, понял? Я хочу, чтобы меня любили такую, какая я есть! Протрезвев, она просила у него прощение. И Максим прощал. До поры до времени. А потом что-то случилось, Маша так и не вспомнила, что. Максим не стал ей объяснять. Просто собрал вещи и ушел. И после этого она вообще не просыхала месяц. Потеряла работу, пару раз попадала в полицию. Пьяная часто звонила Максиму, так что он перестал брать трубку. И неизвестно, что бы с Машей было дальше, если бы она не встретила Альбину Васильевну. Альбина Васильевна была медсестрой в поликлинике. Когда Маша уснула пьяная на улице и подхватила воспаление легких, пришлось вызывать врача. Ей прописали уколы, и она ходила в процедурный кабинет, где и работала Альбина Васильевна. -Тебе нужно узнать, кто ты такая, – сказала она. – Кто твои родители, какая у вас родовая травма. Они много говорили с Альбиной Васильевной. И Маша пообещала ей не пить. По крайней мере, пока не найдет своих родственников. И Маша поехала искать нужный вокзал. Они с Максимом объехали все ближайшие города, и теперь Маша двинулась на восток. И она уже хотела повернуть назад, но билетов не было, и решила доехать до Ижевска. Все эти дни она не пила, даже когда в поезде симпатичный солдатик предложил угостить. Отговаривалась, что пьет антибиотики, хотя курс уже закончился. Но Маша еще сильно кашляла, и он поверил. Хороший был солдатик, веселый и добрый. Подарил ей фонарик, сказал, больше нет ничего. Маше он понравился, но в сердце все равно был только Максим, она страшно по нему тосковала. Площадь была другой, не такой, как Маша ее помнила, но похожей. Неудивительно, ведь столько лет прошло. Но куда идти с этой площади, Маша не знала. Город показался .большим и незнакомым. Пошла наугад, как в сказках, куда глаза глядят. Как там говорят: налево пойдешь – коня потеряешь, направо пойдешь – жизнь потеряешь, прямо пойдешь – жив будешь, да себя позабудешь. Маша пошла прямо. Сначала ей казалось, что она ошиблась и вообще непонятно, что здесь делает. Улицы были совсем незнакомы, люди казались другими, хотелось домой. И выпить, страшно хотелось выпить. А потом Маша доставала сигареты и выронила фонарик, наклонилась, чтобы поднять его, и мир изменился. Снизу она увидела дом, который показался ей знакомым. И еще один. Она точно здесь когда-то бывала, шла вот так же этой улицей. Просто она была ниже, гораздо ниже. Дальше Маша старалась быть внимательнее. Останавливалась, приглядывалась, присаживалась на корточки. На нее смотрели странно, но ей было все равно. Временами Маше казалось, что вот-вот она увидит двор со знакомыми скрипучими качелями, потом, наоборот, казалось, что она заблудилась. Наконец, она так устала и вымоталась, что решила присесть отдохнуть: свернула в первый попавшийся двор, села на лавочку. В рюкзаке была булочка и остатки колы, Маша пила ее так много, что зубы уже болели. Но это помогало хоть немного справиться с тягой к алкоголю. Во дворе было тихо, только одна молодая мамочка ходила кругами с коляской. Встретившись с Машей взглядом, она нахмурилась. -Настя? – неуверенно спросила девушка, поравнявшись с Машей. Маша осмотрелась, чтобы убедиться, что обращаются именно к ней. -Вы обознались, – сказала она. -Извините. И тут ее словно холодной водой окатило. -Подождите! А кто такая эта Настя? Дело в том, что я ищу родственников. Девушка посмотрела на Машу с подозрением. -Я из детского дома, – затараторила Маша. – Ищу родителей. Вдруг эта Настя - моя родственница? Ребенок в коляске закряхтел. Девушка принялась качать коляску и сказала: -Она с моей сестрой в одном классе училась. Они дружили раньше. Но я давно ее не видела. Вы с ней здорово похожи. У Маши пересохло во рту. -А вы знаете ее адрес? -Неа. Но могу спросить у сестры. -Правда? Я буду очень вам благодарна. Девушка достала мобильный телефон, Маша и сама о таком мечтала, и, продолжая качать коляску, набрала номер. -Только вы особо не надейтесь, – сказала она, пока ждала ответа. – Настя вроде с бабушкой жила. Маша и не надеялась. Но это была единственная соломинка, так что почему бы не проверить. Адрес девушка узнала. И даже рассказала, как туда доехать. -Пешком далеко, проще на автобусе, – объяснила она. – Там от остановки прямо и налево, не заблудитесь. Она и правда не заблудилась. Потому что выйдя на остановке, сразу узнала эти места. Сердце застучало где-то в горле. «Тебе нужно узнать, кто твои родители», – звучали в голове слова Альбины Васильевны. Дверь в подъезд была открыта. Маша поднялась по темной лестнице, пытаясь рассмотреть номера квартир. Вот она, двадцать вторая. Обшарпанная дверь, консервная банка с бычками. Маша зажмурилась и нажала на звонок. Кто-то точно был в квартире: Маша слышала работающий телевизор, чей-то голос. Ее даже не спросили, кто это, сразу открыли дверь. На пороге стояла женщина. Старше Маши, наверное, за тридцать. Но сходство, и правда, было неоспорим: впервые в жизни Маша саму: те же светлые, будто обесцвеченные жидкие волосы, такие же бесцветные брови и ресницы, близко посаженные глаза, тонкий нос. Женщина, видимо, тоже отметила сходство. Но не удивилась. -Ты кто? – спросила она лениво, запахивая махровый халат. На заднем фоне все также работал телевизор, Маше показалось, что кто-то еще есть в квартире, вроде она расслышала чей-то кашель. Или ей показалось. -Меня Маша зовут, – ответила она. – Я ищу родственников. На лице у женщины появилась улыбка, и Маша увидела, что двух передних зубов у женщины нет. -Машка? Правда, что ли? Вот это да! Она отошла назад, пропуская Машу в квартиру, и Маша вошла, все еще не веря в то, что это происходит на самом деле. -То есть мы знакомы? – неуверенно произнесла она. -Шутишь, что ли? – засмеялась женщина. – Мы же сестры! Я – Настя, не помнишь, я все детство тебя нянчила? Ба, тише ты! – прикрикнула она, когда из комнаты раздался чей-то тонкий голос, и пояснила. – Бабушка там лежит. Она того уже совсем, не буду ей говорить, а то взбеленится еще. Пошли на кухню. Кухня была маленькая, грязная, заставленная хламом. -Извини, курить только на площадке, – сказала Настя. – У бабули астма. Чай будешь? -Буду, – кивнула Маша, присаживаясь на покосившуюся табуретку. -Ты вообще как тут? – поинтересовалась Настя. – Тебя Ленка нашла? -Ленка? -Ну, младшая наша. Она заявлялась тут полгода назад. -У нас еще сестра есть? -Ну да. И не одна. Я думала, это она тебя прислала. -Нет. Я вообще никого не знаю. Я здесь случайно. И Маша рассказала ей свою историю. Настя слушала внимательно, не перебивала, только швыркала крепким чаем. -Мы думали, ты погибла в том пожаре, – призналась она. – Я же хотела забрать тебя, когда вырасту. Жаль, что я не знала. И Настя рассказала Маше о том, что их мать пила и работала уборщицей на вокзале, где иногда находила мужиков, которых пускала к себе. Кого за деньги, кого так. До Насти у нее был сын, но он умер еще младенцем. -Она часто аборты делала, так что считай, нам повезло, что появились на свет. Как-то соседи на нее пожаловались, что она прям при нас мужиков к себе водит, и нас забрали. Бабушка тогда и взяла меня под опеку. -А я? – удивилась Маша. – Почему меня она не взяла? Настя отвела глаза. -Она решила, что не потянет двух. Я постарше была, посмышленее. А про тебя говорили, что будешь отсталая, ты не разговаривала совсем. Вот она и выбрала меня. А ты вон какая получилась. Красивая. В горле образовался ком, и даже горячий чай не помогал ему продвинуться. -Ты не обижайся. Тогда жизнь совсем другая была. Сложная. Может, и хорошо, что ты там осталась, вас хоть кормили. А мы булку хлеба на неделю растягивали, картошку зеленую ели, так что потом рвало. Не хочу даже вспоминать. -А мама? – робко спросила Маша. -Мамка-то? Да спилась она совсем. Лет десять назад похоронили. Нарожала кучу девок, я даже не помню всех. Ленка вон на могилку к ней ходила. Хочешь, и тебя свожу. Я сама-то туда не хожу... Хочешь выпить? Помянем мамку. Глаза у Насти радостно блеснули. -Можно до магазина сбегать, тут наливка дешевая есть. Я сегодня только со смены, думала на рынок сгонять, ну да ладно, не каждый день сестру увидишь. Хочешь, кстати, фотки глянуть? Я до сих пор храню. Настя притащила из комнаты замызганный альбом. На черно-белых фотографиях были две светленькие девочки, в которых сложно было узнать повзрослевших Настю и Машу. Но платье Маша узнала. И торт с двумя свечками. -Классно как, – прошептала она. – Можно мне одну взять? -Да бери, конечно. Ну так что, в магазин сбегать? -Не. Ты извини, мне домой ехать надо. -Да ладно тебе! Завтра поедешь, оставайся. У меня и раскладушка есть. На самом деле Маше очень хотелось остаться. Сбегать в магазин, напиться, жалеть себя и Настю, размазывая по щекам слезы. Но другая ее часть хотела сбежать отсюда, забыть об этом доме и об этом городе. Зря она все это затеяла. Хотелось домой, отмыться и переодеться, устроиться на работу, позвонить Максиму... -У меня обратный билет на вечер, на работу завтра, – соврала Маша. – Я потом еще приеду, ладно? Ты расскажи лучше о себе. Давай чай еще заварим, вкусный у тебя чай. Настя с удовольствием рассказывала о себе. Маша слушала, кивала. И думала о том, что непонятно, кому из них повезло больше. У каждого свои проблемы, как ни крути. Билетов на вечер не было, и Маша устроилась на твердом сидении в ожидании утреннего поезда. Хотелось с кем-нибудь поговорить. Номера Альбины Васильевны она не знала, так бы позвонила ей. Зато помнила номер Максима. Купила карточку, пошла в таксофон, набрала его номер. Трубку долго не брали, потом послышался чей-то недовольный женский голос: -Ало? Это кто? Слова застряли у Маши в горле. -Опять тебе твои бабы звонят! Эти слова были явно адресованы не Маше, а тому, кто был сейчас рядом с этой женщиной. Максиму. Маша поспешно положила трубку. Руки дрожали. Убирая карточку в рюкзак, она снова уронила фонарик, который постоянно выкатывался в самый неподходящий момент. На этот раз он еще и раскрутился, распался на две части. Внутри оказалась сложенная пополам бумажка. На ней номер телефона и слова: позвони мне. Маша задумалась на миг, а потом вдруг решила: а почему бы и нет. И набрала его номер... автор "Здравствуй,грусть!"

Неблагодарный сын. Рассказ. Сына Рита не видела два года. По новым фотографиям, которые он выкладывал в профиле, Рита знала, что у Васи всё хорошо, хотя она так не считала. Марту он встретил на последнем курсе университета. К тому времени Вася уже два года встречался с приятной девочкой Ирой, которая напоминала молодую копию Риты: тоже невысокая, пухленькая, с хорошеньким личиком и кулинарными талантами. Рите нравилась Ира, и она уже планировала, кого пригласят на свадьбу, и сколько Ира родит ей внуков. А лучше внучек – Рита всегда мечтала о дочери, но после Васи пришлось сделать операцию, и детей у неё больше не могло быть. -Мне кажется, у Васи роман, – призналась однажды Ирочка, шмыгая своим курносым носиком. Рита усадила девушку рядом и велела рассказать всё без утайки. Оказалось, что они с Васей планировали поехать в свадебное путешествие в Китай, и он пошёл на курсы китайского, хотя Ирочка и говорила ему, что достаточно английского. Но Вася вообразил, что он будет удивлять китайцев своим чудесным произношением, и отправился на курсы. -Я сначала внимания не обратила, – оправдывалась Ирочка. – Ну, упоминает он эту Марту. Но она замужем. И старше его на десять лет! Я даже не думала, что нужно запретить ему с ней общаться. А теперь… Они всё время списываются, ходят куда-то после занятий, хотя он всё отрицает. Но я следила за ними и видела, как они зашли в кафе. А мне он сказал, что сразу поехал домой. Рита попыталась промыть сыну мозги, но сделала только хуже: тот признался, что влюблён в Марту и что сделает всё, чтобы она ушла от мужа. -Зачем тебе чужой ребёнок? – возмутилась Рита. – Ирочка тебе своих родит! -Мама, ты не понимаешь – я её люблю! Дальше – больше. Оказалось, что Марта с пересаженной почкой, и рожать больше не сможет, так как всё время принимает какие-то препараты. Тут Рита вообще встала в позу: -Ноги её здесь не будет! Вася только пожал плечами: -Ну, хорошо. Рита уже практически праздновала победу и говорила Ирочке, чтобы та подождала немного – куда он денется, вернётся, как миленький, поймёт, какое сокровище потерял! Оказалось, что всё не совсем так, как представляла себе Рита: то, что он не приводил Марту знакомиться, вовсе не означало, что между ними всё закончилось. Наоборот: однажды сын пришёл и сказал: -Мы с Мартой решали расписаться. У Риты даже в глазах потемнело. -В смысле расписываться? -В прямом. -То есть ты женишься на ней? -Да. Рита могла понять разницу в десять лет. Она могла постараться принять чужого ребёнка. Даже эту свадьбу она как-нибудь бы перенесла, если бы была свадьба. Но Вася сказал, что они просто распишутся. -А как же гости? Праздник? Выкуп? – не могла понять Рита. -Мам, ну это же прошлый век! Кому это надо вообще? -Мне это надо, Васенька. Ты у меня единственный сын, так что будь добр – уважь мать. Что я родственникам говорить буду? -Что хочешь, то и говори. Ну не любит Марта всех этих помпезностей. Она и в первый раз так замуж выходила. -И к чему это всё привело? – накинулась на сына Марта. – Разводится ведь! Вася, ну зачем тебе всё это? Она ребёнка родить не может, свадьбы не хочет, ещё и дитё чужое воспитывать… Что за нахалка такая! -Не говори так про Марту! – обиделся Вася. – Я люблю её, понимаешь? Рита не понимала. Она даже подумала, что Марта сына приворожила, и сходила к цыганке с третьего этажа, попросила совета, как снять заклятье. Та сказала: -Любовное заклятье только любовью можно снять. Что значат эти слова, Рита не поняла. И пошла к Марте – потребовать от неё, чтобы та отстала от сына. Вася обиделся на Риту за этот разговор. Говорил, что Марта плакала и даже вернула ему кольцо. Рита решила, что услышаны её молитвы, но вышло всё иначе: Вася собрал вещи и съехал из дома, заявив, что пока мама не помирится с Мартой, он видеть её не хочет. -Отказался от матери! – рассказывала Рита всем подряд. – Я его растила, всю душу ему отдавала, а он вот так – не нужна ему мать, выбросил на помойку! Ирочка первый год очень поддерживала Риту и была ей как дочь – в глубине души Рита продолжала надеяться, что Вася одумается и вернётся к Ирочке. Но через год Ира начала встречаться с другим мальчиком и выскочила за него замуж буквально через полгода. Как оказалось, забеременела. Рите было обидно до слёз – ведь Ирочка могла ей внука родить. Или лучше внучку. Сын так и не общался с Ритой. А она с ним. Нет, они обменивались сухими поздравлениями на праздники, но в гости сын не приезжал. А Рита не звала. Из гордости. И вот она шла на базар за персиками и увидела Васю. Тот шёл через дорогу и держал на руках крошечную кудрявую девочку. Она была так похожа на самого Васю в детстве, что Рита аж задохнулась: внучка, как она мечтала. И тут же к горлу подступили горячие слёзы: как он мог? У него дочь родилась, а он ничего не сказал Рите? Первой мыслью было подойти и отругать его. Но Рита тут же её откинула: нет уж, не будет она так унижаться. Развернуться бы и уйти, но Рита не смогла. Она пошла за сыном, держась чуть поодаль, и так узнала, где Вася сейчас живёт. Во дворе он немного погулял с девочкой – качал её на качелях, помогал взобраться на горку. Девочка была чудесная, у Риты глаза на мокром месте были, когда она на неё смотрела. Когда сын увёл дочку, Рита вздохнула и пошла домой. С того дня она несколько раз ходила к тому дому и ждала, не выйдет ли сын с дочкой. Он выходил – иногда только со своей, иногда и старшую Мартину с собой брал. Сама Марта вышла погулять с детьми всего раз – вот ленивая баба! Рита поняла, что сыну нужна помощь. Она пошла в детский магазин, накупила подарков внучке и пошла искать квартиру, где живёт Вася – спросила у старушки на лавочке, и та сразу ей сказала. Дверь открыл Вася. И страшно удивился. -Мама? -Надо же, помнишь ещё, как я выгляжу, – проворчала Рита и протиснулась в квартиру. – Совести у тебя нет! Почему не сказал, что у тебя дочь родилась? Сын смотрел на Риту так, словно не понимал, о чём она говорит. В этот момент в коридор вышла сама Марта – какая-то опухшая, может, снова беременная. И зачем они обманывали Риту, что Марта не может родить? -Здравствуйте, Маргарита Витальевна! – поздоровалась Марта. Из-за её спины выглядывала старшая девчонка. -Внучка моя где? – строго спросила Рита. -Спит, – пискнула девочка. Рита, не спрашивая разрешения, прошла в ванную комнату и помыла руки. Потом прошла в комнату к кроватке, в которой спал кудрявый ангелок. Глаза снова увлажнились. -Как на тебя похожа, Васенька, – прошептала Рита. Вася прокашлялся. -Мам… Мы её удочерили. У Риты было такое ощущение, будто её ударили под дых. Приёмная? Было такое ощущение, будто её обманули. Это было даже хуже, чем то, что Вася скрывал рождение дочери. Злые слёзы брызнули из глаз. Рита оттолкнула девочку, которая путалась под ногами, и побежала прочь. -Бабушка, ты куда? – пропищала девчонка. Рита бежала и не смотрела под ноги, несколько раз запнулась и чуть не упала. Боялась, что Вася побежит за ней, но, похоже, ему было всё равно, до чего он довёл мать. До дома Рита добралась невменяемая. Телефон звонил несколько раз, но она его проигнорировала. Мечта, созданная в её воображении, разбилась вдребезги. И в этом была виновата дурацкая Марта. Только к вечеру она взяла в руки телефон. Пропущенные были от сына. Ну хоть немного совесть у него проснулась. Может, одумался и хочет вернуться домой? Рита увидела, что сын ещё и сообщение прислал. «Мама, я не рассказывал тебе, потому что знал, что ты так отреагируешь. Вероника моя дочь, и тебе придётся принять это. Или нет, но и меня тогда не будет в твоей жизни. Я просил тебя не расстраивать Марту. Ты знаешь, что у неё проблемы со здоровьем, и сейчас ей хуже. Прогнозы такие, что, возможно, ей осталось год-два, если врачи не придумают, что ещё можно сделать. Я хочу, чтобы она была счастлива, сколько бы ей ни осталось. И чтобы наши девочки были счастливы. Как был счастлив в своём детстве я». Крупная слеза упала на экран телефона. Рита всхлипнула. Почему-то вспомнился тонкий голосок старшей девчонки: «Бабушка, ты куда?». Ночью она почти не сомкнула глаз. Всё вертелась и думала о Васе, вспомнила, какой он был миленький в детстве. Думала об Ирочке – какая из неё получилась бы чудесная жена для Васи! Но что поделать – он выбрал другую. Утром Рита собралась и снова пошла к сыну. Дверь открыла Марта. Смотрела молча и ждала. В коридор вышел Вася. Он шагнул и прикрыл собой Марту, словно Рита могла её ударить. -Мог бы догадаться и позвонить Михайлову, – проворчала Рита. – Или мне бы сказал. Что за детский сад – знаешь же, что у меня связи. Ничего, я утром ему уже сама позвонила. Завтра приём в девять. Михайлов Димка был её одноклассником. А сейчас – светилом в хирургии. Проблем Марты Рита не знала, но Михайлов там на месте разберётся. Для Риты он врачей из-под земли достанет – со школы в неё влюблён был. И до сих пор любит. Марта вопросительно посмотрела на Васю. Тот неуверенно произнёс: -А он разве разбирается… -Дима во всём разбирается, – отрезала Рита. – А если сам не разберётся, найдёт того, кто разберётся. Моей внучке нужна здоровая мама, ясно? Так что не спорь – берите все обследования и езжайте завтра. -А детей куда? – неуверенно проговорил Вася. -А я на что? – с обидой спросила Рита. – Неужели я с внучками не посижу? Вася хотел что-то сказать, но Марта мягко взяла его за руку и сказала: -Спасибо, Маргарита Витальевна! Я вам очень благодарна. Вероника спит опять, идёмте, скоро как раз должна проснуться. Рита пошла в ванную, помыла руки и отправилась в уже знакомую комнату. В кроватки ворочалась сонная Вероника. Настоящий ангелок, и очень похожая на Васеньку в детстве. Глаза Риты увлажнились. Она неуверенно протянула руку и коснулась крошечной ладошки. Такая маленькая. Неужели этому ребёнку предстоит второй раз остаться без матери? Нет, Рита не допустит такого. Если понадобиться, она за Диму замуж выйдет – так уж и быть, дождался он, значит, только бы спас эту несчастную Марту. Вася вон как на неё смотрит. Муж на Риту тоже так смотрел. Хороший у неё был муж, десять лет она траур по нему носила. Может, и хватит. Рита ещё поживёт. И Марта тоже. Рита покосилась на невестку, та неловко улыбнулась. Вроде и не такая она плохая… В этот момент сын подошёл и обнял Риту. -Хорошенькая, правда? – шепнул он. Рита кивнула. Дурацкие глаза снова увлажнились. -Спасибо, мам, – сказал он. Рита всхлипнула. Всё же, не такой у неё плохой сын. Муж бы им точно гордился. И она гордится. Хотя всё равно жалко, что не женился на Ирочке. В этот момент Вероника открыла глазки, посмотрела на Риту и улыбнулась. И от этой беззубой улыбки все мысли разом покинули голову Риты. И осталось только острое ощущение счастья и покоя. И уверенность, что всё будет хорошо… Рассказы по секрету

Старик-злыдень подарил мне расчёску. То, что было дальше, перевернуло всю мою жизнь. Она лежала на полке в самом дальнем углу магазина, будто ждала именно меня. Луч света от люминесцентной лампы поймал ее, и она вспыхнула холодным серебристым сиянием. Я остановилась как вкопанная. Это была просто расческа, но такая, какой я никогда не видела. Ровная, граненая ручка из матового металла, а зубчики — не просто зубчики. Они переливались всеми цветами радуги, словно были выточены из льда, в котором играет солнце. Я потянулась к ней, но пальцы замерли в сантиметре от поверхности. Внутри все сжалось от противоречия. «Зачем?— сурово спросил внутренний голос. — У тебя дома есть прекрасная, обычная, деловая расческа. Деньги на ветер. Глупость». Я вздохнула и отвела руку. Но оторвать взгляд не могла. Она казалась живой, гипнотизирующей. Я представила, как она скользит по моим непослушным рыжим прядям, и невольно улыбнулась. — Девушка! Хорошая расческа, берите! Я вздрогнула.К прилавку подошла продавец, улыбаясь во все лицо. — У нас их все разобрали, вот честно. Остались две последние. Мало того, что красивая, так еще и очень удобная, волосы не путает, — заверила она. — Да я так… просто смотрю, — смущенно пробормотала я, делая шаг назад. — Есть у меня своя, тоже хорошая. Я отвернулась, стараясь не смотреть на полку, и направилась к выходу. На пути висело небольшое зеркало. Мельком глянула в него — из-под шапки торчали рыжие пучки непослушных волос. И снова накатило это глупое желание. «Нет, — твердо сказала я себе. — Надо быть бережливой. Учись отказываться от ненужного». Я вышла на крыльцо, подставив лицо холодному февральскому ветерку. Воздух помог очнуться от странного наваждения. Внизу, по скользкой дороге, медленно ковылял знакомый силуэт. Пашка Злыдень. Вообще-то его звали Павел Тимофеевич, но во всем нашем районе его знали только под этой мрачной кличкой. Дедушка преклонных лет, от которого веяло таким ледяным отчуждением, что дети шарахались от него в стороны. Он никогда ни с кем не заговаривал, а если на него смотрели, отвечал таким тяжелым, испепеляющим взглядом, что прохожие спешно отводили глаза. Сейчас он был в своем привычном обличье: потертый кроличий треух, старенький полушубок, расхлябанные сапоги. И лишь одна деталь не вязалась с его угрюмым образом — сумка через плечо. Не потрепанный рюкзак или авоська, а изящная сумка из серой ткани, и на ее клапане был вышит диковинный перламутровый цветок. Видно, что сшита с любовью и большим мастерством. Я засмотрелась на эту неземную красоту и вовремя не отвела глаза. Наши взгляды встретились. В его голубых, выцветших глазах мелькнула искра какого-то древнего, застарелого раздражения. Я резко отвернулась к витрине, делая вид, что что-то там рассматриваю, и сердце заколотилось где-то в горле. — Эй! Ты, там наверху! Хриплый,прокуренный голос прозвучал совсем рядом. Я сделала вид, что не поняла. — Эй! Я к тебе обращаюсь! — голос прозвучал уже громче. Я медленно обернулась. Пашка Злыдень, кряхтя, поднимался по ступенькам крыльца. И смотрел прямо на меня. — Ты ж из нашего дома? — уточнил он, сдвигая на переносице свои лохматые, седые брови. От него пахло мятой и старой одеждой. Я почувствовала, как краснею. —Я… это… как бы да, — пискнула я, чувствуя себя полной дурой. — «Как бы да» — это да или нет? — не отставал он, и в его глазах заплясали уже знакомые злые огоньки. Я лишь молча кивнула, готовясь к скандалу. Вот и припекло. Интересно, что я ему не угодила? Не так посмотрела? Он тяжело перевел дух, и вдруг его взгляд изменился. Злость куда-то ушла, сменившись на странную, потерянную усталость. — Помоги мне тогда, а? Подарочек выбрать. Ты ж девчонка. И Маруся у меня девчонка. Внучка это моя, далеко живет. Я ее давно уже не видел, Марусю-то мою, — он произнес это глухо, почти шепотом. И мне показалось, или в уголках его глаз действительно мелькнула та самая вспышка — не злобы, а настоящего, животного отчаяния. — Но может, вам лучше самому спросить Марусю, что ей нужно? Хотя бы по телефону? — осторожно предложила я. — Я просто не знаю, что ей может понравиться… — Не могу я спросить, — резко перебил он меня, и его лицо снова на мгновение окаменело. — Так уж вышло. Ну, что ли, поможешь? Выберешь чего? И тут меня снова осенило. Та самая расческа! Такая же нездешняя, красивая, как эта сумка. Она идеально подойдет. И хотя страх никуда не делся, внутри что-то дрогнуло. Я даже осмелилась слегка коснуться его рукава. — Пойдемте, — сказала я тихо. — Я кое-что видела. Кажется, это то, что нужно. Я повела его обратно в магазин, чувствуя, как под пальцами грубая ткань его полушубка. Он шел молча, тяжело опираясь на палку, которую я раньше не замечала. Мы снова оказались у того же прилавка. — Вот, — указала я на сверкающий предмет. — Мне кажется, такая вещь может понравиться девушке. Павел Тимофеевич медленно, будто с усилием, протянул руку и взял расческу. Он повертел ее в своих крупных, исчерченных глубокими морщинами и старческими пятнами пальцах. Он смотрел не на нее, а сквозь нее, словно вглядываясь в какое-то далекое воспоминание. И в этом мгновении он не был «Злыднем». Он был просто очень уставшим, очень одиноким стариком. — Их всего две осталось, — снова, как эхо, донесся до нас голос продавщицы. — Хорошие расчески, раскупают быстро. Дед поднял на меня взгляд, и в его голубых глазах что-то дрогнуло. Уголки губ дрогнули в подобии улыбки, и он стал похож на старого, уставшего пирата, вспомнившего о спрятанном кладе. — Обе беру, давайте, — неожиданно твердо сказал он и стал медленно, не торопясь, вытаскивать из внутреннего кармана полушубка потертый кожаный кошелек. Я хотела было возразить, что это слишком, но слова застряли в горле. Он отсчитал купюры, аккуратно, с щепетильностью человека, который знает цену каждой копейке. Продавец завернула расчески в два небольших пакетика. Одну из них Павел Тимофеевич бережно уложил в свою диковинную сумку с цветком, пригодившись ладонью, будто утрамбовывая что-то очень хрупкое и ценное. Второй пакетик он развернул, вынул расческу и протянул ее мне. — На, бери. Я отшатнулась, будто он предложил мне раскаленный уголь. — Что вы? Нет, нет, зачем? Это же вам для внучки… Я и сама могу, если захочу… — Бери, — он не убирал руку, и его взгляд стал настойчивым, почти суровым. — Это подарочек. От меня. И тебе, и Марусе моей. Попробую ей бандерольку отправить, вдруг примет… А ты… ты сегодня мне помогла. Спасибо тебе. В его голосе снова послышались те самые нотки безысходности, когда он говорил о внучке. Я молча, потеряв дар речи, взяла расческу. Пластик был на удивление теплым, почти живым. Мы вышли из магазина и молча пошли в сторону нашего дома. Я несла свой подарок, сжимая пакетик так крепко, будто боялась, что он улетит. В голове стучало: «Почему? Зачем он это сделал?» Ответа не было. Тишина между нами сначала была напряженной, но постепенно она начала меняться. Он тяжело дышал, идя в горку, и этот звук был единственным, что нарушало тишину улицы. Я украдкой взглянула на него. Его плечи, обычно такие напряженные и поджарые, сейчас казались ссутулившимися под невидимой тяжестью. — Спасибо вам, — наконец выдавила я, не в силах больше молчать. — Очень красивая. Я буду ею… пользоваться. Он лишь кивнул, не глядя на меня. — Маруся, наверное, обрадуется, — осторожно добавила я. Он замедлил шаг и тяжело вздохнул. Казалось, этот вздох поднимался из самых глубин его старых сапог. — Не знаю, обрадуется ли, — хрипло проговорил он. — Не знаю, получит ли вообще. Дочка моя, Яночка… Она ее не отдаст. Не захочет, чтобы от меня что-то было. Он замолчал, и мы прошли еще несколько шагов в гнетущем молчании. — Она меня винит, — вдруг вырвалось у него, словно прорвало плотину, которую он держал годами. — Винит в том, что ее мамку не уберег. Олюшку мою… Голос его сорвался, и он резко кашлянул, делая вид, что поперхнулся. — Умерла она у меня на руках. Сказали, аппендицит был, а потом перитонит. Врач тот, молодой, ошибся… Два дня драгоценных упустили. Ее бы оперировать надо срочно, а он таблетки от живота назначил. Я ж не понимаю, я ж на врача понадеялся… Знать бы, что так будет… На себе бы унес в больницу, прорвался бы к ним! Он вытер лицо рукавицей, и я сделала вид, что не заметила его смахивающих что-то с щек пальцев. — Дочка-то моя приехала, когда уже все случилось. С тех пор… с тех пор пять лет прошло. Не общались мы ни разу. Внучка вначале пробовала писать, звонить, но Яна запретила. Она маму очень любила. Да и сам я… любил. Жизнь моя закончилась в тот день. Мы уже подходили к нашему дому. Он остановился у подъезда и повернулся ко мне. Его лицо было искажено такой немой мукой, что у меня внутри все сжалось в комок. — Ты, Милочка, не побрезгуй, зайди ко мне. Я тебе покажу, что Олюшка шила. Всё там, как было. Пойдем, а? — он смотрел на меня с такой надеждой, с такой мольбой о человеческом участии, что отказать было просто невозможно. Я молча кивнула. Страх исчез без следа, растворился в горьком понимании его тоски. Я шла за ним в подъезд, сжимая в кармане теплую стеклянную расческу и чувствуя, как в мою жизнь вошла чужая, огромная боль. Он отпер тяжелую железную дверь, и на меня пахнуло странным, неподвижным воздухом. Пахло не затхлостью, а застоявшимся временем, сухими травами, старой бумагой и легким, едва уловимым ароматом духов, который уже почти выветрился, но не исчез полностью. Я переступила порог и замерла. Квартира была не просто ухоженной. Она была застывшей, как фотография. Полы вымыты до блеска, на всех горизонтальных поверхностях лежали безупречно чистые кружевные салфетки. На стене висел старый патефон с огромным рупором, а рядом — аккуратная стопка пластинок. На подоконниках цвели густые, ухоженные герани, их листья блестели, будто их только что протерли. Но больше всего поражало другое. На спинке кресла был аккуратно развешен женский розовый халатик в мелкий цветочек, будто хозяйка только что сняла его, чтобы переодеться. На туалетном столике у зеркала лежали аккуратной горкой несколько колец и нитка короткого жемчуга. Рядом стояла открытая пудреница и лежала засохшая тушь для ресниц. Это был не просто дом. Это был музей, храм памяти, в котором время остановилось в тот самый день, пять лет назад. Павел Тимофеевич снял полушубок и бережно повесил его на вешалку, рядом с тем самым розовым халатиком. Он двинулся на кухню, и его движения здесь были другими — более плавными, почти ритуальными. — Садись, Милочка, сейчас чайку поставлю. Олюшка моя любила с вареньем чай пить. Вишнёвое у нас свое, — его голос на кухне звучал тише, приглушеннее, как в библиотеке. Я молча опустилась на край стула боясь нарушить хрупкую гармонию этого места. Мой взгляд упал на небольшой столик у окна. Там лежала стопка конвертов, аккуратно перевязанная бечевкой. Я невольно наклонилась. Все конверты были подписаны твердым, старческим почерком: «Яночке, доченьке моей». И на всех стоял штамп: «Возврат отправителю. Адресат выбыл». Они даже не стали их вскрывать. Они просто возвращали их обратно, не читая. Сердце упало от этой немой жестокости. — Вот, попробуй, — Павел Тимофеевич вернулся, неся поднос с двумя старинными чашками в цветочек, маленьким заварочным чайником и розетками с необычным, вареньем. Я взяла чашку. Чай пах мятою и липой. Варенье и правда оказалось удивительным — — Очень вкусно, — искренне сказала я. — Никогда такого не ела. Он грустно улыбнулся, глядя куда-то мимо меня. — Она у меня мастерица была на все руки. И шила, и вязала, и на огороде все у нее алело. И сумки вот такие делала, из остатков тканей. Эту самую любимую носила, — он кивнул на свою сумку-цветок, висевшую на стуле. — Говорила, чтобы я ее не забывал, когда в магазин иду. Он замолчал, и тишина снова наполнилась его немой тоской. Я доела варенье и, повинуясь внезапному порыву, спросила: — Павел Тимофеевич, а вы научите меня тоже такое варить? А то мама моя никак не может, у нее не получается. Он посмотрел на меня так, будто я сказала что-то очень важное. Его глаза оживились. — Научу, конечно. Это не сложно. И он пошел рассказывать. Не о горе, а о жизни. О том, как они с Ольгой сажали огород, как она ругалась, когда он притаскивал слишком много ткани для своих поделок, как они вместе ходили в лес по грибы. Он говорил, а я слушала, и призрак несчастного «Злыдня» окончательно растворялся, уступая место обычному одинокому человеку, который десятилетиями хранил любовь и теперь не знал, куда ей деться. Уходя, я снова взглянула на ту стопку нераспечатанных писем. Идея, которая мелькнула у меня в магазине, оформилась в твердое, непоколебимое решение. Я не имела права этого не сделать. — Я к вам еще зайду за рецептом? — сказала я уже в дверях. — Приходи, Милочка, обязательно приходи, — он стоял в проеме, и в его глазах впервые за весь вечер был не лед, а тепло. — Я тебе и про кабачковое варенье расскажу. Оно хитрое Я вышла на лестничную клетку, и дверь за мной тихо закрылась, снова заперев его в его музее тишины и памяти. Я спустилась на свой этаж, зашла в квартиру, и только тут, в тишине своей комнаты, позволила себе выдохнуть. Достав из кармана расческу, я положила ее на стол. Она лежала там, сверкая своими радужными зубчиками, уже не просто как красивая безделушка, а как ключ. Ключ, который открыл дверь в чужую трагедию. Я села за стол, достала блокнот и ручку. Я не могла написать все письмо сразу. Слишком много эмоций переполняло меня. Но я вывела первые строчки, самые главные: «Дорогая Яна, мы с вами не знакомы. Меня зовут Мила, я соседка вашего отца. Я очень прошу вас найти в себе силы и прочитать это письмо до конца…» За окном стемнело окончательно. Я писала, подбирая слова, стирая их и снова выводя, чувствуя огромную тяжесть ответственности на своих плечах. Но и странную уверенность тоже. Уверенность в том, что я делаю единственно возможную вещь. Прошло три недели. Три недели тишины. Письмо было отправлено, а в ответ не пришло ничего. Ни звонка, ни письма, ни гневной смс. Только молчание, такое же гнетущее, как и в квартире Павла Тимофеевича. Я несколько раз заходила к нему. Мы пили чай с вареньем, и он, оживляясь, рассказывал мне все новые подробности о процессе его приготовления. Я записывала в блокнотик, делая вид, что очень увлечена, и боялась встретиться с ним глазами. Я боялась, что он увидит в них обман и тень той тайны, которую я затеяла за его спиной. Каждый раз, уходя, я ловила на себе его взгляд — все менее настороженный и все более благодарный. И мне становилось еще тяжелее. А вдруг я все испортила? Вдруг мое письмо только ожесточило его дочь? Однажды, возвращаясь из института, я увидела знакомую картину у нашего подъезда. Собрались тетеньки-соседки, наши местные «кумушки». Они что-то оживленно обсуждали, кивая в сторону скамейки, где обычно сидел Павел Тимофеевич. Его там не было, но они, не смущаясь, продолжали шептаться. — …да уж, не зря его Злыднем прозвали. Со всеми ругался, ни с кем не водился. Говорят, еще и жену свою… Я остановилась как вкопанная. Кровь ударила в голову. Вся та боль, которую я увидела, вся трагедия этого человека, которого они не знали и не пытались понять, поднялась во мне горячей волной. Я не думала о последствиях, не взвешивала слова. Я просто подошла к ним. Они замолчали, уставившись на меня с глуповатым удивлением. — Вы про Павла Тимофеевича? — спросила я, и мой голос прозвучал непривычно громко и четко в вечерней тишине. Одна из них, самая бойкая, оправилась —А то? Мало он кому жизнь медом не казалась? Со всеми скандалил! — С кем он скандалил? — не отступала я. — С вами? Или с вашими внуками, которые орали и катались по перилам на площадке, когда у него жена умирала? Вы это слышали? Вы знаете, что он пережил? Или вам просто больше поговорить не о чем? Они замерли с открытыми ртами. На их лицах читалось сначала недоумение, затем смущение и даже легкая обида. Они что-то пробормотали про «молодежь, которая учить жизни лезет» и поспешно разошлись в разные стороны. Я стояла одна, тяжело дыша, с трясущимися коленками. Руки дрожали. Но внутри было странно спокойно. Я сказала то, что должна была сказать. Еще неделю ничего не происходило. А потом наступила суббота. Я спала, и сквозь сон мне почудился какой-то непривычный шум во дворе. Не крики детей, а взрослые голоса, смех. Я подошла к окну, раздвинула занавеску. Во дворе, прямо у нашего подъезда, стояла темная иномарок, явно не местная. Рядом с машиной стояла высокая, стройная женщина в элегантном пальто. Она что-то говорила, и ее лицо было повернуто к подъезду. И тут дверь подъезда открылась. Вышел Павел Тимофеевич. Он был без полушубка, в одной жилетке, и лицо его было бледным и растерянным. Он посмотрел на женщину, и будто что-то надломилось в нем. Он замер, не в силах сделать ни шагу. Женщина — Яна — сделала шаг навстречу. Она сказала что-то, чего я не слышала. И из-за машины выпорхнула молодая девушка с длинными светлыми волосами. Она, не раздумывая, бросилась к старику и обвила его шею руками. — Дедуля! Он схватил ее в охапку, прижал к себе так крепко, будто боялся, что это мираж. Его плечи затряслись. Я видела, как он плачет — не тихо и горько, как тогда в подъезде, а громко, навзрыд, от всей души, выплакивая пять лет тоски и одиночества. Он гладил ее по голове, что-то беззвучно шептал, и я смогла прочитать по губам: «Марусенька… моя девочка… как ты выросла…» Яна подошла к ним, положила руку ему на плечо. Он отпустил внучку и обнял дочь. Они стояли втроем, сплетясь в единое целое, — седой старик, утонченная женщина и юная девушка. Плотина рухнула. Жизнь возвращалась. Я тихо отошла от окна. Мне не хотелось быть зрителем. Это был их момент, их исцеление. В моей груди пело и ликовало что-то светлое. Я подошла к зеркалу. В нем отражалась я — взъерошенная, со следами сна на лице, но с сияющими глазами. Мои рыжие волосы торчали в разные стороны. Я взяла со стола ту самую серебристую расческу с разноцветными зубчиками. Она все так же сверкала в утреннем свете. Я поднесла ее к волосам и медленно, не спеша, провела по непослушным прядям. Пластик был прохладным, но с каждым движением по коже головы разливалось странное, глубокое тепло. Оно шло не от расчески. Оно шло изнутри, из самого сердца, согревая все мое существо. Это было тепло от чужого счастья, которое стало немного и моим. Тепло от понимания, что иногда самая простая вещь — будь то расческа, несколько слов, брошенных в защиту, или письмо — может стать тем самым хрупким мостиком, который способен перекинуться через любую пропасть и соединить разорванные сердца. Я снова посмотрела в зеркало. И улыбнулась. Прошло несколько дней. Я видела их из окна — они выходили гулять втроем. Павел Тимофеевич, прямой и какой-то помолодевший, опирался на руку дочери. Маруся шла с другой стороны, что-то оживленно рассказывая, и дед слушал ее, не скрывая улыбки. Картина была настолько мирной и правильной, что казалось, будто эти пять лет разлуки просто испарились. Я радовалась за них, но в то же время меня грызла тихая неуверенность. Мое вмешательство было тайным. Я боялась случайно встретиться с ними взглядом, боялась, что в глазах Яны я прочту вопрос или даже упрек. Поэтому я старалась не попадаться им на глаза, крадучись выходя из подъезда и спеша обратно. Однажды, возвращаясь с пар, я застала у дверей нашей квартиры неожиданную картину. На лестничной площадке стояли Яна и Маруся. Они о чем-то тихо разговаривали и обернулись на мой шум шагов. Сердце упало. Ну все, сейчас начнется. Яна сделала шаг вперед. Ее лицо было серьезным, но в глазах не читалось гнева. — Мила? — тихо спросила она. Я лишь кивнула, не в силах вымолвить ни слова. — Мы хотели вас поблагодарить, — сказала она, и ее голос дрогнул. — За письмо. И… за все. Маруся, стоявшая чуть позади, улыбнулась мне своей солнечной улыбкой. — Спасибо вам, — добавила она. — Если бы не вы… мы бы, наверное, так и не приехали. Мама перечитывала ваше письмо всю дорогу. Яна вытерла украдкой уголок глаза и вздохнула. — Вы были правы. Во всем. Я… я не могла думать здраво. Мне было так больно, что я искала виноватого. И самым простым оказалось обвинить его. А он… он просто тоже потерял самое дорогое. И остался совсем один. Она замолчала, с трудом подбирая слова. — Папа… он все рассказал. Как вы ему помогли. Как разговаривали с ним. Спасибо вам за это. За то, что подали ему руку, когда мы отвернулись. Мне стало не по себе от этих благодарностей. — Да я ничего особенного не сделала, — смущенно пробормотала я. — Просто… — Вы сделали самое главное, — мягко перебила ее Яна. — Вы напомнили мне, что у меня есть отец. И что его боль ничуть не меньше моей. Она достала из сумки небольшой сверток, аккуратно завернутый в ту самую ткань с перламутровым цветком. — Это от папы. И от нас. Он очень просил передать. Я машинально взяла сверток. Они еще раз кивнули мне, развернулись и пошли вниз по лестнице. Я стояла еще несколько минут, не в силах двинуться с места, затем зашла в квартиру. Развернув ткань, я ахнула. На ладони лежала вторая расческа. Та самая, сестра моей, которую Павел Тимофеевич купил тогда для Маруси. К ней была приколота записка, написанная его твердым почерком: «Спасибо, что помогли нам найти друг друга. Пусть у вас все будет хорошо. Ваши Павел, Яна и Маруся». Я сжала в руке прохладный пластик. Две одинаковые расчески. Два ключа, которые открыли одну дверь. Вечером я сидела у окна и смотрела, как во дворе зажигаются огни. Я думала о том, как странно все устроено. Одна случайная встреча, одна ненужная, казалось бы, вещь, одно вовремя сказанное слово могут все изменить. Сломать стену непонимания и вернуть в жизнь свет. Я взяла со стола обе расчески. Одну я аккуратно завернула в тот самый лоскуток и убрала в шкатулку — как память. Как напоминание о том, что чудеса иногда совсем рядом. Они тихие, их не видно с первого взгляда, но они настоящие. Вторую расческу я поднесла к волосам. И снова почувствовала то самое тепло, разливающееся изнутри. Теперь я понимала, что это было. Это было тепло надежды. Надежды, которая согрела одного одинокого человека. Надежды, которая растопила лед в сердцах его родных. И надежды, которая теперь всегда будет жить во мне. Я посмотрела в темное стекло, на свое отражение. И улыбнулась. Все было правильно. За гранью реальности.автор???

Молочная родня - Давай в деревню съездим, а Вить. Всё равно на море не едем, а от отпуска ещё две недели остались. Да и потом... Рита не успела договорить. - Ты чего, Рита, что там делать в твоей деревне?, - вспылил Виктор, - у тебя же там нет никого из родных. На фига туда ехать. - Не даёшь сказать. Мама мне уже третий день снится. Рукой куда-то показывает, да говорит тихо, неслышно. Я никак понять не могла. А сегодня разглядела - на берегу реки домишки старые. Ну точно деревня наша! А в другой руке у мамы кувшин. И она мне его протягивает, объясняет что-то, а ничего непонятно. - Ну ты придумала, Рита. Из-за такой ерунды тащиться туда. Не ближний свет, нет не поедем. - Витя! Мне мама не просто так снится, я чувствую, что тут что-то важное. Да и дома сидеть надоело. И потом ты же сам говорил, что надо съездить ну хотя бы за город! Уговорила Рита Виктора. Сначала они спланировали съездить одним днём. Но потом подумали - погода хорошая. У реки можно время хорошо провести, искупаться. И решили, что переночуют в гостинице в городке недалеко от деревни. Родственников у Риты и правда не было. Бабушкин дом давно развалился и участок продали. Уже на подъезде к деревне Виктор приметил хороший песчаный спуск к реке и они искупались. Рита достала заранее приготовленные бутерброды. После купания, да на природе, бутерброды показались им безумно вкусными. - Все таки ты молодец, что меня вытащила, Ритка! Как же тут хорошо, - Виктор допил чай из стаканчика от термоса и развалился на траве, - красотища! Слушай, давай сейчас доедем, по твоей деревне пройдемся, как ты и хотела. А потом поедем в местный отель. Отдохнем, а утром в монастырь съездим, хлеб там купим, всё посмотрим. Тут ещё кстати есть картинная галерея местных художников. И к вечеру - домой. Чудесная поездка, смотри, как облака плывут по небу. В городе совсем не видно неба, а здесь - простор! В её деревне всё очень изменилось с тех пор, как Рита там жила с мамой и бабушкой. Отца у неё никогда не было. Мама замуж не вышла, вот и родила Риту уже под занавес. Для себя, как говорится. Потом они с мамой в город переехали, а когда бабушки не стало, продали старую избу. - Вы кого-то ищите? Из красивого нового дома, стоящего на месте бабушкиного, выглянула женщина. - Здравствуйте, да нет, мы гуляем просто. А вот тут рядом вроде Завьяловы жили, тётя Нюра с семьёй, - вдруг вспомнила Рита. - Ну они так и живут. Коля, тети Нюры сын, с женой Мариной. Да детишек у них трое. Хорошо живут, да дружно, не бедствуют. Тети Нюры, правда, лет пять как нет уже. - Точно, тётя Нюра жила тут. Слушай, а ведь мама мне на их дом во сне указывала. А в руке у неё кувшин с молоком был. Мама молоко в чашку наливала, и мне протягивала. Странно, что это значит? Из соседнего дома вышел крепкий мужик в майке и трениках. - Привет, соседи, хорошая погодка! - Привет, Николай, и тебе не хворать!, - женщина повернулась к Рите, - да вот он, сын тёти Нюры. Легок на помине. - Колька, соседка твоя бывшая приехала, жила тут раньше. Николай приосанился. Аж в лице изменился: - Да ладно!, - вышел за калиточку, поздоровался, Виктору руку пожал, а потом, - Ритка! Маргарита! Степанова! Ты? Какими судьбами? Слушай, думал больше никогда тебя не увижу. А ведь мать мне перед смертью всю плешь проела - найди Ритку и всё! А где же я тебя найду? А тут ты, ну надо же. - Ну да, Коля, я Маргарита, только уже не Степанова, а Захарова. А зачем тётя Нюра сказала тебе меня найти, не пойму. Ну ка рассказывай, Коля. - Ну тогда проходите, - и Николай гостеприимно распахнул двери своего дома. В просторном срубе было прохладно. За столом дети и жена Николая Марина пили чай с булочками и печеньем. - Маришка, у нас гости. Внучка бывшей соседки нашей бабы Тани, тёти Кати дочка Маргарита и Виктор, муж её, - Коля повернулся к Рите, - я не спросил, а тётя Катя как? Жива? - Нет, Коля, три года, как мамы нет. А тётя Нюра? - Да тоже. Годы летят, уходят родные люди, - Коля махнул рукой. Марина их тут же за стол пригласила, - Рита, Виктор, садитесь, я вам чаю налью. Печенье и булочки с детьми вместе пекли, удивительно вкусные получились. Ванечка, Вика, принесите гостям ещё, там в кастрюльке выпечка, ещё теплая. А это наша старшая, Полина, школу оканчивает. Приятная девушка мило застенчиво улыбнулась, - Здравствуйте. - Так вот, Рита, смотри, - Коля принес старый альбом, - видишь фото? Это мама твоя и ты у неё на руках. А это тётя Нюра, моя мать меня держит. Помнишь, как в детстве мы дружили с тобой? У меня же родных никого нет на всем белом свете. Ну, Маришка моя любимая не в счёт, она моя самая - самая родная. И дети тоже. А так - никого. Так вот, мать мне тогда и напомнила о тебе. Рассказала, как дело было. Тебя то тётя Катя еле выносила, бросил её заезжий мужик. А может и не обещал ей ничего, кто знает. Родила она тебя, Ритка, а сама худющая. Мать говорит, живота даже почти не видно было. И нет молока у твоей мамки, хоть плачь. То ли от слабости, то ли от нервов. А меня мать моя тогда ещё кормила, мне уже полгода было. Вот и взялась она тебя своим молоком кормить. Выкормила. Мать твоя тогда, тетя Катя, перстень моей дорогой подарила. Моя не брала, но она заставила. В общем, сестра ты моя молочная, других то у меня нету! А ты что, не знала этого? Рита улыбнулась. Мама же во сне именно молоко из кувшина наливала. Да и говорила ей это мама в детстве, просто забылось. А ведь и точно, Коля брат мой молочный, вот здорово! - А у нас с Витей одна дочка. Ей двадцать уже, совсем самостоятельная. - Ты колечко то возьми материно, сестричка, для тебя сохранял, - Николай протянул Рите перстенек. Надела она на руку - хорошо как, мамино. - Спасибо, Коля, спасибо, братишка. Ночевали они конечно у Николая. Погостили ещё денёк, и домой поехали. Виктор с Николаем уже сговорились и о рыбалке совместной, и других планов понастроили. Вот ведь как, вроде не было у них родственников, а теперь родня есть. Молочная родня, название то какое чудесное. Словно из детства к ней что-то вернулось. Не только мамино колечко, но и тепло душевное, и радость общения с близкими родными людьми. Автор: Жизнь имеет значение

Ещё раз про любовь. ТАМ, ГДЕ КОНЧАЕТСЯ АСФАЛЬТ. Много ли надо человеку для Счастья?.. Ну, не знаю, кому как... Хотя... Как на это Счастье посмотреть... ... Каждый из нас хоть раз в жизни видел счастливые глаза самого дорогого тебе человека и этот взгляд запомнился нам навсегда!.. У каждого это происходило по-своему, конечно, но бывают в нашей жизни ситуации просто невероятные... ... Середина 80-х... Только-только началась Перестройка... А вместе с ней появилось в нашей жизни одно новшество!.. Не знаю, как было в других местах, но у нас, на КАТЭКе, тогда началась практика "целевого" приобретения автомобиля... То есть: записывают тебя в очередь на получения личного "Жигуленка" или "Таврии", из зарплаты ежемесячно высчитывают энную сумму, каждую субботу в определенное место народ приезжает "отмечаться" в очереди, снег ли, дождь ли, не важно, никакие причины отсутствия - болезни, запои или командировки - не котируются: не приехал - свободен, хоть вагон справок привези, никого не волнует, отправляйся в конец очереди, начинай все с начала и никакой суд тебе не поможет... Вот так было строго с этой новой инициативой.. Желающих приобрести свое авто была масса и в этой массе была моя жена Ирина... Она спала и видела себя за рулём новых "Жигулей", я ей мечтать не мешал, мне эти автомобили с некоторых пор стали не интересны от слова совсем, даже подари мне их кто бесплатно, за баранку меня не тянуло абсолютно!.. Ну равнодушен я к автомобилям до сих пор, клянусь!.. А Ирина училась на курсах по вождению, по субботам вставала ни свет, ни заря, отправлялась из нашего маленького поселка на рейсовом автобусе - с пересадкой! - отмечаться в этой очереди, по выходным и после работы с инструктором они там толпой чего-то учились, гоняли на учебном "москвиче" по полям, да по лесам, но этой практики ей было мало, нужно было где-то "добирать" опыт вождения, а своей машины у нас не было и... ... А вот, друзья, все только и начинается!.. ... На что только не пойдешь, ради любимого человека!.. До чего только не додумаешься!.. Вот и я дотумкал, братцы!.. Пошел с утра по-раньше в местную ПМК, там под заборами стояли "списанные" автомашины, отвинтил от заброшенного "Газ-53" баранку, открутил со щитка несколько тумблеров, побегал-поискал в стоящих рядом развалюхах сиденье, все это под мышку и приволок к себе домой... Потом сбегал к магазину, выпросил у грузчика пару старых ящиков и... В детской комнате, прямо в квартире(!!!), соорудил я ...автотренажер(!!!) Как это выглядело?.. А вот так!.. Принесенные ящики из-под водки сколотил-склеил, приколотил их к полу напротив стены, закрепил на них отмытое от пыли и грязи сиденье, на швабру прикрутил руль, прибил эту "рулевую колонку" к плинтусу под углом, тут же прибил к стене, собранный из досок, (благо, стены были деревянные), "приборный щиток", на котором и разместил заранее заготовленные тумблеры для "переключения света", "включения поворотников", к полу присобачил на шарнирах рычаг переключения скоростей, (отпиленный черенок от метлы, найденной на мусорке, сбегал и туда, "ковать" счастье, так "ковать"!), насадил на него настоящий черный набалдашник, свинченный с рычага переключения скоростей в том же "Газ-53", тут же примастырил "ручник" из второй части черенка, а педали... Вот тут пришлось побегать и помучиться... Как сделать так, чтобы они "нажимались"?.. И я додумался, что мне нужен ...поролон(!!!) А где его взять?.. Побежал я в Дом культуры к знакомому художнику, обсказал ему суть проблемы, он поржал и мне по-царски выделил из своих закромов огромный кусок поролона и я, опять же бегом, (пока Ирина на работе!), полетел доводить до ума задуманное... Педаль "газа", "тормоза", "сцепления"... Посидел, понажимал, побибикал, сойдёт!.. Приделал даже "бардачок", положил в него шоколадку, посмотрел на все это и... Чего-то не хватает!.. Чего?.. А вот чего!.. Взял я дочкину акварель, кисточку и, как умел, нарисовал прямо на обоях то, что видит водитель в лобовое стекло: "дворники", ленту шоссе, лесополосу по бокам, кювет, дорожный знак "обгон запрещен", стайку птиц в небе... Сел за баранку, "проехал" по детской комнате, бррр-бррр, все нормально, вроде, "госприемка" состоялась!..... Потом все это подмел-подтер, остатки попрятал и стал ждать жену с работы, поминутно выглядывая в окно... ... Не знаю... Может быть, я замешан не из того теста, как все нормальные люди, но... До сих пор не знаю, откуда во мне желание удивлять родных и близких?!. Артистов и фокусников у нас в родне не было отродясь... Отец был простым шофером по профессии и замечательным шахматным детским тренером по призванию... Мама была простая медсестра, мечтавшая, чтобы я стал инженером и воспитывала меня соответственно с этой ее мечтой: математику я знал до такой степени, что побеждал, практически, во всех школьных математических Олимпиадах... А я вот получился такой, какой получился... А уж когда я женился и влюбился в собственную жену до беспамятства, то - за неимением в советское время подходящих условий, типа, посещения концертов или ресторанов - устраивал я для Ирины маленькие спектакли Счастья, о "закулисье' которых знал только я один... ... Однажды из Новосибирска я привез Ирине розы, которых в советское время было не достать!.. Был в командировке и в последний вечер перед вылетом домой вместо того, чтобы пойти, как все нормальные мужики, пропивать в ресторан сэкономленную "десятку", я купил на эту "десятку" охапку белых роз жене... Вез их в самолёте и они благоухали, (тогда розы пахли розами!), на весь салон!.. ... В другой раз - с ужасающего похмелья - я разбил ей сад под окном с вишнями и абрикосами, до сих пор не понимаю, как умудрился не умереть в тот день, пока она была у тещи... ... Апофеозом же моей вот такой "деятельности" был случай, когда мы с Ириной попали в лесу под ураганную грозу с ливнем и градом, сухого места не было вокруг, но я... Я умудрился в таких условиях ...разжечь костер(!!!)... Надо было видеть Иринины глаза в тот момент, когда среди всего этого безумия - громового грохота и ливня! - вспыхнуло пламя костра!.. И хотя толком мы не обогрелись и не обсохли, но сей мой поступок говорит сам за себя, согласитесь?.. До сих пор не понимаю, КАК у меня тогда получилось?!. Но ведь получилось же!.. И все это ради чего?.. Ради одного-единственного счастливого взгляда Любимой Женщины!.. ... Вот и в тот день, с этим автотренажером... Стою я у окна и не могу дождаться момента, когда жена придет с работы, скинет пальто, пройдет по квартире и... И вот звонок в дверь!.. Открываю, как всегда, привет, мол, проходи, я сейчас, прячусь в кухню... Ирина проходит, что-то говорит и... Вот оно!.. Вот он, тот самый миг, который "за него и держись"!!!... Длинню-у-у-ущая пауза... И... - А эт-т-то что?!. И я такой, с непонимающим, якобы, видом выхожу из кухни: - Где?.. Она поворачивает голову и я... Я вижу самые счастливые в мире глаза!.. ... А потом... Ирина в свободное время осваивала мое детище: сначала она стеснялась, закрывала в детскую дверь, чтобы я не слышал ее "бррр-бррр", потом она "катала" на этой "бибике" наших ребятишек, давала им "порулить", а потом... Когда дети укладывались спать в нашей комнате, я подсаживался к своей любимой рядышком на сиденье... Обнимал ее за плечи... И мы... И мы уезжали... Далеко-далеко... Туда, где кончается асфальт... ... ... ... Александр Волков...

Счастье можно купить — Батюшки, ну и чудовище! — вырвалось у неё. Кот уставился на Наталью печальным взглядом и издал звук, похожий на бульканье. — Что с ним? Он болеет? — уточнила Наташа, вдруг испытав жалость к несчастному животному... Одной женщине постоянно не везло. Она не выигрывала в лотереи и не была победительницей конкурсов красоты. Начальство никогда не замечало её заслуг. Даже в личной жизни у неё было все не слава богу. — Просто я несчастливая, — вздыхала она. — Да что ты в самом деле, Наташка! Не надо на себя наговаривать, — утешала ее подруга. Но женщина вновь и вновь убеждалась в том, что права. — Ах, если бы счастье можно было купить в магазине! — размышляла она, стоя у витрины с пышными пончиками и круассанами. Но, к сожалению, продавец не мог предложить Наташе ничего сверхъестественного, кроме ароматной и свежей выпечки. Однажды Наталья вышла из магазина, прижимая к груди бумажный пакет с пончиками. И тут же обратила внимание на бойкую женщину, которая ходила у крыльца, осматриваясь. У неё в руках тоже был какой-то сверток. Наташа замедлила шаг, а незнакомка тут же кинулась к ней: — Купи кота, красавица! Породистый! Все документы имеются, — нараспев сказала она. Наташа наконец сообразила, кого держала в руках торговка и отрицательно замотала головой. — Зря ты от счастья своего отказываешься. Ведь давно известно, что коты приносят удачу в дом, — не сдавалась женщина. Наталья в ужасе отшатнулась, разглядывая странную тряпку, из которой высунуло голову гладкое существо с торчащими ушами. — Батюшки, ну и чудовище! — вырвалось у неё. Кот уставился на Наталью печальным взглядом и издал звук, похожий на бульканье. — Что с ним? Он болеет? — уточнила Наташа, вдруг испытав жалость к несчастному животному. — Почему же болеет? Очень даже здоровый и бодрый котик! Просто порода такая – сфинкс. Спокойного характера зверь и в меру ласковый. Бери, бери, не сомневайся. Я скидку сделаю, — продолжила хозяйка кота. Наташа и сама не могла объяснить, почему вдруг решилась на эту спонтанную покупку. Возможно, всему виной была жалость, а может быть – зелёные глаза кота, в которых отражалась вселенская тоска... Но факт остаётся фактом. Наталья вдруг достала нужную сумму и вложила ее в цепкую ладонь торговки. — Правильно все сделала. Не пожалеешь! Счастья и удачи вам! — быстро сказала женщина и тут же испарилась. Наташа осталась стоять возле крыльца магазина. В одной руке у неё был пакет с пончиками, а в другой красовался сверток с лысым котом. — И зачем я только это сделала? Совсем с ума сошла! — вздохнула женщина и поплелась к дому. Кот вёл себя вполне достойно. Он лишь изредка высовывал мордочку и принюхивался, глядя на пакет с пончиками. — А у тебя неплохой вкус. Ты хорошо разбираешься в еде... Подожди немного, скоро дома будем, — говорила неожиданному питомцу Наталья. На душе у неё почему-то потеплело. Ведь теперь их стало двое. — Что говорила та странная женщина? Кажется, что коты приносят счастье. Ну смотри, не подведи меня теперь, Мурзик! — улыбаясь, шептала она странному существу, на ходу придумав ему имя. Кот в ответ лишь вздыхал и прижимал ушки. Размотав дома сверток, в котором сидел породистый зверь, женщина ахнула и поняла, что невезение настигло её и здесь. Новоявленный сфинкс мало походил на кота с хорошей родословной. — Такое впечатление, что тебя просто побрили... При том очень не аккуратно, — сказала Наталья, изучая кота, на теле которого виднелись островки серой шерсти. Несчастный снова посмотрел на свою спасительницу тревожным взглядом, а затем вдруг чихнул и задрожал. Женщина быстро соорудила для него небольшую лежанку и укрыла одеялом: — Грейся, Мурзик! Завтра к ветеринару отправимся, — сказала она и пошла на кухню, чтобы найти еду для своего лысого гостя. Наталья возилась у плиты, когда услышала за спиной странный шорох. Повернувшись, она обнаружила кота, который восседал на столе рядом с бумажным пакетом и уплетал пончик. — А ты, как посмотрю, самостоятельный зверь, — рассмеялась она, возвращая Мурзика на пол. Тот недовольно булькнул и запрыгнул на стул, демонстрируя обиду. — Зачем же вы кота побрили? У него какие-то проблемы? — всплеснул руками молодой ветеринар при виде Мурзика. Наталья благоразумно не стала показывать документы на сфинкса. Она уже и сама поняла, что они поддельные. — На улице подобрала беднягу, — вздохнув, ответила женщина. — Тогда все ясно. Это другое дело. Вот народ! Хуже зверя! Это ж надо было такое издевательство над животным учинить, — говорил врач, осматривая Мурзика. — С аппетитом проблем нет? – уточнил он. Наталья вспомнила, как кот уплетал пончик, а затем котлету, и отрицательно покачала головой: — Прекрасно ест. Я бы даже сказала – уничтожает все на своём пути, — усмехнулась она. Удивительно, но с того времени в жизнь Натальи ворвались приятные перемены. Она получила повышение на работе, выиграла два билета на концерт любимой группы и купила новый диван с отличной скидкой. Это не говоря о маленьких и приятных сюрпризах, которые теперь постоянно встречались на её пути. — Знаешь, я начинаю верить, что коты и правда приносят счастье, — делилась Наталья со своей подругой. Та с удивлением наблюдала, как изменилась женщина за два месяца: сделала новую причёску, сменила гардероб. Но главное – у Наташи появился блеск в глазах и улыбка на лице. — Вот это да, Наташка! Прекрасно выглядишь! Рада за тебя. Может дашь мне на месяц своего счастливого Мурзика? — смеялась подруга, разглядывая Наталью. Та улыбалась в ответ и отрицательно качала головой: — Ну кто ж свое счастье отдаст? — добавляла она. Беда пришла в дом к Наташе, когда она её не ждала... В один прекрасный летний день из квартиры неожиданно исчез кот. Наталья сначала не могла объяснить, как это произошло. Но затем решила, что беглец удрал через окно на кухне. — Как я могла забыть и оставить его открытым? — сетовала женщина, глядя со второго этажа на развесистое дерево, что росло прямо под окнами. Напрасно она бродила по улице в надежде найти Мурзика. На её призывное «кис-кис» собрались все дворовые кошки и даже одна мелкая, потрепанная жизнью собачка. Но Мурзик словно сквозь землю провалился... От отчаяния Наталья зашла в отделение полиции, что располагалось неподалёку. — Ну вы хоть сами понимаете, о чем просите? У нас людей искать некому, а вы про какого-то кота разговор ведете. Не отнимайте моё время, — говорил женщине инспектор. Это был приятный мужчина с уставшим взглядом, которому последнее время очень не везло в жизни. — Это вы не понимаете. Мурзик не простой кот. Он для меня, как член семьи, — расплакалась неожиданно Наталья. Инспектор вдруг смутился. Он терпеть не мог женских слез. Мужчина попытался встать, но неудачно зацепился за стул, пошатнулся и рухнул прямо к ногам изумленной женщины. Наташа тут же перестала плакать и кинулась спасать представителя закона. — Вот так почти каждый день. Сплошное невезение, — кряхтел инспектор, который представился Николаем. Он и сам не знал, почему решил помочь этой симпатичной, молодой женщине. Возможно, ему стало её жалко, а может потому, что он тоже недавно потерял своего питомца и дома Николая никто не ждал. Но факт остаётся фактом. — Хотите пончик? — неожиданно достал из-под стола шуршащий пакетик инспектор. Наталья вспомнила, как Мурзик любил залезать на стол и лакомиться свежей выпечкой, в особенности пончиками, и зарыдала пуще прежнего... Рабочий день Николая подошёл к концу, и вскоре он уже ходил вместе с Натальей возле её дома. — Я котов страсть как люблю. У меня тоже жил один. А вот супруга была строга в этом вопросе. Не выдержала и однажды вынесла Мурзика на помойку. С тех пор у меня нет ни жены, ни кота, - с грустью в голосе вздохнул Николай, споткнувшись. Наталья, сопереживая, слушала историю о неудавшейся семейной жизни инспектора, от которого ушла супруга. — Не понимаю, как можно выкинуть живое существо? – удивлялась женщина. — Сам не знаю. Мурзик у меня красавчиком был. Пушистый, ласковый котейка. Правда, еду со стола воровал. А ваш кот какой? — уточнил Николай. — Лысый, — улыбнулась Наталья. Она споткнулась, но мужчина ловко поддержал её в последний момент. — Это видимо какая-то очень редкая и дорогая порода. Я в таком не разбираюсь. По мне так лучше с улицы животное спасти, а не все эти модные штучки... — задумался Николай. — Не то, чтобы редкая порода. Можно сказать, что я его с улицы и подобрала, — ответила Наташа и поделилась историей Мурзика. Николай слушал внимательно и вёл Наталью под руку после того, как она чуть не упала. В другой руке у мужчины был пакет с пончиками. — А может, присядем и немного отдохнём? — кивнул мужчина на пустую лавочку, которая возникла у них на пути. Наташа согласилась. Они присели и принялись за пончики. — Понимаете, у Мурзика уже и шерсть появилась, даже мяукать начал, а то он как-то непонятно булькал до этого. Врач сказал, что голос сорвал, — делилась женщина приметами любимчика. Николай не сводил с неё глаз. — Вот же аферисты! Настоящие изверги! Что придумали ради лёгкой наживы. Взяли и кота подстригли налысо! Я чего только не повидал за годы службы. Но не перестаю удивляться людской жестокости, — делился мужчина. Он замолчал, и Наталья вздохнула, опустив голову. Повисло неловкое молчание. Они сидели на скамейке, и каждый думал о своём... Вдруг тишину нарушило знакомое обоим шуршание. Наташа даже решила, что ей кажется. Но, взглянув за спину Николая, радостно вскрикнула. Ведь там, возле пакета с пончиками, сидел её Мурзик и облизывался. — Мурзик! — сказали они вдруг хором. — Не может быть, — добавил пораженный Николай. Он сразу узнал своего любимца, хотя тот и не был таким пушистым, как прежде. Мурзик тоже признал хозяина. Он кинулся с радостным мяуканьем к нему на руки, а затем побежал к Наталье. Женщина заметила, что глаза кота больше не были такими печальными. Ведь он наконец-то нашёл того, о ком тосковал все это время. — Но как же так получается? Вы спасли моего Мурзика! Даже имя угадали! — всю дорогу восхищался Николай, торжественно неся любимца на руках. — Выходит, что счастье можно купить, — размышляла Наталья, вспоминая, как приобрела Мурзика у магазина и к каким чудесным переменам это привело. Вместе они зашли к Наташе в гости, чтобы больше никогда не терять друг друга... Учёные математики давно вывели, что минус на минус даёт нам плюс. И это правило удивительно сработало в жизни. Невезение Николая и Натальи вдруг преобразилось в невероятную удачу. И не надо быть великим математиком, чтобы понять формулу простого человеческого счастья. Ведь тут и коту ясно, что если мужчина и женщина встречаются, то из этого может получиться много замурчательного! Автор НИКА ЯСНАЯ