Наталия Щебланина

Утро в глухой таёжной избушке начинается не со звонка будильника, не с новостей по радио. Оно начинается с тяжёлого скрипа двери, впускающей морозный пар, и с глухого постукивания деревянного ведра о порог. Агафья Карповна, согнувшись под ношей, вносит воду. Лёд ещё не затянул прорубь на реке, и каждый такой поход – это не просто быт, это молчаливый разговор с зимой, с возрастами, с собственным телом, которому в апреле минул восемьдесят первый год. В сенях её встречает помощница Валентина, женщина с тихим лицом и руками, помнящими тонкое тесто для просфор в московском соборе. Теперь её мир сузился до этой избы, до послушания. — Матушка, дайте, я донесу, — тянет Валентина руки к ведру. Агафья качает головой, ставит воду у печи. Морщины у глаз складываются в сеточку, не то чтобы в улыбку, а в знак твёрдого, привычного решения. — Свою ношу каждый сам несёт, Валя. Это тоже часть… — она недоговаривает, поправляет платок. Часть чего? Поста? Жизни? В её мире эти понятия давно переплелись