Татьяна Плоских (Денисова)

Собирала вещи в темноте. Руки тряслись так, что молния на сумке не застегивалась. — Мам, а куда мы? — Егор стоял в дверях, сонный, в пижаме. — Едем к бабушке. Быстро одевайся. — Сейчас? Ночью? — Да, сейчас. Давай, сынок, времени нет. Он оделся молча. Видел, что я нервничаю, не спрашивал больше ничего. Умный мальчик, девять лет, а понимает все. Вызвала такси через приложение. Таксист приехал через десять минут, пожилой мужик в кепке. — На вокзал? — На вокзал. Ехали молча. Егор прижимался ко мне, я гладила его по голове. В зеркале таксист смотрел на нас с любопытством, но не лез с вопросами. На вокзале народу почти не было. Купила билеты на первую электричку. До станции Сосновка. Оттуда автобусом до деревни Красное. Там дом бабушки стоял пустой, после ее смерти никто не жил. Егор задремал на скамейке, я сидела, смотрела на часы. Каждую минуту казалось, что он сейчас появится. Найдет, догонит, заберет сына. Электричка пришла в пять утра. Залезли в вагон, я села у окна. Егор устроился ряд

Я сидела на кухне и смотрела на записку. Короткую, в три строчки. "Ухожу к Светлане. Вещи заберу позже. Не звони". Вот и все. Двенадцать лет брака закончились запиской на клочке бумаги. Телефон зазвонил. Мать. Я не хотела брать трубку, но рука сама потянулась. — Алло. — Наконец-то ответила. Звоню уже третий раз. Что случилось? — Виктор ушел. Молчание. Потом голос матери, сухой и холодный: — Вот видишь. Я же говорила, что он тебе не пара. Ты меня не слушала. Я сжала кулак так сильно, что ногти впились в ладонь. — Мам, мне сейчас плохо. Не надо. — Что не надо? Правду говорить? Ты всегда выбирала неправильно. С детства. Помнишь, как влюбилась в того хулигана из соседнего двора? Я тебя предупреждала, но ты не слушала. — Мне было четырнадцать лет! — И что? Я в твои годы уже головой думала. А ты вечно как ребенок. Сначала замуж за первого встречного выскочила, теперь вот результат. Я почувствовала, как внутри закипает. Тридцать лет я боялась матери. Тридцать лет терпела ее упреки, замечания

Деревня Заречная пряталась в холмах, будто её специально скрыли от всего шумного и суетного. Она не была отрезана от мира — дорога-то в город была, — но те, кто здесь жил, словно договаривались не спешить. Домики с резными ставнями, слегка покосившиеся, но крепкие, как характеры их хозяев. Огороды, утопавшие в подсолнухах, которые к концу лета клонились к земле, будто кланялись солнцу за щедрость. А ещё — широкая река, извилистая и неторопливая, в которой ещё водилась рыба. И старик Никифор, последний деревенский рыбак, говорил, что если замолчать на берегу и слушать, то можно услышать, как шепчутся караси под корягами. Петро пас коров. Не то, чтобы он особенно любил это занятие — просто так было заведено. Его отец пас, дед пас, и он. Выросший среди лугов и перелесков, знал каждую тропку, каждый овражек. Где трава сочнее, а где коровы могут ненароком забрести в болотце. Он шёл за стадом, посвистывая сквозь зубы, а пёс Жук, верный и лохматый, бежал впереди, оборачиваясь, будто спрашив

– Андрюша, сынок, ты только не волнуйся, но врач сказал, что эти дешевые аналоги мне больше не помогают. Совсем сердце прихватывает, вчера скорую вызывала, думала, конец мне пришел. Врач говорит, нужны французские препараты, а они сейчас, сам знаешь, сколько стоят... И достать трудно, только через знакомую аптекаршу. Голос Галины Сергеевны в трубке дрожал, прерывался тяжелыми вздохами и шуршанием носового платка. Андрей, стоявший посреди кухни с недоеденным бутербродом в руке, побледнел. Он перевел растерянный взгляд на жену, Марину, которая в этот момент загружала посудомойку. Марина замерла, услышав знакомые интонации свекрови даже через динамик телефона, хотя громкая связь включена не была. – Мам, ну конечно, о чем речь, – быстро заговорил Андрей, откладывая бутерброд. – Сколько нужно? – Ой, сынок, там курс на три месяца сразу выкупить надо, иначе партию разобьют и продадут другим. Двадцать пять тысяч. У меня с пенсии только пять есть, остальное на коммуналку отложила... – Я перевед

- Коля , я не хочу больше слушать твои оправдания . Вся деревня знает , что ты изменяешь мне с этой…..Даже язык не поворачивается назвать ее женщиной . - Алина , я в который раз тебе повторяю , что все это несерьезно . - Коля , я прошу тебя , не надо . Имей мужество признаться , что это измена . Предательство . - Аля , мы столько лет вместе , у нас взрослые дети , неужели на старости лет тебе хочется поднимать всю эту муть …ну погулял я , было дело . Так ведь нет уж ничего . - Мне все равно . Я не хочу ничего слышать , - отмахнулась жена . – Собирай свои вещи и переезжай к ней . Алина громко хлопнув дверью , вышла на улицу . Стоял прекрасный вечер . Звезды россыпью расплескались по ночному сумрачному небу . Тишина , запах пионов , настурций … Алина с наслаждением глубоко вдохнула все ночные запахи летнего вечера . «Ну вот и все», - подумала она . «Все кончено» Но верная ей память послушно подсовывала картины прошлого . Их первое свидание , вот в такой же летний вечер , рождение сына Ро

— Мама, ты опять не забрала Машу из садика? — голос дочери звенел от возмущения. — Я же просила! Я на работе задержалась, а воспитательница названивает! Валентина замерла у плиты, где жарились котлеты. В руках она держала половник, которым помешивала борщ в соседней кастрюле. — Иришка, я же говорила утром, что мне к врачу надо. У меня прием был записан. — К врачу! — дочь швырнула сумку на стул. — Да ты каждую неделю к какому-нибудь врачу бегаешь! То давление, то суставы, то еще что-то. Не можешь один раз потерпеть? — Ирина, не кричи на мать, — вмешался зять Олег, появляясь на кухне. — Валентина Петровна, а что на ужин? — Борщ и котлеты, — ответила она тихо, чувствуя, как внутри все сжимается. — Опять борщ? — зять поморщился. — Мы его позавчера ели. — Я думала, что вы любите... — Любим, любим, но не каждый день же, — он открыл холодильник, заглянул внутрь. — А чего-нибудь перекусить есть? Я голодный с работы. Валентина молча подала ему контейнер с салатом, который приготовила утром. Оле