Галина Гарничева(Бесараба)

Дождь забарабанил по крыше внезапно, как будто кто-то наверху опрокинул огромное сито. Не ливень, а та мелкая, назойливая морось, что за полчаса промочит до костей. — Ну вот, идеально, — пробормотала Надя, отрываясь от телефона. Она смотрела в боковое окно, где мир растворился в серой водяной мути. — «Романтичная поездка по глухим дорогам», ты сказал. Я уже представляла солнечные просёлки, поля… а не это болото. — Я не говорил «романтичную», — поправил Толя, стараясь, чтобы в голосе не сорвалось знакомое раздражение. — Я говорил «короткий путь». Трасса в ремонте, помнишь? — Короткий путь к пневмонии, — фыркнула жена, но без злобы.  — Кофе кончился и вода. Я пить хочу. — Держись. Должна быть какая-нибудь заправка. Заправка появилась внезапно, как мираж: ржавый навес, две колонки, покосившийся кирпичный домик с выцветшей вывеской «Кафе-магазин». Выглядело все, как оазис из далеких 90-х. Толя заглушил двигатель и тишину тут же заполнил стук капель по железу. — Заправлюсь, заодно и купи

Лена и Максим были обычной парой. Познакомились у друзей, встречались два года, вроде сошлись характерами. Жили каждый у своих родителей, в разных спальных районах Москвы. Время шло, тема свадьбы стала всплывать всё чаще. Лене уже надоело ездить к парню на другой конец города, да и родители начинали намекать: "Что вы тянете, ребята?" В один прекрасный вечер, после кино и ужина в пиццерии, Максим сделал предложение. Без пафоса, просто достал коробочку с неброским колечком и сказал: "Давай поженимся, а?" Лена согласилась. Она была счастлива. Началась подготовка. Лена и её мама, Катерина Ивановна, женщина с железной волей и чётким представлением о том, как всё должно быть, сразу взяли бразды в свои руки. Папа Лены, Николай Петрович, добряк и тихоня, просто вздыхал, видя разбегающиеся по экрану ноутбука цифры в сметах. Решили, что свадьбу будут играть в хорошем загородном клубе, человек на восемьдесят. Скромно, но со вкусом. Фотограф, ведущий, банкет, платье, костюм – всё это, как выясни

Последнее, что она помнила, как отказала директору театра, а теперь мечтала отомстить. Но кто поверит актрисе. Потребовалось усилие, чтобы подняться. Шатаясь, она подошла к зеркалу и с ужасом обнаружила кровоподтеки на губе и синяк под глазом. «Мерзавец!» — прошептала она. «Ему придется заплатить!». Актриса провинциального ирландского театра уже многое повидала на своем веку, но ей всегда удавалось сохранить достоинство. Ее мать тоже была актрисой. Когда-то Грейс Филлипс поверила молодому человеку по имени Фрэнсис Бланд и стала жить с ним как жена. «Как только родители привыкнут к нашему союзу, мы обвенчаемся», «Рождение ребенка точно их разжалобит», — Грейс верила этим обещаниям, но в конце концов ее названный муж исчез, потом она узнала, что в Лондоне Бланд женился на чистой девушке с хорошим приданым. А Грейс пришлось самой обеспечивать шестерых детей. Старшей Дороти рано пришлось поступить на службу. Но карьера помощницы модистки и продавщицы в галантерейном магазине не пришлась е

Ольга, обняв Сашу, который вцепился в неё мертвой хваткой, подошла ближе. И увидела. Из-под машины, из тёмного пространства между колесом и грязным асфальтом, торчали лапы. Знакомые, лохматые. Они пытались оттолкнуться, скользили, не находя опоры. Слышался тяжёлый, хриплый звук — не лай, не вой, а какое-то прерывистое, влажное дыхание. — Валерик… — шёпотом вырвалось у Ольги. Одна из женщин, молодая мама с коляской, вся трясясь, начала объяснять, обращаясь то к водителю, то ко всем собравшимся: — Я видела… Я всё видела! Машина ехала медленно, правда, медленно. А мальчик… на велике… он так лихо развернулся, да прямо под колёса! Я даже крикнуть не успела! Столкновения бы не избежать, он бы прямо в лобовое… — она схватилась за сердце. — И вдруг откуда-то, сбоку, из-за тех кустов, как стрела — этот пёс! Бросился прямо между велосипедом и машиной! Толкнул мальчика в сторону, на обочину! А сам… сам под колёса попал. Весь удар на себя принял. Это он… он его спас. Спас ребенка! Женщина запла

— Мама, а папа когда из командировки вернется? — голос семилетней Иры дрожал, в нем слышались непролитые слезы. Катерина, стоявшая у раковины и с силой оттиравшая давно уже чистую тарелку, замерла на мгновение. Пальцы ее, побелевшие от напряжения, вцепились в фаянс так, что казалось, вот-вот хрустнет. Она медленно повернулась, и лицо ее, еще недавно приятное и мягкое, теперь было искажено гримасой, в которой смешались обида, злость и какое-то ожесточенное торжество. — Никогда, — выдохнула она, и слово это прозвучало тихо, но с такой ледяной, выверенной жестокостью, что у Иры похолодело внутри. — Он не вернется. Вообще. Поняла? Девочка отшатнулась, будто ее ударили. Глаза ее, большие, карие, точь-в-точь как у отца, расширились от ужаса. — Как… никогда? Он что… умер? — прошептала она, и голос сорвался на высокой, визгливой ноте. Катя фыркнула, с силой поставила тарелку на сушилку. Звякнуло стекло. — Нет, не умер. Жив-здоров, скотина. Просто мы ему больше не нужны. У него теперь новая ж