любовь стихарева(подпирова)

В класс она вошла, опустив голову, словно боялась, что её ударят. Сгорбленная спина, старенькая, застиранная кофта, слишком большая для её щуплого тельца, и взгляд — взгляд затравленного волчонка. — Здравствуйте, ребята, — мой голос дрогнул, хотя я старалась говорить бодро. — У нас новенькая. Лена Волкова. Прошу любить и жаловать. Лена, садись за третью парту, там свободно. Лена молча прошла к месту. Класс зашумел. — Очередная детдомовская? — громко шепнула первая красавица класса, Кристина. — Фу, от неё же нафталином несет. — Тишина! — я стукнула указкой по столу. — Кристина, ещё одно слово, и мы с тобой побеседуем у директора. Меня зовут Ольга Николаевна. Мне сорок пять, и я учительница литературы. Но когда-то, пятнадцать лет назад, я была просто мамой. Счастливой мамой трехлетней Машеньки. Тот день я помню по минутам. Парк, сладкая вата, смех. Я отвернулась всего на секунду — купить воды. Обернулась — пустая скамейка. И только розовый бант лежит в пыли. Мы искали её годами. Полиция

Когда я вернулась в отчий дом с животом наперевес, отец, суровый лесник Захар, чуть не порубил топором крыльцо от ярости. Он проклинал меня, грозился выгнать на мороз и звал моего сына «волчонком». Но никто не знал, что именно этот «волчонок» станет единственным смыслом его жизни, а когда объявится богатый биологический папаша с правами и деньгами, в нашем старом срубе развернется такая битва характеров, что дрогнет даже тайга. *** — Ты кого мне в подоле притащила? — голос отца гремел так, что звенели стекла в старом буфете. — Кого, я спрашиваю?! Я вжалась в дверной косяк, прикрывая руками уже заметный живот. Пахло сыростью, старым деревом и отцовским табаком-самосадом. — Пап, ну не кричи... Соседи услышат, — прошептала я, чувствуя, как к горлу подступает ком. — Соседи?! — Захар Петрович швырнул тяжелые кирзовые сапоги в угол. — Да всё село уже знает! Лерка-городская вернулась! Училась она! На швею-мотористку или на подстилку подзаборную?! — Не смей! — я вдруг обрела голос. — Не смей

Утро в деревне началось, как всегда, с петуха у соседей и глухого гула трактора за огородами, но для Валентины Петровны этот день был особенным. Она не спала почти всю ночь, прислушиваясь, как тикают старые настенные часы, и мысленно перебирая, всё ли приготовила к приезду дочери. Елена в деревне не была уже третий год. Всё работа, дела, командировки, «конкуренты дышат в спину», как она любила говорить по телефону. А тут — сама позвонила, ещё и голос такой… мягче обычного, почти девчачий: — Мам, я к тебе приеду. Не одна. Жениха привезу, — и засмеялась непривычно звонко. С тех пор у Валентины Петровны в груди жило какое-то светлое, тёплое беспокойство. Радость — оттого что дочка всё-таки помнит дорогу домой. И тревога — чтобы понравиться этому самому жениху. Не просто парню, как изначально подумала, а, по словам Лены, «серьёзному человеку из высшего общества». Она встала ещё до рассвета. Накрыла стол в большой комнате — той самой, где когда-то справляли Ленины дни рождения, ставили ёлку