АННА И ЕЕ ДОЧЬ ФЕДОРА

Шел далекий послевоенный 1955 год. Страна быстрыми темпами восстанавливала порушенное войной народное хозяйство. Женившийся, после смерти жены, второй раз отец вселился в построенный им новый уже собственный дом. Поздним вечером, когда восьмилетний Шурка уже был в постели и готовился ко сну на своей большой кровати и пуховой подушке. Он слушая приглушенную, почти до конца, мелодичную музыку радио посматривал в окно. В соседней комнате расправляя постель разговаривали готовясь к завершению дня его родители:
- Мать то, мать совсем плохая стала, видимо не долго ей жить осталось... - Спустя паузу - минуту, две донесся негромкий голос отвечающей мачехи, взбивающей подушки:
- Ну, че мы тут можем поделать, в свое время все там будем.
Тут открылась входная дверь и в проеме нежданно негаданно появилась тетка Федора - родная сестра его отца. Тетка жила в селе Антоново, что в трех километрах от их райцентра. Шурка сразу понял: тетка пришла из больницы, где лежала его бабушка Анна и мать отца. Тетка была в сильном расстройстве чувств. Она присела тут же у двери на табурет у кровати Шурика и развязывая теплый шерстяной платок сквозь слезы заговорила:
- Мама совсем плохая, уже почти не встает с кровати. Надо бы забрать ее из больницы... Седни вижу, да и каждое посещение ее там.. Высохла вся, ей все хужа и хужа... Миша-а! давай заберем маму, помрет ведь там она. Тут она все же дома, по приглядом родных. А там че? В казенных то стенах...
В доме установилась тишина, только тетка судорожно терла измятым платочком то покрасневшие веки глаз, то мясистый старческий нос - Помрет ведь то мама там, помре-ет... Миша-а! - И тетка уткнувшись в ладони рук тихо с безнадежной тоской заплакала. Шурке было ясно, он догадывался тетка Федора не смогла уговорить мужа забрать к себе мать и теперь просит это сделать его отца и ее брата Михаила. Ее муж Дмитрий не долюбливал тещу, как в прочем и большинство мужчин.
- Ну, че мы можем тут ей сделать? Ей лечиться надо, там больница, врачи. А мы тут ничем ей не поможем. Нет забирать ее сейчас нельзя. - Проговорил отец. Шурка молча понимал происходящее, отец не хотел брать бабушку из больницы из-за молодой жены. Да, скорее всего, это понимали все в том числе и больная бабушка.
В тот же вечер, спустя примерно час стало известно: там, в больнице бабушки Анны не стало...
В день, перед похоронами бабушки Анны отец строго наказал им детям - Шурику и Рае из школы не отпрашиваться:
- Делать вам там нечего. Дождь может быть, да и идти далеко. Там сами, без вас управятся.
Но сестренка Рая на перемене подошла к Шурке и сообщила, что отпросилась и учительница отпустила их на похороны. Они пришли, когда бабушку уже положили на телегу и повезли прямо из больницы на кладбище. Был пасмурный, холодный осенний день. Шедший без шапки в небольшой молчаливой кучке людей Шурик видел подстеленную солому, крутящиеся колеса телеги с налипшей грязью. Подрагивающие на ухабах бабушкины ноги в вязаных чулках, накрытое брезентовым плащем тело, на случай дождя. На бугре их ждала вырытая яма последний бабушкин приют. И, какой то мужик, что то говоривший его отцу подавая ему тяжелый камень:
- По более камня найти не смог, еще поискать времени уже не было. Вот все, что смог найти. - На камне были видны высеченные инициалы бабушки. Спустя более пятидесяти лет холмик на могилке сровнялся с землей. Этот камень врос в землю и был почти не виден, покрылся мхом и буквы на нем уже не были видны. Помнивший его назначение Шурик вытащил его и очистив от земли положил сверху могилки.
Тетка Федора была первенцом в рождении детей Анны. Принимавшая роды бабка Евсеиха подала новорожденную в руки свекрови Степановны. И та зная, что ее сын ждал рождение казака недовольно поджав губы крикнула в сторону двери:
- Девку родила!...
А всего детей у молодой семьи Анны было пятеро детей. Рождались они с промежутком в два - три года. Анна выросшая в простой казачьей семье с детства привыкшая к постоянному труду по хозяйству была любимицей отца Василия. Тот был рослым и здоровым с натруженными руками постоянно до темна управлялся в базу со скотом. А было у них во дворе пара строевых коней под седлом (отца и сына, казак обязан быть в постоянной готовности к службе) пара быков для поднятия весенней зяби под пары, три коровы, овец и коз с пару десятков, не считая кур и уток. Всех надо напоить, задать корм, вычистить от навоза базы и катухи. Да и про скорую зиму не забывать - нарезать в базу спрессованный навоз в кизяк кирпичиком примерно 35х35см, и поставив на ребро так ленточкой, подсушивать. А зимой сложенным штабелем высушенным за жаркое лето этим кизяком топили печь. В голой засушливой степи на сотни километров не растет ни одного деревца. И топка зимой печи кизяком была единственной возможностью обогреть печь, дом и приготовить обед. Шурка и сейчас помнит: Идешь вечером по хутору или станице, уже темнеет во дворе, а со всех дворов доносятся покрикивание хозяек доивших коров. И ото всюду нос улавливает стелящийся по низу специфический запах дыма от топки печей кизяком. Запах этот был с детства Шурке знакомым и приятным. Ну, как адекалон у молодящейся жалмерки(вдовы) Римки, только еще приятней.
Солнце опустилось к горизонту и дневной зной незаметно спал, когда с конца улицы поднимая копытами пыль появилось стадо коров. Со всех дворов выбегали хозяйки и ребятишки с хворостинами и разбирали своих загоняя в свои дворы и базы. Но те - коровы сами быстро устремлялись ко двору зная, что там их ждет ведро теплого пойла. А главное питье, поскольку животное в жаркий под палящим солнцем день проведенный в поле хочет пить.
Подав корове ведро, начинается дойка. Лениво жующая жвачку корова "Зорька" вдруг мотнула хвостом отмахиваясь от надоедливых мух ударив метелкой хвоста по лицу Анны:
- Ну, ты оглашенная... Стой тиха, кому гутарю (говорю)... - Прикрикнула прикрывая рукой от боли глаза Анна.
Звон тугих струй молока о стенки ведер были слышны отовсюду. Помощница матери Федора металась по двору помогая матери то процеживать подоенное молоко, то поставить его в тазу для отстаивания в ночь каймака. То закрыть на ночь катухи с птицей, чтобы хорек ночью не утащил, налить воды в бадью козам ...
Ужинали уже в полутемной комнате, лампу не зажигали сберегая керосин. Перед каждым стояла кружка с подоенным молоком и ломоть хлеба. Молоко было жирное, как сливки быстро насыщало желудок. Отец Михаил взяв в руки большой круглый, вкусно пахучий каравай хлеба домашней выпечки обнимая и прижимая его к себе отрезал каждому по большому ломтю подавая его в руки.
Уже поздно вечером перед сном вся семья склоняла головы перед образами икон в переднем углу горницы. Все на коленях в полной темноте творили вечернюю молитву. В переди отец и мать, в темноте угадывались поклоны в перед до пола. И одна сзади застывшая фигура шестилетнего озорника младшего брата Федоры - Егора, набегавшегося за день и уснувшего на полу.
Анна выросла в большой семье, с детства приученная к сельскому труду. По вечерам, когда во дворах управились с хозяйством молодежь собиралась на гуляние у реки или зимой в курене (доме) у бабки Марфы на посиделки. Детвора играла в "прятки" когда один "кулюкующий" ищет всех спрятавшихся и найдя должен застукать добежав первым к нужному месту. Анна росла озорной девкой и чтобы ее первой при игре не нашли. Она пряталась на высокой и старой вербе растущей у берега реки. Первого найденного нужно добежав в переди его застукать. И теперь тот уже должен кулюкать и искать всех. В сумерках вечера, когда уже была ночь заканчивались игры. Все собирались по домам а Анны все не могли найти, тогда кричали ей в темноту:
- Ну будя Анька...Слазь в низ. Мы знаем ты там на вербе. Уже ночь и домой пора, вон и ребята сбираются уходить. И тогда Анна уцепившись за толстую ветку начинала раскачиваться в стороны. Раскачивалась все сильней и сильней отчаянно повизгивая от восторга.
- Ты погляди че творит зта озорница. Такого еще не было, чтобы девка скакала по деревьям? Ну мальчишки-алахари еще может быть, а девка? - Сокрушенно качали головой старые бабки.
- Ну прямо коза, Коза она и есть коза, а не девка. Надо ее матери Пелагее сказать... Убьется ведь девка...
И пошло по хутору новое имя Анны, сперва сорванец, потом закрепившееся -"Коза". Любила она и гонять коней на к реке водопой, лихо вскочив с землю на неоседланную лошадь промчаться по улице до уреза воды и также назад влетев галопом в калитку, чем напугала мать. Отец после обеда подозвав Анну строго проговорил:
- Ты, вот чаво, ты боле коней к реке не гоняй! пущай Гришка поить их.
- Ну пап. Ну че ты? Гриша и так...
- Все, я сказал и боле повторять не буду. Так наполахать(напугать) мать?! Ты таперь ходи с матерью огороды к реке поливать по вечерам. А коней, коней пущай Гришка гоняет поить ...
Замуж Анна вышла в неполные семнадцать годков, за полчанина ее брата. Ее жених Михаил проживал в хуторе Жутов. И Дочь Федора была их семье первенцем, а затем и незаменимой помошницей.
Когда Федоре исполнилось 17 лет она вышла замуж за посватовшегося к ней Дмитрия проживавшего в хуторе Антоново. От ее родного хутора до Антоново было около десяти километров. Ее муж был ниже ее ростом, худощав и проигрывал ей в телосложении. Когда они куда либо шли в месте он, чтобы не было явно видно разница в росте и стати шел в переди, а Федора шла следом. Несмотря на неказистые рост и телосложение Дмитрий был жилист и вынослив, привычный к работе по хозяйству. Хутор Антоново располагался в трех километрах от железнодорожной станции. Длинной улицей хутор тянулся в доль поймы реки Аксай-Есауловский. Уже с трех-четырех километрах пути к хутору с вагона поезда было видно: Большой хутор утопающий в садах. Во всех дворах были беленые дома с зеленами кронами высоких деревьев груш, терна и вишни. Весь хутор утопал в кронах ветвистых деревьев и пирамидальных тополей. Хутор был большим, протяженностью более километра.
Муж Федоры оказался очень обидчив и непомерно гонористый. О том знали все родственники и, что с появлением его в гостях ему нужно уделить особое внимание. Иначе обидится и уйдет. В кампаниях родственников обычно после 4 - 5 рюмок водки Дмитрий вдруг лихо тряхнув головой и поведя в сторону подбородком, затягивал старинную казачью песню. Это были песни на особый для казачьей народности мотив, времен настоящих казаков тех времен, когда жили они своими хуторами, станицами и обычиями. Когда границы их компактного проживания из века в век охраняли особую самобытность, речевой говор и веру в Христа, Царя и Отечество. Затем запевала шуточную казачью песню тетка Федора, а ее муж тут же подтягивал в такт, был на подпевке. Помнится про то, как казак вернувшийся с длительной военной службы строго спрашивал свою жену, как она проводила время без него. А та игриво отвечала, что много работала и дома и у богача, что даже без мужа у Ивана Прусака заработала быка...
В конце 60х годов в район приезжал областной военком и просил организовать ему прослушивание народных казачьих песен. Районный военком привез ему с хутора Антонова двух потомственных казаков один их них был муж Федоры, который потом рассказывал:
- Генерал значит нам и говорит. Могете мне, значит спеть, настоящие казачьи песни? Мы ему... Нет не могем! Как, так не сможете спеть? Нет говорим, КАЗАКИ ПЕСНИ НИКОГДА НЕ ПОЮТ, КАЗАКИ ПЕСНИ ИГРАЮТ!
Тут вынесли нам несколько бутылок водки и поставили на стол с угощением. Увидев это мы воспряли духом и так разом заиграли ему песню, начинал мой дружок затягивая песню, а я в такт ему ударил на подпевке и так мы пили и играли песни до самого вечера и все пили и пили, пили и пили...
Уже спускались сумерки, когда Шурик провожал домой захмелевших гостей тетку Федору с мужем. Постаревший Дмитрий молча неуверенной походкой подгулявшего человека шел в переди заложив руки за спину. Тетка Федора шла следом постоянно вытирая платком вспотевшее лицо. Провожать надо было до кладки(мостик) через пересыхающую местами речушку. Мостик представлял шаткую структуру из вбитых в дно столбиков и положенных в две доски дорожки. Поддерживая их Шурка по очереди переводил на другой берег, дальше они шли сами.
Мобилизованный с первых дней войны Дмитрий попал в пехоту, в первом же бою его воинская часть была разбита. Всех раненых с лазаретом и сбежавшим медперсоналом их оставили в какой то балке, он затем всю войну провел в немецких лагерях.
Федора с детьми пережила аккупацию, выселенная румынами из дома она с детьми зиму прожила в погребе. Навсегда запомнилась Шурке тетка Федора доброй и ласковой к нему и его сестре Рае. Жалевшая их и всегда угощавшая их чем либо вкусненьким.
В окно дома Дмитрия и Федоры был виден берег небольшой реки впадающий в реку Дон. Берег был поросший большими кустами ивняка и лопухами, представляя в этой засушливой степи этакий небольшой оазис. Тот ивняк истари рубили для изготовления изгороди - плетней. К реке тянется все живое для утоления жажды, освежения перегретого солнцем тела и отдохновения в жарком климате. Оттуда, от берега, целыми днями были слышны звонкие госа купающихся ребятишек. А позади хутора начинался высокий бугор и за ним тянущаяся в бесконечную даль выгорающая в июне месяце степь. Чуть правее того бугра овраг белоснежного песка, который годами вывозят на машинах строители. Еще чуток правее в уже пологом овражке лежит ярко-желтый, нарядно-праздничный песок. Этот песочек столетиями использовался казачками ближних и дальних хуторов для придания полам в куренях(домах) праздничного вида. Им в праздники натирали полы, затем под кровати и лавки посыпали чабрецом для особого запаха в курене.
На том же бугре располагалось кладбище х.Антоново. Почти незаметная в пожухлых колючках могилка Анны с небольшим железным крестом, ручной ковки. Она находится неподалеку от входа, а могилки Федоры и Дмитрия Чипликовых подальше, ближе к середине, на них установлены бетонные надгробия с фотографиями....
И с тех пор каждый год, все жаркое лето высоко в небе над ними зависает степной жаворонок. Он висит высоко, высоко и поет так знакомую им с детства песню - трель. И они слушают его, слушают, слушают...
О чем грустить, по ком скучать. В рассветной мгле стоят опушки.
О многолетии кричат многоголосые кукушки.
И вторит им весенний хор разноголосый щебет птичий... Москва. Октябрь 2025г.