Людмила Щербакова(Вязникова)

Почему мы боимся просить помощи — и как перестать быть сильной до изнеможения Иногда женщина, которая кажется окружающим уверенной и устойчивой, годами живёт с внутренним ощущением, что просить нельзя. Можно давать, помогать, быть рядом. Но просить - это всё равно что признаться в слабости. И кажется, стоит только вымолвить "мне тяжело", -мир развернётся спиной. Такой человек может быть коммуникабельным, улыбчивым и даже успешным. Но внутри как будто живёт тот, кто когда-то не получил отклика. Возможно, в детстве он слышал: "Не реви", "сама виновата", "терпи". Возможно, его просьбы оставались без ответа, или за ними следовало раздражение: "Мне и так тяжело, не мешай". Тогда рождается тихая клятва: "Я больше ни у кого не попрошу". С годами эта клятва превращается в броню. “Я сама” становится и защитой, и проклятием: с одной стороны, это взрослая позиция - умение выстоять. С другой - это билет в одиночество. Мы перестаём рассчитывать на людей и одновременно обижаемся, что они не замечают

Вот не хотел влезать, но споры про то, как правильно "праздновать" 9 Мая прям задели за живое. Особенно когда одни товарищи (наверное из разряда тех, кто носился по городу на "трофейных" кроссоверах с флагами "на Берлин") кричат:мои деды праздновали и я буду как они, а все кто учит "скорбить" - пусть отмечают 8 мая". Я вас понимаю с одной стороны: гордость подвигом наших дедов, патриотизм и т.д. Но раз вы приводите такой аргумент, то уж будь те любезны вспомнить, как этот праздник отмечали ваши дедушки и бабушки. И если вдруг не помните, позвольте рассказать про своих. У нас в семье из мужчин с войны не вернулся никто. Мои бабушки и дедушки застали войну детьми. Много чего пережили. Одни родом из сибирской деревни, так всю войну и провели - в труде и голоде. Война забрала у них отцов и старших братьев. Второй дед родом из Львова. В 14 лет его с братом угнали в трудовые лагеря в Польшу, чудом выжили там и через 2 года бежали. Особенно хочу рассказать про бабушку Лиду. Войну она встретил