Светлана Морозова

Её фамилия всегда звучала громче её собственной роли в кино. Стоило появиться в титрах слову «Немоляева» — и зритель мысленно поднимал бровь: «Ага, из тех самых». В нашем кинематографическом клане имена и связи иногда работали лучше дипломов, и уж точно надёжнее талантов. Но в случае Анастасии профессиональные рельсы проложили ещё до того, как она научилась писать своё имя. Представьте московскую квартиру конца 70-х, где по вечерам собирались люди, для которых кино было не ремеслом, а образом жизни. Там обсуждали операторские решения так же легко, как другие обсуждают, где купить картошку подешевле. На кухне — дым, смех, обрывки истории со съёмок: кто сорвал дубль, кто потерял реквизит, кто влюбился в партнёршу. Ребёнок, попадающий в такую атмосферу, обычно либо растворяется в ней, либо хочет сбежать. Но Настя выбрала третий путь — тихо наблюдать. Она росла внутри профессии, но будто стояла чуть в стороне от неё. Отец — оператор, человек, на которого режиссёры смотрели так, как смотрят