Всем кто связан с морем.

День атомного подводного флота РФ Проектирование и строительство первой отечественной атомной подводной лодки К-3 «Ленинский комсомол» началось в 1952 году и продолжалось шесть лет. 17 декабря 1958 года она была принята в эксплуатацию. Дата стала праздником, ведь атомоход положил начало созданию отечественного атомного подводного флота. Сейчас легендарную подлодку можно увидеть в Музее военно-морской славы в Кронштадте

Именно 17 декабря 1923 г. принято считать датой основания ЭПРОНа — экспедиции подводных работ особого назначения. В этот день был подписан приказ по ОГПУ № 528 и уже номинально существовавшей экспедиции был присвоен ранг флотилии. Славные традиции и богатейший опыт эпроновцев был в полной мере востребован и использован в годы Великой Отечественной войны и в послевоенные годы, когда вновь пришлось расчищать моря, реки и озера страны от погибших в военное лихолетье кораблей и судов. Из 102 лет истории ЭПРОНа почти 7 десятков лет принадлежит истории Морспасслужбы. Это мощная аварийно-спасательная организация, которая занимается спасением людей и кораблей. На неё были возложены все подводные, спасательные и опытные глубоководные работы для всех министерств и ведомств.

Алексей Тузов Глава 12. ПТК: Сперматозоид в адмиральских погонах и Жир Непобедимый (напоминания для тех кто не вылез из трюма - речь идёт о событиях 1991 года. Всем кого волнуют идеи того что "такого на флоте никогда не было - к неврологу за противосклерозным клистиром) Итак, на два месяца, в ожидании "покупателя" я завис в Чистилище Североморского Флотского распределителя. В/Ч 31127. ПТК Северного флота. Звучит как номер на бирке в морге, и суть примерно та же. Это был Вселенский Флотский Отстойник, куда Великая Империя срыгивала призывников со всех своих необъятных окраин. География тут билась в падучей. Ребят из корабельного Николаева, где тепло и абрикосы, Родина зачем-то зашвырнула в стылый Кронштадт. Питерских, с их болотами, — в николаевские степи. А нас, семипалатинцев, детей ядерного полигона, судьба забросила в Северодвинск — видимо, чтобы мы не скучали по радиации. Логика отсутствовала, царила энтропия. Здесь, в ожидании «покупателя», можно было зависнуть до второго пришествия. И чтобы личный состав не сошел с ума от тоски и не начал размышлять о смысле бытия (что для матроса губительно), после каждого утреннего развода нас бросали на амбразуру хозяйственных работ. Наряд на Камбуз был билетом в преисподнюю. Камбуз ПТК — это не кухня. Это завод по переработке био-органики. Он кормил Орду. Эшелоны прибывали круглосуточно, и этот левиафан жрал продукты и исторгал кашу до полуночи. Но самым страшным кругом этого ада, девятым по Данте, была Посудомойка. Представьте себе ангар. Внутри — тропический туман из пара и мата. Вентиляции нет, она сдохла еще при Хрущеве. С потолка капает жирный конденсат. Мы стояли там — по пояс голые, в насквозь промокших штанах, в хлюпающих сапогах, — и вели неравный бой с люминием. Посуда была алюминиевая, мятая, битая жизнью. Еда, которую в ней подавали, жира не содержала в принципе — это была диетическая смерть. Но, парадокс! — посуда была покрыта слоем жира такой плотности, что его можно было резать ножом. Казалось, этот жир материализуется из воздуха, конденсируясь из флотских страданий. Мы терли его тряпками. Мы драли его песком. Мы заклинали его матом. Бесполезно. Жир был вечен, как мафия. Кальцинированной соды не было, горячая вода была, но она лишь размазывала эту липкую субстанцию ровным слоем. И вот, когда мы уже готовы были взвыть, отверзлись небеса. Приехала Комиссия. Во главе — легендарный, в то время еще Контр-Адмирал, известный своей любовью к афоризмам и публичным казням. Он влетел на камбуз, как «Летучий Голландец», и обрушился на начальника камбуза — старшего мичмана с лицом, на котором было написано десять классов образования и три судимости за хищения (от которых он откупился). Адмирал побагровел, надулся величием и выдал фразу, которая должна быть высечена в граните: — Ты!!! Мерзкий Сундук!!! — ревел он, сотрясая переборки. — Я прошел путь от сперматозоида до контр-адмирала!!! А ты как был сундуком, так им и останешься, и сгниешь, ты мерзкая сундучара - в своем навозе!!! Мы, голые и потные, замерли с тряпками в руках. Ясное дело, это публичная порка была предназначена для наших глаз не даром - мол Штаб Флота, за вас, сынки - горой стоит, а этот мерзкий "сундук" - всем вашим бедам вина! Биологический путь от клетки до лампасов — это было сильно. Дарвин аплодировал бы стоя. Потом они уединились в «каюте» начальника. Видимо, мичман достал из сейфа «нечто со звездами на этикетке» и с аргументами в виде неучтенной закуски, потому что через полчаса Адмирал вышел оттуда чуит обмякший, чуток подобревший и слегка порозовевший, как младенец после ванночки с ромашковым отваром. Его адмиральская каракулевая шапка заплыл к нам в парилку, и осоловевшие глаза окинули нас мутным, отеческим взором: — Ну что, сынки? Чем я могу вам помочь? Чего вам, сиротам, не хватает? И тут один наш хлопец, украинец из Винницы, душа нараспашку, не выдержал. Нет, он не стал, как гоголевский Вакула просить черевички для своей Оксаны. А жаль... Он шагнул вперед, сверкая голым торсом, и выдал: — Товарищ контр-адмирал! Да нам бы хоть сапоги резиновые, а то ноги гниют! Фартуки бы резиновые, чтоб яйца не варились! И соды, товарищ адмирал, соды кальцинированной! Этот жир нас побеждает! Адмирал кивнул с видом римского патриция, дарующего свободу рабам: — Будет! И уплыл в туман. И ведь что самое смешное — соду нам через неделю дали! Правда, отмывать она ни черта не отмывала, но сам факт заботы о «сперматозоида» развитого до состояния контр-адмирала, грел душу. Глава 12½. ЧК: Ледяные окаменелости и Зеленое счастье Но главным кошмаром наряда по столовой была не посудомойка. Это было ЧК. Нет, не «Чрезвычайная Комиссия» товарища Дзержинского, хотя методы были схожие — пыточные. ЧК — это Чистка Картофеля. Картофель на ПТК Северного флота был стратегическим продуктом. Судя по виду, его выкапывали еще при Хрущеве, а потом хранили в вечной мерзлоте как неприкосновенный запас на случай ядерной зимы. Он обладал тремя уникальными свойствами: 1) Он был позапрошлогодний. 2) Он был заморожен в лёд. 3) Это были археологические находки, а не овощи - после разморозки оказывалось что он был гнилой. Да гнилой, но при этом он был мороженый. Насквозь. Твердый, как гранит военморовской науки. Доставляли этот деликатес не в ящиках, не в мешках. Его привозили самосвалами, как щебень или уголь. «КрАЗ» подгонял кузов к черному ходу и с грохотом вываливал гору грязных, ледяных булыжников прямо на бетон. Мы, вооруженные совковыми лопатами, сгребали это богатство и кидали в чугунные ванны. Теоретически картошка должна была оттаять. Практически — поток голодных матросов был таким плотным, что времени на физику не оставалось. Мы чистили его прямо так — ледяным, скользким, каменным. Нож соскальзывал, пальцы деревенели и переставали гнуться через пять минут. Срезаешь шкуру вместе с мерзлой мякотью, а внутри — черная гниль. Пальцы - красные. Чистить приходилось на 2 -3 тысячи человек - за ЧК садились после "отбоя", а заканчивали кое-как к "подъему". В последствии, в вареном виде это превращалось в серо-черную субстанцию. Вкус был неповторимым: приторно-сладкий (от мороза), с отчетливым привкусом тлена и безысходности. Этот вкус въедался в подкорку. Казалось, ты ешь саму смерть. Но! Визит «Контр-Сперматозоида» не прошел даром. Небеса услышали нас. В рационе случилась революция. Ровно на одну неделю на камбузе среди мороженной картошки, плавали так же и волокна от просроченной тушеной свинины. А так же нам выдали витамины. На столах появились Вечнозеленые Бочковые Помидоры. Они были твердые, как теннисные мячи, кислые, как аккумуляторная кислота, и соленые до рези в глазах. Но мы были счастливы. Мы ликовали! Потому что во рту оказалось хоть что-то, кроме сладкой гнилой картошки. Мы грызли эти зеленые камни с хрустом, и этот звук был музыкой победы жизни над флотским общепитом. Это был праздник. Пир во время чумы. Спасибо тебе, товарищ Контр-Адмирал, за наше счастливое, кисло-соленое детство! (фотоиллюстрации не мои, но дух передают хорошо. Критиканы - идут боком в пешее путешествие)

В январе 1960 г. Технический комитет УВХС МО СССР на своем заседании рассмотрел вопрос о берете для личного состава ВМФ. В преамбуле решения говорилось, что до 1947 г. берет заготавливался восьмиклинным, на подкладке. 13 февраля 1947 г. был утвержден образец без клиньев с цельным донышком, без подкладки, который не отвечал предъявляемым к нему требованиям. Техком рекомендовал к утверждению технические условия, разработанные совместно с Горьковским областным промышленным советом. Берет нового образца изготавливался из вельветона темно-синего цвета и состоял из цельного донышка и околыша, сшитого из двух частей. Необходимо сказать, что, хотя берет (на надводных кораблях) и хлопчатобумажную пилотку (на подводных лодках) матросы и старшины носили с рабочей формой одежды, по нормам снабжения эти головные уборы были отнесены к категории специальной одежды. Публикация на основе издания по инициативе «Клуба Русская Морская Традиция» Энциклопедического Сборника по морской униформе: Алексей Борисович Степанов. Униформа советского военно-морского флота. 1951–1991

На днях нашему балтийскому «старичку» - учебному кораблю «Перекоп», исполнилось целых 48 лет. За кормой - сотни тысяч миль, огромное количество походов, как внутри Балтики, так и за ее пределами. Но главное - на борту «Перекопа» прошли хорошую школу тысячи и тысячи моряков, а курсантов разных Военно-Морских училищ и того больше. Лично у меня от корабля на всю оставшуюся жизнь остались положительные впечатления и эмоции. Коридоры, палубы, места своего заведования помню и поныне. Такое не забудешь. Кто знает, тот поймет. Экипажу корабля новых походов, курсантам - новых и интересных знаний. А кораблю, хоть он и неодушевленный, хочется пожелать лишь одного - мотать мили и дальше, и как можно дольше.

Алексей Тузов Глава 5. Инкубатор для «чайников» и Дарвиновская лестница Прежде чем мы окунемся в пучину гастрономических изысков и искусства заправки коек, надо пояснить за иерархию. Ибо Флот Российский (тогда еще Советский) держался не на уставе и не на ядерном реакторе. Он держался на субординации, которая была древнее, чем мамонты, и жестче, чем крупповская сталь. В «учебке» мы были еще никто. Биомасса. Планктон. Но нам сразу дали понять: впереди нас ждет Великая Эволюция. Итак, классификация видов в живой природе ВМФ: 1. Чайник. Это мы. Свежее, только что с поезда мясо. Название происходит от простой физиологии: нос (носик) холодный, потому что вечно мерзнет, а башка пустая и крышка (бескозырка) на ней брякает. «Чайник» — это еще не моряк. Это заготовка. Прав у него нет. Обязанностей — тоже, кроме одной: страдать и офигевать от происходящего. Когда мы шли с вокзала, нам с грузовиков кричали: «Э-гей! Чайники! Жопа вам!». Это было первое боевое крещение. 2. Карась. Это следующая ступень эволюции, которая наступает сразу после присяги и распределения на корабль. «Карась» — это основа флота, его тягловая сила и главная жертва. «Карась» должен шуршать. Если «карась» не шуршит, значит, он умер. «Карась» моет, драит, таскает, красит, бегает за сигаретами и рожает то, чего нет в природе. Спит «карась» урывками, ест то, что успел схватить. Офицерам и мичманам до личности «карася» дела нет никакого. Для них это расходный материал, функция. Им плевать, кто ты был на гражданке, хоть сын министра, хоть пастух. Главное — ты должен быть физически здоров и благонадежен, чтобы хранить секреты Родины. 3. Борзый карась. Это опасная мутация обычного карася. Диагностируется по наличию улыбки на лице. Если «карась» улыбается или, не дай бог, смеется — это ЧП. Это означает, что служба ему медом кажется и он расслабился. Лечится это состояние мгновенно и жестко: назначением наряд на работы в гальюне, который «борзый» будет драить своей зубной щеткой. 4. Полторашник (или полтора года службы). Переходное звено. Он уже не «карась», он уже понюхал пороху (и портянок, которые на КСФ присутствовали вместе с яловыми сапогами ), но до элиты ему еще плыть и плыть. Это самый опасный зверь. У него уже прорезались зубы, но еще не нагулялся жирок благодушия. Именно «полторашники» чаще всего кошмарят молодых, отыгрываясь за свои унижения. 5. Подгодок. Это уже серьезно. Это моряк, отслуживший два года (при трехлетнем сроке). Это, по сути, старшинский состав дедовщины. Они — исполнительная власть. Если «Годок» — это царь, который просто отдает ленивый приказ, то «Подгодок» — это палач, который этот приказ исполняет на шкуре «карася». 6. Годок. Вершина пищевой цепи. Элита. Аристократия помойки. Человек, отслуживший почти три года. «Годок» не работает. Никогда. Это закон. Даже если корабль будет тонуть, «годок» будет тонуть с достоинством, не пошевелив пальцем, пока «карась» не подаст ему спасательный жилет. Офицеры с ними вынуждены считаться, потому что именно «годки» держат в руках реальные рычаги управления механизмами (и коллективом). Они стоят в одной упряжке с офицерами, помогая опускать «карасей» на то дно, где жизнь сахаром не покажется. «Годковщина» — это не просто дедовщина. Это религия. В «учебке» нам предстояло пройти курс молодого бойца, чтобы из состояния «Чайника» перейти в состояние «Карася» и выжить в условиях естественного дарвиновского отбора. А пока... Пока мы были стадом лысых «чайников» в робах не по размеру, которых учили ходить строем в столовую.

13 декабря 1869 г. приказом по флоту № 161 вводится специальность сигнальщика. Сохранившуюся до нашего времени на флоте русскую семафорную азбуку разработал вице-адмирал Степан Макаров. Русская семафорная азбука составлена в соответствии с русским алфавитом, включает 29 буквенных и 3 служебных знака. Она не содержит цифр и знаков препинания. Их передача производится по буквам, словами. Средняя скорость передачи флажным семафором обученным сигнальщиком составляет 60-80 знаков в минуту.

Севастопольское высшее военно-морское инженерное училище являлось основным центром подготовки офицерских инженерных кадров для океанского атомного флота. Оно обладало сильнейшим профессорско-преподавательским составом, мощной материально-технической базой, включавшей в себя собственный исследовательский реактор ИР-100, натурный бортовой комплекс ядерной энергетической установки подводной лодки 2-го поколения, полномасштабные тренажеры, исследовательские тепло-гидродинамические стенды, вычислительный центр.

Алексей Тузов Глава 14. Ваня Шутов: Харьковский Добби и Несостоявшийся побег Видите ли, находятся умники, которые, прочитав эти записки, морщат нос и цедят через губу: «Быть такого не могло. Устав не позволяет. Фантастика». Этим товарищам я отвечу одно: вы просто не были на ПТК Североморска образца 1991 года. В/Ч 31127 того времени — это не воинская часть в привычном понимании. Это был гигантский, гниющий отстойник, через который "Союз Нерушимый", корчась в предсмертных судорогах, прогонял юношей со всех концов "Республик Свободных". Так вот, на ПТК всё шло волнами, как шторм в Баренцевом. Накатил призыв — "кубрики" бараков забиты «лысыми» под завязку, дышать нечем. Схлынула волна, распределили телеса людей по флотам — тишина, пустые койки. А через неделю — новый цунами. Но самое страшное — это «пена», которая оседала там между волнами. ПТК был перевалочной базой для всех бродяг Северного флота. Любой командировочный срочник — едет ли он в госпиталь, за запчастями или просто потерялся в документах — попадал сюда. Офицеры и «сундуки» (мичманы) с чистой совестью уходили ночевать в теплые городские гостиницы. А матросов, как скот, сгоняли в ангары ПТК. Кого там только не было! Настоящий Ноев ковчег для умалишенных. Были «партизаны» — мужики, выдернутые из запаса на сборы. Им вообще было на всё плевать. Их использовали как бесплатную рабсилу: они что-то вяло красили, криво штукатурили, но в основном — люто, беспробудно бухали, забив на приказы огромный болт. Были заблудшие пехотинцы, мрачные морпехи, ожидающие попутного борта. Попадались какие-то вшивые гражданские типажи, по которым тюрьма плакала горючими слезами, — то ли работяги, то ли беглые зэки, прибившиеся к кухне. В этом хаосе, где уставы растворялись в запахе хлорки и перегара, перемешивались судьбы, звания и диагнозы. Здесь исчезала логика. Поэтому история Вани Шутова — это не анекдот. Это документальная хроника распада. Люди на ПТК были разные, но Ваня Шутов из Харькова был штучным товаром. Эксклюзив. Паренек с харьковской пропиской, он был аномалией. Никакого тебе «шо», никакого «гэ». Чистейшая русская речь, словно он не с Украины приехал, а из института благородных девиц. Внешне Ваня был шедевром: помесь эльфа Добби и персонажа, известного ныне как "Великий Пу", которого забыли вынуть из сушильной машины. Усохший, нелепый, с большими, влажными глазами спаниеля, посаженными так близко к переносице, что казалось — он смотрит в одну точку у себя внутри. Он был романтиком. Начитался, бедолага, морских книжек, насмотрелся фильмов про «бескозырку белую» и бредил морем. Наивность его была абсолютной, как вакуум. Над ним глумились. Это был реальный экипажный юродивый. — Ваня, расскажи за жизнь! И Ваня, блаженно улыбаясь, начинал рассказывать. Он верил, что народу интересно. Он не понимал, что он — клоун на арене цирка жестокости. — А дивчина у тебя есть, Ваня? — Есть! — сиял он. — Покажь! Он доставал заветное фото. Рота корчилась в конвульсиях. Девушка была под стать Ване — природа явно решила не портить генофонд и свела двух этих «красавцев» вместе. «Крокодил», «Жертва аборта» — эпитеты летели в Ваню, как камни. Особенно усердствовали свои же, украинские хлопцы. Про землячество у меня будет отдельный рассказ, но пока скажу наблюдение из ПТК - землячество у тех вьюношей не было крепким. "Земляк" из Луцка, своего сослуживца из Бердянска и за человека-то не считал, не то что за земляка. Так вот, свои же земляки Ваню за своего не считали вообще. Два брата-близнеца из Тернополя, здоровенные лбы, методично обрабатывали Ваню. — Ты кацап! — шипели они. — Ты ганьба нэньки! И отвешивали ему лещей. Периодически его защищал какой-то Сумский картавый хлопец, которого близнецы хоть и называли промеж себя "порхатым", но трогать при нём Ванюшу побаивались. И вот Ваня сломался. Тихо так, без истерик. После очередной порции помоев на фото его любимой, он наконец-то понял что ему тут не рады и он встал. В глазах плескалась вселенская тоска попранного достоинства. Он молча взял зубную щетку. Взял обмылок. Положил в карман робы. — Вы мне надоели, — сказал он просто. — Простите меня, хлопцы. Я поехал домой. Кубрик взорвался хохотом. — Куда ты поехал, чучело?! До Харькова три границы и вечность! Тебя на КПП расстреляют! — К маме, — сказал Ваня и вышел в полярную ночь. И ведь что поразительно — он прошел одно КПП, друое... Как?! Видимо, его вид был настолько жалок и невоинственен, что часовые приняли его за галлюцинацию или привидение, которому устав не писан. Он дошел до автовокзала Североморска, купил билет. Сел в автобус до Мурманска. Но Североморск — это мышеловка. На выезде — пост. Там его и приняли. Тепленьким. — Куда путь держишь, адмирал Нахимов? — спросил патрульный мичман, оглядывая морячка. Ваня посмотрел на него своими влажными глазами мученика и честно, как на духу, ответил: — Домой. В Харьков. К маме... На "киче", как ни странно, его даже бить не стали. У тамошних сидельцев рука не поднялась на это чудо природы. И тут парадокс. Впаяли 9 суток за СОЧ (самовольное оставление части). Но отсидел он только трое. Начальник гауптвахты, суровый, но справедливый, посмотрел на Ваню, послушал его бредни про море, устав и маму, и выгнал его взашей: - Обратно его! Через ПТК, и скорее на корабль! Ваня, как оказалось наизусть знал основные положения устава воинской корабельной службы. Так же, на "киче" побоялся, что Ваня умрет у него в камере от тоски, и придется писать объяснительные. Вернулся Ваня героем. Над ним еще посмеивались, но уже никто не смел тронуть его пальцем. Потому что он, маленький харьковский Добби, сделал то, о чем мечтали все, крутые, сильные и циничные, — он попытался уйти домой. К мамке. Чего уж, таить - все мы хотели этого!