Поживем увидим

Кадочникова Татьяна
Памяти отца, родившемуся в 1907 году
на Николу зимнего. На фото - первый слева в верхнем ряду.
Заячий хвост и тот длиннее, чем декабрьский день зимний. Вот, вроде, только что развиднелось, а уже и смеркается.
Хорошо зимой, когда хозяева запасливые. И буран не страшен. Корова сеном запашистым сыто похрустывает, в печи дрова попыхивают, сон-угомон навевают. На заре родившийся теленок тянется к теплому боку печи, мамку ищет. Копытца острые, оскальзаются по полу.
-Таньк, без призору телка не оставляй, того гляди расхлестнется – от пряхи отрывается мать.
Я уже и так держу в руках теплую кудрявую морду, приговариваю в ухо материными словами: «Не будь седун, будь ходун». Еле успеваю звонкое ведерко под струйку подставить. Дудонит на пол! Что ему наш пол крашеный?
- Матрён, можно и в погреб за солониной сходить. Намело вчера, еле дорожки расчистил.
С отцом в дом входят стылый мороз и запах снега. Замороженные рукавицы устраиваются на припечье.
В погребе всего напасено-засолено вдоволь. Грузди - бочками, огурцы-помидоры кадушками, да и арбузы алые в кадках дожидаются.
В погреб у нас - ходят.
Обстоятельно к этому готовятся. Ведра чистые эмалированные, да тазы большие желтодонные на скамейку выставляются. В погреб спуститься - дело матери, нам с Марусей только принимать на лестнице дары цветные, хрусткие, да ароматные.
На белоснежные половинки и четвертинки капусты заквашенной раскладываются пунцовые и желтые, сочные, как с грядки, помидоры, крепкие и хрусткие огурцы. Круглобокие темно-зеленые арбузы, в которых таится алый сок и черноглазые семечки, мать опускает в отдельную посудину. Несем в дом солонину. На лавке – красочный базар. Пахнет укропом и морозом.
В последнюю очередь мать набирает грузди и волнушки. Ставит ведро на ступеньку лестницы –сама в дом отнесет лесной летний урожай. Все бочки-кадушки ладом прикрывает, где листьями хрена, где капустными. Поверх - гнёт и досочки выкладывает, одну к одной, ни щёлочки наверху не остаётся, только рассол просачивается. Среди досочек есть и осиновые. Летом достанем солонину - как свежий засол.
Дымит на столе картошка, маслом, запашистым и янтарным, заправляется капустка, грузди под лучком важничают, боярятся.
¬ Матрён, нас Василий Кожанов с Марьей в гости сёдни звали, собирайся, девчонки со стола приберут.
- Кого ж ты в гостях с брюхом набитым делать будешь? Чо раньше не сказал-то?
- Ничо, на Партизанскую далёко идти, утрясётся. Санки возьмем, солонины отвезем.- гостинцы. Огурцами в тыкве засоленными похвастаешься. Шибко хорошо они у тебя получаются. Ни у кого таких ядрёных не ел.
Хоть на засолку, хоть на стряпню, мать у нас мастерицей была. И отец похвалить умел.
-Сказывала я Марье, что тыкву крепкую, зрелую брать надо, а огурцы уж последнего сбора, но молоденькие, крепенькие. Скуснее будут, кода заполнишь тыквину огурчиками-зеленцами, крышку пришпилишь лучинками и опускай ее, красавицу оранжевую в кадушку. Огурцами сверху же и присыпешь. И ведь в тыкву ничо кроме огурцов не кладешь, а уж хрусту, да аромату лучшего не сыщешь.
- То сказывала, а то готовую тыквину привезешь.
… Снег шуршал под полозьями, поскрипывал под валенками. Небо выяснилось звёздами, месяц завис над проулком, кривовато улыбаясь. Студено и одиноко, видно, ему на небесах. Звёзды хороводы водят, а с ним и не знаются.
Уехали солёные гостинцы и ушли родители. На весь долгий декабрьский вечер.
…Утро начиналось, как всегда. Погромыхивали ухваты, отсвечивал жар из печи, теленок звенел ведерком. Мы ему с Марусей самого мягкого сена принесли под бока вчера, всё спать уложить никак не могли, обвык в доме и распрыгался – не унять.
Но как-то непривычно шумно было в кухне. Мать то ворчала на отца, то смеялась, то пришёптывала что-то.
- Так табе и надо, притворщик! Каким местом на санках сидел, тем и чирьями покрылся. Лечи его теперь!
Тятя помалкивал.
-Становись к огню, Миколай, да штаны сымай. Да не энтим местом к огню, а лицом! Полечу притвору вчерашнего, а то ить цельный день стонать будешь.
- Огонь, огонь, возьми свой огник, от раба Миколая, от чёрного глазу, от худого сглазу. Огню потухать, а огнику засыхать.
Мы знали, что тятя всегда посмеивался над материными пришёптываньями, когда детей приносили, и взрослые приходили. Молодухи ребятишек приносили, когда от груди отымали, от золотухи и грыжи лечить просили, от крика и бессонницы, от родимца. Мать заговаривала их у печи, а то и в баню водила. Мужики приходили - от поруба лечила, кровь унимала. Но всегда старалась лечить, когда отца в доме не было.
А тут мы слышим - невиданное дело!-над тятей пришёптывает, а он все команды исполняет.
- Поворачивайся ишо вкруг огня! Вот тебе наговоренное масло конопляное, сичас смажу сама, а потом уж ты болючки свои мажь, да читай: «Как сохнет и высыхат сук,так сохни и высыхай болеток. От перста нет огня, от чирья нет ядра». Сук у двери найдешь, очерти его средним пальцем правой руки и повторяй наговор, да конопляным маслом смазывай.
-Матрён, руки-то две, одна –сук чертит, друга штаны дёржит, а в масло –то чем макать?
Не отвечает мать, своё нашептывает, приговаривает на огонь:
-Раб божий, Миколай, вставал благословясь, пошёл перекрестясь, из избы дверями, со двора воротьми, вышел в чисто поле. Есть в чистом поле сухая шалга, трава не растет, цветы не цветут, а так же у раба Божия Миколая не было бы ни чирия, ни вереда, ни баенной нечисти.
Нашел отец сучок и токо вознамерился, чтобы и сучок обвести, и штаны к косяку прижать, и другой рукой в конопляное масло окунуться, как неслышно распахнулась дверь и , вот она, наша тётка Арина. Не убежала, отца со спущенными штанами увидав, ойкнула токо. Сразу и увидела
и услышала –востроглаза- материны заговоры. Отец только вечером смазал дверные петли. На свою беду.
Тятя подхватил штаны, чуть не уронил наговоренное масло, смущаясь, прошептал Арине: «Вот незадача. Зад-то вчера на санях приморозил, чирьями покрылся».
-Ну, кого ты, Матрён, делашь-то? Про шалгу шепчешь, а меня не попросила. Я бы и сливок принесла, наговаривать которы надо, и смазать имя подмогнула бы, да, Миколай? Чуть глаз мне в дверях не выткнул пальцем конопляным.
Пересмешница Арина со всех сил пыталась сохранить серьезный вид.
-Иде я их возьму, сливок-то? Корова токо отелилась.
- Чё у вас тута деется?- раскатилась в смехе Арина
- Тише, девчонок побудишь. Поздно вчера легли. Мы к Кожановым ходили в гости.
-Ну,кто ходил, а кто и ездил –не выдержал больной.
-Обморозил зад-то , Арин, на санях. А конь лихой у меня был.
- Поговори ишо. Может ишо чо вскочит. На языке.
Мать повернулась к Арине:
-Выкамаривал вчерась. Я и вправду подумала: как не увидала, когда успел наклюкаться? Не могёт идти и всё тут. Завалила его на санки и пёрла через всю деревню по снегу –то, буран понасыпал много. А приехали – встал, да и пошёл, как ни чём ни бывало.
-Ух, Миколай, и задала тебе Матрёна!
-Да,уж чирьев-то высыпало, как звёзд на небе. Ровно столько, сколько слов выслушал.
- А не придуривайся.
- Засиделась уж за пряхой, дай, думаю, косточки ей маленько разомну.
Мы с Марусей было в кухню намерились. Любили, когда тётка Арина приходила. Мать цыкнула:
-Куды? Мы с Ариной в горницу. Отец там чирьи лечит. И добавила: «Бог не Яшка. Видит, кому тяжко»
Рассказывает тётке Арине:
- Я силком его в санки усадила. Знай кочевряжится. Преставленный! Частушки поет:
Тыква моя тыква, тыква с огурцами!
Не ругай меня, Матрён, запрягайся в сани!
Ты меня подкати по тропинке узкой,
Ну а дома подмогнут Танька да Маруська!
Ташшила через всю Плотаву чирястого энтого! Знала бы,в самый большой сугроб свалила бы.
-Матрён, ить и не пил никогда Миколай-то.
-То-то и оно! А таперь - лечи его. Некогда разлёживаться. В лес надо ехать, заготавливать хлысты на сарай.
- А про каку тыкву он пел?
-Возили гостинцы Кожановым. Иди спробуй солонину. Я две тыквы с огурцами достала. Андрею возьмешь. Шибко хорошие. Все дивились, что ни хрену, ни укропу внутри, а така вкуснота, токо хруст стоял.
Решила я вмешаться в разговор, а то опять про тятю вспомнят, да ругать будут.
-Мам, а мы с Маруськой спорили, как теленка назовем. Я говорю:Звёздочка! На лбу белом – черная отметина. А Маруся: «Нет! Будем его звать Уголек. Весь черный и бархатный»
-Вон ваш «Ручей» пруденит, ведро подставить прозевали - тётка Арина разом решила спор.
Вытираю пол и ворчу: «Какой Ручей! Целая Лужа».
Мать встала от пряхи, она и разговоры под нее ведет, пошла теленка поить: « Иди, Буран, мамка твоя вкусненького молочка дала»
Так Бураном и остался. А что? И буран был, и день запомнился, и чирьи у тяти прошли.
А мы с Марусей - на улку. День-то декабрьский быстро проходит. Заячий хвост и то длиннее.