Валентина Тугова ( Михайлова)

В самом сердце бескрайней тайги, там, где вековые кедры своими кронами подпирают низкое, тяжелое, свинцовое небо, а быстрые реки зимой промерзают до самого каменистого дна, жил человек по имени Глеб Степанович. Для остального мира его не существовало уже много лет. Он был лишь точкой на карте, которую никто не наносил, тенью, скользящей среди деревьев, отголоском ветра в печной трубе. Его хижина стояла на берегу безымянного озера, надежно скрытого от посторонних глаз густым, непроходимым ельником и крутыми сопками. Это было добротное, кряжистое строение, сложенное собственными руками из толстых бревен, потемневших от времени, дождей и солнца. Крыша, крытая дранкой и мхом, сливалась с окружающим лесом так искусно, что заметить жилье можно было, только подойдя к нему вплотную. Из трубы тонкой сизой струйкой вился дым — единственный признак того, что здесь, в этой глуши, теплится человеческая жизнь. Глеб Степанович был высок, широкоплеч, но годы и тяготы согнули его, словно старое дерев

Над тайгой, раскинувшейся на сотни километров во все стороны, словно сгустившееся вязкое молоко, повисла белая тьма. Это была не ночь — день потерял свою силу, сражённый натиском настоящей пурги. Метель началась неспешно, с предупредительного завывания в вершинах лиственниц, но к полудню она разверзла все хляби небесные. Ветер, неистовый и ревущий, нёс не отдельные снежинки, а целые пласты слепого, колючего снега, вымешивая землю и небо в одно хаотичное, белое месиво. Видимость упала до длины вытянутой руки. Тайга затихла, подавленная, спрятавшаяся, пережидающая. Именно в эту кашу, на сорок пятом километре безымянного зимника, безнадёжно застрял старенький, видавший виды «Уазик» Василия Семёныча. Он возвращался из посёлка, где закупил провизию и кое-какие запчасти для своей заимки, стоявшей в пятнадцати километрах в стороне от тракта, на берегу замёрзшей речушки. Сперва он боролся — пытался расчистить снег из-под колёс, подложить ветки, но ветер мгновенно заметал все его усилия. Пото