Светлана Орлова (Михайлова)

— Галь, ты чего котлеты делаешь? — Виктор Семёнович заглянул на кухню с таким видом, будто застал меня за подготовкой к преступлению. Я обернулась, не выпуская из рук фарш. — Котлеты делаю, Витя. На ужин. — Да я вижу, что котлеты. Я спрашиваю — зачем? Мы же вчера курицу ели. Мясо нельзя два дня подряд. Это нагрузка на печень. Шестьдесят два года я прожила, не зная, что котлеты после курицы — покушение на печень. А теперь знаю. Как и то, что полы надо мыть строго по часовой стрелке, бельё развешивать по цветам, а телевизор включать только после восьми вечера, чтобы «не размагничивать мозги». Год назад я бы рассмеялась, если бы кто-то рассказал мне такую историю. Но это моя жизнь. Вернее, то, что от неё осталось. Познакомились мы с Виктором в поликлинике. Я пришла на диспансеризацию, он — за направлением к кардиологу. Разговорились в очереди. Оказалось, живём в соседних домах, оба овдовели, оба одни. Мой Боря умер четыре года назад, его Нина — три. Виктор показался приятным: интеллигентн

Отпраздновали шестидесятилетие, а заодно и уход на пенсию. Проснулась Екатерина на следующий день, совершенно одна в трёхкомнатной квартире. И столько мыслей в голову ворвалось, ведь начинается новый период в её жизни: «Осталась одна, дочь Полина неплохо живёт, зять хороший, внуки большие, старшему – пятнадцать, младшему – двенадцать. Приходят, конечно, к бабушке в гости, но редко, всё ещё считают, что у бабушки денег нет. К деду чаще ходят, у того деньги водятся. Генка – муж мой ненаглядный, десять лет, как ушёл. Он ведь один работал, как всё время возмущался. Этого у него не отнимешь, он и тогда восемьдесят тысяч в месяц зарабатывал, а сейчас, поди, больше ста, а у меня тогда двадцать выходило. Всё время заострял на этом внимание. А когда дочь взрослой стала, ушёл. Ушёл без всякого скандала, машину себе взял, квартиру мне оставил. Без его денег вначале трудно было, а потом…». Она улыбнулась, глянув на свой ноутбук, и пошла в ванную комнату, затем на кухню, готовить кофе. Делала всё н

Он пришел умирать. Я поняла это сразу, как только увидела его под старой яблоней — огромного рыжего кота, который сидел, не шелохнувшись, и смотрел на меня взглядом, полным такой бездонной тоски, что у меня сжалось сердце. Молчаливый гость Осень в том году стояла промозглая и бесконечная. Дождь затянул небо серой пеленой уже в сентябре, и мой сад потонул в грязи и жёлтых листьях. Дом, и без того слишком большой для одной меня, стал похож на склеп, наполненный эхом былого веселья — звонких голосов детей, уехавших в город, и спокойного баса моего покойного Василия. Именно в такую погоду, в сумерки, я впервые увидела Его. Сидел под старой яблоней, спиной к дождю, — огромный, но до костей тощий рыжий кот. Шерсть его была в комьях грязи, а на боку зияло проплешивое, страшное пятно. Но не внешность пугала, а глаза. Они были не зелёными и не жёлтыми, а какими-то выцветшими, как у старика, который уже всё в этой жизни увидел и ни на что не надеется. Я приоткрыла форточку. —Эй, киса! Иди сю