Елена Шалгунова

Дворники моего старенького «Ниссана» отчаянно сражались с налипающим снегом, но метель побеждала с пугающей легкостью. Тяжелые, мокрые хлопья залепляли лобовое стекло, превращая мир в одну сплошную, враждебную белую стену. Я вцепилась в руль так, что костяшки пальцев побелели и заныли от напряжения, но унять внутреннюю дрожь не могла. Меня колотило не столько от холода — печка в машине пока еще работала исправно, нагнетая теплый воздух в промерзший салон, — сколько от той ледяной, звенящей пустоты, что поселилась в груди час назад. Там, где раньше билось сердце, теперь, казалось, была черная дыра, засасывающая все: надежды, воспоминания, планы на будущее. На пассажирском сиденье, надежно завернутый в мой любимый пуховый шарф, тихо посапывал виновник моего изгнания. Маленький, грязный комок свалявшейся шерсти, от которого пахло помойкой, гнилью и сыростью. Он иногда вздрагивал во сне всем телом и тихонько, жалобно поскуливал, перебирая крошечными лапками. Ему, наверное, снилось, что он