Элеонора Давыдовна всю неделю ходила окрыленная.

Серёжа, её Серёжа, поставил ей целых пять сердечек. Два во вторник, одно в среду, где она сфотографировалась на даче со своими пионами, и одно вчера на видео с котиками, которых она перепостила в обед. Это не считая тех лайков, которыми Серёжа отметил все прочие её публикации.
Элеонора Давыдовна все эти годы была его верной подписчицей, читала всё, что он писал, часто репостила, и чуть не умерла от счастья, когда в октябре Серёжа добавил её во френды, даже на радостях выпила коньяку, полбутылки, хотя давно уже не употребляла. Наутро у нее разболелась от выпивки голова, она отпросилась и не пошла на работу, в бухгалтерию. Но, несмотря на такую головную боль, Элеонора Давыдовна была необыкновенно счастлива, и весь день провела в кровати на Серёжином аккаунте, разглядывая все его фотографии и видео, и едва сдерживая себя, чтобы не завалить от счастья всё лайками и смайликами.
Она даже почти совсем не испытывала ревности, изучая фотографии с его бывшей, где они стояли, обнявшись, или где он положил ей руки на грудь, ну, может быть, только слегка испытывала. Когда представляла себе, как Серёжа снимает с бывшей через голову этот цветастый свитер с маками, так ненавистный ей теперь, и волосы бывшей падают на голые плечи и грудь, и густо краснела, почти задыхаясь, то ли от смущения, то ли от возбуждения, то ли от избыточного своего веса.
На другой день Элеонора Давыдовна написала Серёже в личку «спасибо» и запостила смешную гифку с кошечкой и сердечком, и он ей, представляете, ответил! Написал «не за что» и прилепил сбоку веселый смайлик. Она села на диван, чтобы не упасть, и допила вторую половину бутылки. С этого дня для нее все и закрутилось.
Она отмечала все его посты, иногда комментировала, всегда благожелательно, двумя-тремя словами одобрения, и рьяно набрасывалась на тех, кто критиковал Серёжу, или надсмехался над ним. Таких она банила, но прежде устраивала им жестокую головомойку: да как они, мерзавцы, вздумали и посмели?!
Где только могла, Элеонора Давыдовна выискивала упоминания о Серёже, в основном, негативного свойства и, как правило, от женщин, едкие заметки недоброжелательниц, убогих и недалеких, что не в силах были оценить его таланта, и с кавалеристской решимостью выпрыгивала из густых кустов возмущения их опровергать, защищая его честь и доброе имя. Несколько раз она писала Серёже отчеты о таких нападках, и о своей деятельности, и он каждый раз ей отвечал, сердечно благодаря. И один раз даже скрутил из красной салфетки розу, сфотографировал ее, и прислал Элеоноре Давыдовне в личку. После того она стала считать Серёжу гением.
Супруг Элеоноры Давыдовны, Виктор Анатольевич, профессор музыки, делал вид, что совсем не замечает такого странного её увлечения, и даже боялся шутить на эту тему, опасаясь, и не без оснований, вспыльчивого характера супруги. Друзьям и знакомым Элеонора Давыдовна много и часто говорила о Серёже, о том, какой он талант и умница, а близким подругам — будто вскользь о кармической связи, образовавшейся между ними, о тонких, едва уловимых нитях, протянувшихся по эзотерическим проводам.
Беда, как всегда, явилась неожиданно. В один день Серёжа влюбился, и написал об этом в аккаунте. Элеонора Давыдовна держала в тот миг в руках суповую тарелку сервиза «Мадонна» производства ГДР, которую протирала салфеткой после мойки. Элеонора Давыдовна вздрогнула, тарелка вздрогнула вслед за нею, затрепетала скользко, как свежая форель, выскользнула из пальцев, и вдребезги тюкнулась о кафель. Слезы брызнули из глаз ее. Элеонора Давыдовна стояла, как оглашенная, не в силах поверить этой страшной измене: Серёжа, ее Серёжа, предал самые светлые чувства её, эту материнскую о нем заботу, эту почти святую любовь её.
Чтобы заглушить истерзанное сердце Элеонора Давыдовна в ту же секунду отписалась от Серёжи, выпила еще одну бутылку коньяку, и даже выкурила три сигареты на лестничной клетке, хоть никогда и не курила вовсе, и сфотографировала свое полное голое плечо со спущенной бретелькой, смазано, нелепо, и очень, как ей показалось, эротично, назло ему, специально. Потом она сочинила огромный, пространный пост, где сетовала на то, что мужчинам, кажется, совершенно не понять истинной женской красоты: их глубокого внутреннего мира, и что этому-то духовному содержанию они отчего-то (Элеонора Давыдовна не могла понять — отчего?), предпочитают плотское, дешевое, мимолетное, фальшивое. В финале, отворив окно она грозно пискнула в пространство накипевшее: "За всех нас!" и щедро плюнула на голову шедшего под окном интеллигентного вида мужчины.
Два дня с ужасом она ждала реакции, бесцельно блуждая по комнатам ненавистной ей теперь квартиры, и Виктор Анатольевич даже боялся заговорить с нею, но Серёжа всего этого, кажется, не видел, и не ценил, занятый вниманием своей вертихвостки, этой пошлой пустышки. Элеонора Давыдовна написала в личку два слова. Он смолчал.
Она подождала еще день, вывесила увядший лист, потом — раздавленную птичку, и напоследок — сломанную розу, и так и не дождавшись реакции, зашла к нему в аккаунт. И сразу же наткнулась на этот коварный поцелуй, который дико хлестнул по глазам, ивовой голо-зимней веткой, летней осокой по пальцам, жестоким плевком в самое сердце. Вполоборота, на фоне офисного фикуса. Мыльный взгляд его блистал самым похабным желанием. Ненавистная жаба гадко обляпала его маникюром, высунула мерзкий язык свой, порочно облизывая дорогие и любимые тонкие Серёжины губы. Элеонора Давыдовна вскинулась как раненная чайка, вздрогнула, всхлипнула, и забанила Серёжу навсегда...