Душевные истории

У Лиды были тонкие руки с голубыми прожилками вен, заострённое, как у лисички, личико, пушистые светлые волосы, которые вечно были стрижены коротко и лежали шапочкой, словно примятый одуванчик. Игорю она казалась очень красивой, и однажды он случайно произнес это вслух: -Какая Лида красивая... Его одноклассник, Пашка Губанов, рассмеялся и сказал: -Ляпнешь тоже! Вот Аржанова – красивая, смотри какие у неё волосы длинные и кожа гладкая. А Лидка прыщавая и бледная, как моль. На лице у Лиды и правда были мелкие прыщики, но, по мнению Игоря, они ничуть её не портили. Но с приятелем он согласился: -Ну да, наверное. Как подружиться с Лидой, он не знал: девчонки больше не общались с мальчишками, как раньше, а если самому подойти и просто заговорить, та же самая Аржанова первая будет дразниться женихом и невестой. Идею подкинул Пашка, когда пригласил всех пацанов на день рождения. Квартира у него была не такая большая, как у Игоря, и всем вместе было тесно, но всё равно весело: мама Пашки придумывала для них шарады, а потом они играли в трансформеров, которых надарили одноклассники, и самого большого из них – Игорь. -Мама, – сказал он накануне дня рождения. – А можно, я весь класс приглашу? -Весь класс? – удивилась мама. – А куда мы их поместим? -Ну, мама, пожалуйста! -Да все равно все не придут, – подсказал из другой комнаты папа. – Сделаешь им фуршетный стол, пусть бесятся, не за столом же им сидеть. -А родственники как же? -Родственников на другой день, – миролюбиво предложил папа. – И тут уже не обойтись без скатерти, салфеток и семи блюд... На том и порешили. Конечно, Игорь боялся, что Лида откажется и не придёт, особенно потому, что денег на подарок у неё не будет. Все знали, что она из многодетной семьи, мать её библиотекарь, а отец пьяница, сладости Лида видит только по праздникам, а куртки донашивает за старшей сестрой. Поэтому, когда Игорь подошёл к Лиде, чтобы пригласить её на день рождения, он скороговоркой произнёс: -Я хотел бы попросить у тебя особый подарок: не можешь мне срисовать один рисунок на обложку пластинки? Лида не поняла, что от неё требуется, и Игорь объяснил, что собака порвала обложку от пластинки, и есть только обычная белая, а ему это не нравится. -А у вас что, магнитофона, что ли, нет? – спросила она недоверчиво, потому что все знали, что отец Игоря – владелец сети ресторанов в городе, и уж у них в доме точно только самая новая техника, а не старые проигрыватели. -Да есть, – отмахнулся Игорь. – Но я люблю слушать именно пластинки. Так что, нарисуешь? По рисованию у Лиды была пятёрка, а её работы частенько висели не только на школьных, но и на районных выставках. -Ладно, – согласилась она. – Нарисую. На дне рождения, пока половина ребят играла в приставку, а другая половина смотрела фильм на видеомагнитофоне, Игорь показал Лиде, Мишке и ещё двум девчонкам, которые зачем-то за ними потащились, проигрыватель и пластинки. Слушал он разную музыку, но больше всего любил Битлов, как и папа, и обложку именно их альбома порвал на кусочки пёс по кличке Бублик. Лида сначала скучала: проигрывателем никого не удивишь, даже если он необычный, как у Игоря, но когда заиграла музыка, она застыла, вытянулась в струнку и слушала сосредоточенно, словно звучал марш или что-то такое. Мишке музыка надоела, и он ушёл рубиться в приставку, а девчонки решили устроить дискотеку. В комнату набились и другие, принялись извиваться и дёргаться, словно ударенные током, только Лида сидела на краешке его кровати всё так же не двигаясь. Через несколько дней после дня рождения она подошла и спросила: -А можешь дать пластинку послушать? Я осторожно, честное слово! -Это папины, – тут же нашёлся Игорь. – Он не разрешает их никому давать. Но ты можешь приходить ко мне слушать когда угодно. -Как-то неудобно, – смутилась Лида. -Неудобно штаны через голову надевать и на пололке спать, одеяло падает, – спародировал отца Игорь. – А остальное всё удобно, так что даже не думай, приходи, и всё. Так началась их дружба, сначала замешенная на общей любви к легендарной группе, а потом уже существовавшая и сама по себе, без всяких там условностей и уловок. -Игорь, тебе что, правда, интересно с этой девочкой? – недоумевала мама. – Она же бессловесная, смотрит тебе в рот и кивает каждому слову. Я, конечно, понимаю, что вы, мужчины, такое любите, но это уже слишком. Что у вас может быть общего, она же нищенка? Слава, скажи ему – правильное окружение необходимо формировать с детства! Вот говорила я, что нужно перевести его в лицей! -Мам, я не хочу ездить на другой конец города, – заныл Игорь. – Мне и в этой школе хорошо, и учителя нормальные, сама слышала, что репетитор сказала: произношение у меня отличное и словарный запас богатый, не в каждой школе такой дают. Уже не в первый раз мама заговаривала о лицее, а Игорь не хотел туда переводиться, и не только из-за Лиды, а вообще: ему и правда нравилось в его школе. -Да пусть кружит девчонке голову, – отозвался папа, – дело молодое. -Ничего я не кружу! Игорь разозлился и почувствовала, как у него покраснели уши, и от этого разозлился ещё больше. Но этим разговором он получил почти год свободы, когда мама хоть и закатывала глаза, когда он приводил домой Лиду, но про лицей больше не заговаривала. А в девятом классе мама как-то зашла в комнату, когда он активно изучал особенности Лидиной фигуры, и после этого всё и случилось. Сначала Игорь подумал, что пронесло, потому что когда Лида убежала домой, мама ничего ему не сказала. И вечером, когда вернулся отец, тоже было тихо. А через три дня отец сообщил: -Пляши, парень, мы переезжаем в Москву. -Как в Москву? – не понял Игорь. -Вот так. Расширяюсь я, решил там ресторан открыть. Да и тебе поступать скоро, не здесь же учиться, а в Москве знаешь, какая конкуренция, надо заранее готовиться. Я уже и насчёт лицея договорился, и репетиторов нашёл. -Я не поеду, – сказал Игорь. -Ну а куда ты денешься? Деваться действительно было некуда. Лида, когда узнала, плакала, он обещал, что доучится и приедет за ней, увезёт с собой. Лида как-то по-взрослому вздыхала и говорила: -Никогда ты больше не приедешь... На прощание он подарил ей ту самую пластинку, для которой она нарисовала обложку и под песни которой они в первый раз поцеловались. Понятно было, что вся эта идея с Москвой исходила от мамы. Игорь сильно на неё обиделся, да и на отца тоже. Поэтому когда в десятом классе одноклассник поехал учиться в Лондон, сказал отцу: -Я тоже в Лондон хочу. Мать принялась плакать, причитать, что как он там один, не хотела пускать. Игорь знал, что у него был старший брат, который родился с больным сердцем и умер через год, а потом мама долго не могла забеременеть, и был достаточно взрослым, чтобы понимать, что мама боится и его потерять, но думал об этом даже с некоторым злорадством. В Лондоне ему понравилось. Он обошёл все знаковые места, связанные с его кумирами, начал курить, сменил причёску и менял девчонок каждую неделю. Ему хотелось забыть Лиду, и выбирал он девушек совсем другого типажа, но каждая из них быстро ему надоедала. Продолжилось это и позже, когда он вернулся в Россию и стал помогать папе с ресторанами. К тому времени у него за плечами было двое более менее продолжительных отношений: одни с гречанкой, которая вцепилась в него словно клещами и не хотела отпускать, другие с однокурсницей Джейн, бледной британской девушкой с пушистыми светлыми волосами. Мама, как только он вернулся, принялась подбирать ему подходящих невест, и Игорь совсем перестал бывать дома, поселившись в подаренной отцом на совершеннолетие квартире. Мама обижалась, звонила ему, Игорь не брал трубку. Отец просил его быть мягче, на что Игорь отвечал: -Она хотела, чтобы я стал успешным? Я им стал. А женить у неё меня не получится, пусть зарубит себе это на носу. Когда ему написал Мишка, Игорь не сразу понял, кто он такой – фотография на аватарке никак не совпадала с образом в памяти. Но когда они разобрались, Игорь обрадовался и на приглашение бывшего одноклассника приехать на встречу выпускников, хотя и не был им, ответил утвердительно. Она смотрела на него с улыбкой, и ни капельки не злилась, в отличие от самого Игоря. -Привет, – выдавил он. – А ты совсем не изменилась. Это была правда, Лида была всё такой же худенькой, бледной, с голубыми прожилками вен. Только волосы теперь были длиннее. С того момента Игорь перестал замечать других. Они говорили и говорили. Лида и правда была замужем, но уже развелась, и ребёнок у неё был всего один, десятилетний сын Игорь. Услышав своё имя, Игорь смутился, но не мог отрицать, что ему было приятно. -Поехали со мной, – вдруг сказал он, сам понимая, как глупо это звучит. – Бери сына и поехали, в Москве всяко лучше, чем здесь. -Ты так и остался мечтателем, – грустно произнесла она. -Я правильно понимаю, что это значит «нет»? Лида ничего не ответила. И засобиралась домой. А он так не остановил её, не нашёл слова, чтобы убедить остаться. -А вот я поеду с тобой, – улыбнулась Аржанова. – В какой гостинице остановился? -В «Центральной», конечно. -Давай я тебя провожу, – игриво произнесла она. Игорь даже спросить не стал. Он вызвал такси, и они уехали. Когда постучали в дверь, он подумал, что это уборка номеров или что-то такое, и удивился, что так поздно. «Может, напутали», – решил он. На пороге стояла Лида. В том же платье, волосы собраны в хвост, ноздри раздуваются от гнева. -И где она? -Кто? -Аржанова эта! Сначала мужа у меня увела, а теперь и за тебя взялась? Игорь рассмеялся. -Да нету тут никакой Аржановой. Ну, хочешь, иди проверяй. Он отступил, Лида вошла в номер. Осмотрелась, немного успокоилась, присела на стул. -Мне Юлька позвонила и сказала, что вы вместе уехали. -Я довёз её на такси до дома, как настоящий джентльмен, и на этом всё. -И даже не целовались? Он поднял руки и дурашливо произнёс: -Не виновен! -А что так? У неё и губы накаченные, и ещё кое-что. -Я сюда не за этим приехал, – ответил Игорь. -Зачем тогда? Со мной, что ли, повидаться, через пятнадцать лет вспомнил о своём обещании? -А ты ждала, получается? -Больно надо! Забыла тебя на следующий же день! -Ну и славно, я тоже не сильно долго тебя помнил. -Ну, я пойду тогда? -Иди. Только... Может, сначала пластинку послушаем? -Пластинку? -Ну да. Я проигрыватель привёз. Лида сощурилась, посмотрела на него насмешливо и спросила: -То есть ты меня забыл, но проигрыватель сюда притащил? -Получается, так. Она взяла сумку, которую бросила у входа, достала оттуда что-то и протянула Игорю. Это была та самая пластинка, обложку которой она перерисовывала и которую он подарил ей на прощание. -А ты меня забыла на следующий день, но пластинку все эти годы хранила? – подыгрывая Лиде, насмешливо спросил Игорь. Она пожала плечами. Он достал пластинку из конверта, бережно провёл по ней пальцами – идеально, ни одной царапины. Поставил её на проигрыватель, включил. В номере зазвучала музыка. Не сговариваясь, они подошли другу к другу: он положил руки ей на талию, она ему на плечи. Они закружились в медленном танце, словно на выпускном балу, которого у них никогда не было. На бледных щеках Лиды разгорелся румянец, сердце у Игоря грохотало, словно после стометровки. Время перестало существовать, и было уже неважно: почему он забыл о своём обещании и почему она сказала, что никуда с ним не поедет. «All You Need Is Love» – звучало из динамика проигрывателя, и оба они поминали, что так оно и есть... (Автор Здравствуй, грусть)

Мама, ну как ты себе представляешь: на свадьбе будет два отца, вернее папа и твой муж? — Это ты папу Сашу называешь “твой муж”? — широко раскрыв глаза, спросила мама, — Как же тебе не стыдно! И в кого только ты такая неблагодарная... Впрочем, вопрос риторический. Понятно же в кого - в своего отца. Татьяна вышла из комнаты и громко хлопнула дверью. Она не хотела оставаться дальше в одном пространстве с дочерью. Как Марина может поступать так с человеком, который растил ее с десяти лет? И полностью заменил ей отца? ...Татьяна Гуринова развелась со своим мужем, когда терпеть стало невыносимо. Нет, Анатолий всегда измeнял жене, гулял, выпивал, а иногда и вовсе не являлся домой ночевать, но Таня терпела и тщательно скрывала то, что происходит в ее семье. Терпела по многим причинам: во-первых, у Гуриновых росла маленькая дочь, во-вторых, Татьяна жила в квартире мужа. Но главное, женщина не хотела признавать, что мама была права. — Танюшка, куда твои глаза смотрят, – качала головой мама - Зинаида Петровна, — За кого ты замуж собралась? Да у него же на лбу написано, что он гулящий, да и вообще не приспособленный для семейной жизни. — Мама, я его люблю. И Толя любит меня. Я лучше знаю за кого мне замуж выходить, не вмешивайся, пожалуйста, – отмахнулась Татьяна. — Таня, остановись, пожалеешь. Остановись, пока детей нет, Останешься одна. Уж я то знаю таких субчиков. Сама с твоим отцом намучилась... – тяжело вздыхала мама. — Это моя жизнь мама и мне решать. Я люблю Анатолия и мы поженимся. Уже заявление подали в ЗАГС. — Ну, смотри, я тебя предупредила, — рассердилась Зинаида Петровна, — Потом обратно домой не просись. Бросит тебя твой Анатолий, сама выкручивайся, если мать не слушаешь. На этом и порешили. Но уже через год после свадьбы, когда родилась дочь, Таня поняла, как мама была права. Анатолию семейная жизнь надоела очень быстро. Он был бы рад расстаться с женой и жить как раньше, да только ребенок появился. Не выгонять же Татьяну с младенцем на улицу. Конечно, он этого не сделал, но жил так, как ему удобно. Татьяне и пожаловаться на свою жизнь было некому. Хотела с мамой поговорить, но Зинаида Петровна быстро пресекла эти разговоры, дав понять, что предупреждала дочь. — К чему эти разговоры, Татьяна? Если ты решила уйти от Анатолия - дело твое, но на меня не рассчитывай, — прямо сказала мама. — Нет, мам, ты что? У нас все хорошо, — улыбнулась женщина. — Вот и славно, – облегченно выдохнула мать, — Сама знаешь, у меня новая жизнь - новый муж. Всем вместе в квартире тесно будет. Да, и предупреждала я тебя. Больше Татьяна с мамой не разговаривала на тему своей семейной жизни, которая, между тем, становилась все тяжелее и сложнее. Анатолий теперь мог исчезнуть на несколько дней, а когда возвращался, вел себя как ни в чем не бывало. С женой мужчина разговаривал только на повышенных тонах, а на дочь и вовсе внимания не обращал, хотя Марина всегда тянулась к отцу. Только в редкие минуты озарения, отец мог поиграть с ребенком или сходить с девочкой в кино или парк. Такие мгновения Марина запомнила на всю жизнь, как впрочем и то, что мама заставляла ходить в музыкальную школу, ругала, проверяя домашнее задание и требовала содержать комнату в чистоте. Именно поэтому папа был хороший, а мама плохая. Терпение Татьяны закончилось, когда Анатолий начал поднимать руку на жену. Женщина подала на развод, но деваться ей было по-прежнему некуда. Да, они с дочерью были прописаны в квартире мужа и она могла бы там проживать, но Таня не хотела оставаться на одной жилплощади с бывшим мужем. Вот тогда и пришла на выручку свекровь. Тамара Ивановна предложила невестке с внучкой жить у нее. Татьяна переехала в трехкомнатную квартиру матери бывшего мужа и вздохнула с облегчением. Жили, в общем-то дружно, вот только свекровь доставала постоянными разговорами, что сын одумается и все еще будет у Тани и Анатолия хорошо: — Я не вернусь к нему, даже если он “одумается”, как Вы говорите. Впрочем, такие люди, как Толик, не меняются, – вздохнула Татьяна. — Посмотрим, – поджала губы свекровь, которой было все равно обидно за сына. Внучке Марине бабушка постоянно твердила, что отец у нее замечательный, просто у него тяжелый период в жизни. — Мать твоя бросила его, вот у него ноги и подкосились. Тяжело твоему папе без семьи, – смахивала слезу Тамара Ивановна. Так они жили несколько лет. Через два года после рaзвода, Татьяна познакомилась с Александром, а еще через полгода вышла за него замуж и переехала с дочерью от свекрови. Что тогда творилось, вспоминать страшно. Свекровь, буквально, проклялa невестку, но с внучкой общаться не перестала и продолжала той напевать как прекрасен ее отец. Иногда, очень редко, Анатолий общался с дочерью и девочка снова воспринимала эти встречи, как самые счастливые мгновения в жизни. А вот то, что муж матери, Александр, обеспечивал ее, одевал, защищал, помогал - это воспринималось, как само собой разумеющееся. Отчим немало выдержал во время подросткового периода Марины, но никогда ничем не упрекал девушку. Благодаря папе Саше, девочка никогда ни в чем не нуждалась. Муж матери даже на собрания в школу ходил, отвозил и забирал дочь Марины из музыкальной школы, несколько раз вытаскивал из передряг подростка и вот итог: Марина выходит замуж за Максима, но решила что к алтарю ее поведет родной отец - Анатолий, а вот Александра вообще приглашать не хочет. Татьяна была шoкирована и после тяжелого разговора с дочерью, приняла решение: — Если ты отца не хочешь видеть на своей свадьбе, то и я не приду, — Татьяна развернулась, чтобы выйти из комнаты, но ее остановил муж: — Девочки, не ругайтесь. Таня, пусть будет так, как хочет Марина. Это ее свадьба и ее решение. А мы встретимся на следующей неделе у нас на даче, накроем стол и я поздравлю молодых, — Александр решил, как всегда, сгладить ситуацию, – Tы, Тань, должна пойти на свадьбу. Ты - мать. Твоя единственная дочь выходит замуж. Не подводи ее, Танечка. — Нет, Саша, на этот раз ты меня не уговоришь. Я подобного отношения к тебе не прощу. Если она такая грамотная, пусть решает как хочет, а я уже решила - без тебя мне там делать нечего. Вот на следующей неделе вместе с тобой и поздравим молодых у нас на даче. Александру не удалось уговорить жену, а Марина молча сидела в кресле и поглядывала исподлобья то на мать, то на папу Сашу. Перед тем как уйти, девушка обняла отчима: — Пап Саш, ну ты не обижаешься? — Нет, не обижаюсь, крошка, — отчим потрепал Марину по волосам. — Спасибо тебе, — улыбнулась Марина, – Сам понимаешь папа есть папа. — Конечно, понимаю, – улыбнулся в ответ отчим. Едва за Мариной захлопнулась дверь, как улыбка сползла с лица Александра. Мужчина присел на кушетку и тяжело вздохнул. На сердце было очень тяжело. ...За день до свадьбы дочери, Татьяна суетилась дома на кухне. Они с мужем решили накрыть стол в день бракосочетания и посидеть вдвоем: выпить за счастье молодых, вспомнить детство Марины, посмотреть фотографии. Татьяна собиралась накрыть шикарный стол. Пусть все будет по-настоящему празднично. Вдруг раздался звонок. — Саша, возьми трубку, а то у меня руки грязные, – крикнула в глубину комнаты женщина. Муж поспешил на кухню и схватил телефон жены... — Мама, он не приедет. Не приедет, представляешь? Завтра свадьба, а его все нет. Я позвонила, а он говорит, что друзья пригласили на рыбалку на Байкал и упускать такой шанс он не может. Его не будет, мама, — Марина была на грани истерики. — Подожди, Марина, это папа Саша, – растерянно сказал мужчина, — мама готовит у нее руки грязные. Кто не приедет? Ты можешь объяснить? — Отец не приедет, – всхлипывала Марина, — Папа Саша, может быть ты? – еле слышно произнесла Марина и в этот момент Татьяна выхватила трубку из рук мужа: — Значит, теперь папа Саша понадобился? Бессовестная ты, Маринка. Не приедем мы, ясно? — Что же мне делать, мама? – растерялась дочь. — Не знаю. Отложи свадьбу, дождись своего святого папашу, если он, конечно, вообще найдет для тебя время, — сердито отвечала мать, а Марина только тихо плакала. В этот момент, Александр Евгеньевич осторожно взял трубку из рук жены и спокойно сказал: — Марина, не переживай. Не плачь, а то нос завтра утром распухнет. Что же это за невеста у нас будет? Я приеду, дочь. Мы с мамой приедем. В телефоне послышались гудки. Марина, на той стороне провода, растерянно посмотрела на трубку и заплакала еще сильнее. Такого стыда девушка не испытывала никогда в жизни. И что делать ей, она не знала... ...В день свадьбы невеста была не одна - Александр все таки говорил Татьяну не портить дочери праздник. Но стал ли этот случай для Марины уроком, время покажет... Автор: Одиночество за монитором.

Михаил, глядя на жену, всё никак не мог понять, как можно быть такой спокойной, даже презрительно–равнодушной?! Да он и сам собирался уйти от неё когда–то, ни к кому–то, а просто так, потому, что она ему больше не симпатична, надоели ее привычки, докучливые вопросы: «Как дела на работе?», бутерброды эти, завернутые в бумажку, сюсюканья и приторные нежности, которые Ульяна ошибочно считала проявлением истинной супружеской любви. Надоело! Хочется побыть одному, вздохнуть свободно, улечься на диван с газетой, и чтобы никто не сопел над ухом, не сидел рядом в старом халате, тряся кудельками и жуя печенье, не делал замечаний и не выражал своё мнение, всегда отличное от его собственного. Но ведь Улька повернула всё так, что это она его выгоняет! Мол, надоело терпеть его недовольное выражение лица, придирки и постоянное желание мужа быть главой семейства за счёт унижения её. Много было между ними понамешано, много сказано, еще больше замалчивалось, выражаясь только в поджатых губах и холодном взгляде. Последнее время супруги часто ссорились, кричали, Уля плакала, Михаил угрюмо сидел на кухне, слушал радио… — Миш, я хотела бы, чтобы ты уехал до того, как дети вернутся из школы. Так будет проще, — Ульяна сунула ноги в тапочки, вздохнула и стала сама собирать вещи мужа в чемоданы и сумки–баулы, которые уже приготовила и выставила в коридоре. — А я не хочу, — пожал плечами Михаил. — Дай сюда! — Он вырвал из рук жены стопку носков и бросил их обратно в шкаф. — Когда захочу, тогда уйду. Поняла? Ульяна покачала головой. — Нет, так не пойдёт. Ты уходишь сегодня, сейчас. Или я просто выставляю твои вещи к лифту. Со стороны казалось, что их ссора – просто глупое недоразумение. Ну разве можно из–за каких–то там мелких разногласий расставаться? Но Ульяна знала, что дальше будет только хуже. Выгонять его было, конечно, страшно, очень страшно. Как там будет впереди? А если ее вдруг уволят, если что–то случится, а она одна?.. Но… Они никогда не обсуждали это вслух, но Уля знала, что муж погуливает. Он знал, что она знает… Фурункул их развода зрел красновато–синюшным бугром давно, уже года два, ему бы лопнуть, вылиться криками, слезами и скандалом, но Ульяна до этого доводить не стала. Она как будто сделала укол, набрала лекарство, проверила, хорошо ли движется поршень в шприце, нет ли пузырьков, и уколола. Воспаление как будто ослабло, теперь надо аккуратно восстановиться и идти дальше. — Да как ты собралась жить?! На что? На свои копейки?! А дети, как объяснить им, что только из–за твой блажи рушится семья? — вспылил Михаил, видя, что Улька совершенно уверена в своём решении. — Может, это тебе надо уйти? Давай–ка подумаем! Ты ничего из себя не представляешь, а я это говорю тебе прямо в лицо, и тебя это бесит. Но ты начни с себя! Что дети возьмут от тебя? Чему ты можешь их научить?! Уходи сама, без тебя справимся! Жена, до этого укладывающая в сумку Мишкино белье, выпрямилась, устало покачала головой. Она посмотрела на мужчину так, будто он умственно отсталый, и с этим ничего нельзя уже поделать. — Нет. Уходишь ты. Теперь ты свободен и можешь гулять, с кем хочешь. Надо было раньше думать или хотя бы не давать домашний телефон кому попало. «Кто попало» позвонила дня за четыре до Мишиного выселения, представилась Полиной, попросила его к телефону, посетовала, что не застала «Мурзика» дома, и просила передать, чтобы он перезвонил. — Оставьте свой номер! — посоветовала Ульяна. — да он его наизусть знает! А, вот еще что. Передайте, что часы он у меня забыл. А то будет искать!.. Чао! — Мурзик! — фыркнула тогда Уля, кладя трубку. — Лишай на его густую шёрстку! Поплакав, пока дома никого нет, Ульяна приняла решение. — Ты просто патологически ревнива! Мало ли, кто мне звонит, кто тебе звонит, я же не выгоняю тебя за это! — Мне звонят только по работе или подруги. Шашни на стороне я не кручу. Всё, Миш, хватит, пустое это! Уходи. Мужчина выволок на лестничную клетку сумки, хотел захлопнуть дверь, но Уля ловко подставила ногу, и в двери осталась щель. — Надо отдать ключи, Миша. Твой комплект, — пояснила она. — И не подумаю! Это и мой дом, так что не дождёшься! — Хорошо, я сменю замки. Но за твой счёт. Ключи отдай, я сказала! — она протянула руку и пошевелила пальцами у носа мужа. Михаил бросил связку прямо не пол, к ее ногам, гаркнул: «Гори в аду!» и потащил чемоданы к машине. Ульяна захлопнула дверь и облокотилась на неё спиной. Холодный, во вздутых ромбиках кожзам приятно холодил спину, в прихожей пахло кремом для обуви и Улькиными духами. Женщина увидела в зеркало своё отражение. Волосы совсем без объёма, синяки под глазами, тусклые губы, тушь с ресниц осыпалась и теперь черными комочками прилипла к коже, еще больше сгущая тени. — Нда… — протянула Ульяна. — Вот и сказочке конец, а кто слушал – молодец… Но жалеть себя и вдруг начать сомневаться, правильно ли она поступила, времени не было. Скоро из школы вернутся дети, Артём и Элька, надо как–то помягче им всё сказать… — Ма, папа дома? — Артём зашел в квартиру, кинул на пол рюкзак, стащил с ног кроссовки и пошёл мыть руки. — Нет, сынок. Папы нет. Обедать сейчас будешь или подождем Элю? У нее сегодня репетиция. — Сейчас. Ты забыла, у меня футбол же! Некогда мне с Элькой связываться! Ма, а что такая грустная? — гремя ложкой с супом, поинтересовался парень и только тут заметил, что отцовской чашки на полке нет. — Разбила? — Что разбила? — переспросила Ульяна. — Чашку. Папиной чашки нет. Ты ее разбила? — Артём покачал головой. — Папка обидится. Хотя… Он уже привык. — К чему привык, Тёма? Не била я ничего, он ее с собой забрал. Папа теперь будет жить отдельно. Вот и забрал свои вещи… Ульяна затихла, следя, как изменилось выражение лица сына. — Чего? Это как? Он в командировку уехал? — Нет. Он просто больше с нами не живет. Тёма выпрямился, растерянно оглядел кухню, потом встал, прошелся по квартире. Да, многого, что принадлежало отцу, не было. Парень вернулся, встал в дверях кухни и, делая вид, что совершенно не плачет, тихо спросил: — Выгнала его, да? Мама, но почему?! Почему всё, что хорошего есть в нашей семье, ты рушишь?! А как же мы? Нас с Элей кто–нибудь спросил? Ульяна не ожидала такой реакции. Михаил с детьми вообще как будто и не общался, вечно занят, просит не мешать, а если вечером он дома, то сидит один в комнате, щелкает компьютерной мышкой, листая новости. На выходных иногда он ходил с детьми гулять или на каток, летом катался на роликах. Но это всё до тех пор, пока сам хочет. В остальное время детей развлекала Ульяна. — Тёма, есть вещи, которые нам с папой надо было сделать, а вам с Элей принять. Это именно такая. Папа все равно остался твоим папой, ты всегда можешь позвонить ему, встретиться… — Ну да… Всегда ты всё портишь! Так и папа говорил! Он нас предупреждал!.. Артём развернулся и ушел к себе в комнату. Ульяна слышала, как он с кем–то разговаривает по телефону, наверное, с отцом… Но парень до Михаила не дозвонился. Он набрал номер сестры, та взяла трубку не сразу. — Эля! Она его выгнала! Она выгнала папу! — зашептал он. — Тём, извини. Я не поняла. У нас тут шумно. Кто кого выгнал? Тебя с урока, что ли? — Включи мозги, Элька! Папа ушел! Совсем ушел! А мама теперь будет жить в их комнате одна! — Как ушел? А как же он теперь? Где же он будет жить, а? А мы?! Тёмааа! Она всхлипнула, потом брат услышал в трубке короткие гудки… Эля вернулась домой позже, чем обещала. Ульяна уже написала ее преподавателю, спросила, почему репетиция затянулась настолько долго. Но ей ответили, что все давно разошлись по домам. Женщина набрала номер дочери. Не отвечает… Но вот хлопнула входная дверь. Ульяна выскочила из ванной и испуганно застыла. Эля, бледная, заплаканная, стояла в прихожей и зло, с ненавистью смотрела на мать. — Как же ты могла, мама?! Ты довела его, да? И он ушел… Ты постоянно ругалась с ним, он не выдержал. Конечно, кто такое сможет долго терпеть! Мама, ты ничтожество, слышишь?! Папе было плохо с тобой, вот он и убежал! И мы когда–нибудь уйдём, ты нас не остановишь! У всех матери хорошие, а ты… Чем он опять тебе не угодил?! Ненавижу тебя! Ненавижу! Ульяна передернула плечами. Реакции детей она боялась, но тут уж надо идти до конца, отстаивая свое решение, иначе она совсем потеряет свой авторитет… — Эля, это наше с папой дело. Я понимаю, тебе обидно и грустно, но поверь, так всем будет только лучше! Мы все успокоимся, продолжим жить, а уж время покажет, что делать дальше, — оправдывалась Ульяна. — Ну… Если хотите, можете выбрать жить с отцом. Я не буду возражать! — Скорее всего так и будет! — кинула Эля и ушла к Тёмке. — Сомневаюсь, что тёте Полине эта идея покажется удачной… — пожала плечами Уля… Ну как она могла сказать дочке, что у папы есть кто–то на стороне, что он неверный муж?.. Дети такого, наверное, знать не должны… Как–то Ульяна слушала передачу по радио. Там сказали, что, если даже супруги на грани развода, они не должны говорить друг о друге гадости детям. Это неправильно и подло. Уля тогда только пожала плечами, ведь ее это не касалось, и как будто бы забыла... А теперь вспомнила и поняла, как это трудно, не начать оправдываться, «топя» своего противника. Аргументов за развод было очень много, пальцев на руках не хватит, чтобы сосчитать, одно существование некой Полины уже камнем ложилось на дно их семейной лодки. Та кренилась, зачерпывала бортом воду, трещала… Ульяна решила не ждать кораблекрушения, закончила плавание. Или пустила всё на дно… Ульяна, прикрыв в кухне дверь, позвонила маме. Та выслушала новости спокойно, похвалила за смелость, но сказала, что жить одной, воспитывать детей – это тяжело. — Может, надо промурыжить Мишу немного, а потом вернуть? — предложила Ульяне мама. — Нет. Я больше не смогу так, мама, и он не изменится… — Делай, как знаешь, дочка. Мы с папой за тебя очень переживаем… Уля попрощалась, повесила трубку. Ей стало тоскливо, накатили сомнения. Мужа выгнала, с детьми поссорилась, что дальше?!.. «А дальше ты будешь жить так хорошо, как только можешь!» — мысленно ответила она себе… — Эля, иди ужинать. Артём, тебя это тоже касается! — крикнула женщина, поставила на стол тарелки, разложила еду, но ребята так и не пришли. — Идите, заодно поговорим! — попробовала еще раз Уля, но так и осталась сидеть за столом одна. Она поковыряла вилкой остывшую картошку, потом встала, вынула из шкафчика бокал, плеснула себе вина, выключила на кухне свет и зажгла свечи. Миша не любил сумрак, романтические посиделки при свечах, называя это пустой бабьей прихотью. Когда еще только поженились, и Ульяна устраивала им такие вечера, как показывают в кино, он терпел. Призом за терпение была она, жена. А потом родились дети, всё приелось, жизнь стала простой, приземленной, какие уж тут свечи! На последнюю годовщину свадьбы Ульяна накрыла стол, купила красивые подсвечники, подобрала салфетки, наготовила любимых домочадцами блюд, но Михаил, вернувшись с работы, был не в духе. Он строго сказал жене: «Убери все эти игрушки, дай поесть нормально!», велел детям мыть руки и садиться за стол. — Эля, Тёма, вы же тоже не хотите сидеть в темноте и есть наощупь? — показал он взглядом на свечи. — Маме опять нечего делать… — И закатил глаза, глядя на Ульяну как на умалишённую. Тёмка согласно кивнул, Эля хотела возразить, но промолчала. — Но у нас праздник. День свадьбы – это же событие! — Ульяна улыбнулась. — Ты помнишь, Миша, в тот день шел дождь. И сегодня тоже… — Отстань, ну шёл и шёл. Давай, что там у тебя, есть охота! Ульяна тогда только посмотрела на него удивленно, встала и ушла в комнату. — Уль! Уля, ну ты чего, обиделась что ли? Уль, опять ты себе всё придумала! Вот надо всем настроение портить вечером, да? — сел смотреть телевизор мужчина. — Дети расстроились, что, мол, мама ушла? Она обиделась? А на что обижаться?! У меня голова разрывается, столько дел, забот, мыслей, а ты какую–то ерунду придумываешь! И деньги, вон, потратила опять!.. … А теперь Миши нет, и можно делать многое из того, что раньше запрещалось – жечь свечи, включать музыку и громко петь, не стесняясь соседей, можно вставать в выходные тогда, когда тебе этого хочется, а не тогда, когда решит за всех Михаил. Всё, теперь пусть учит ходить строем Полину, а Ульяна будет жить свободно! Дети тихо прошмыгнули по очереди в ванную, заглянули на кухню. Мать с бокалом в руке танцует, что–то шепчет. Покрутили пальцем у виска и ушли… — Сдвинутая! — презрительно сказал Тёма. Так часто говорил отец, когда мама ругалась, чего–то требовала, возмущалась. Михаил пояснял детям, что она просто немного сдвинутая, что это от того, что мало работает, полдня дома сидит, напридумывает себе опять чего–то и орёт, почем зря! Ульяна работала в детском центре, вела занятия для малышей, освобождалась рано. Когда Элька и Тёма были маленькими, она и вовсе не работала, потом вышла на два часа в день, потом на три, дети пошли в школу, стали болеть, пришлось опять отказаться от работы. Теперь, ребята повзрослели, появилась возможность продолжить свою карьеру. Хотя Михаил только смеялся, ну какая карьера у воспитателя?! Подумаешь, трехлеток учить, а дальше что? Какой может быть тут рост?! Еще в институте Ульяна интересовалась многими вещами – нейропсихологией, логопедией, бегала на дополнительные занятия в нейрохирургическое отделение больницы, благо ее научный руководитель там работал, наблюдала, как восстанавливаются дети после операций, травм, помогала им учиться заново говорить, читать, писать, ходить. Она вместе с ними ползала по полу в кабинете ЛФК, кривлялась перед зеркалом и рисовала пальцем на песке, смеялась и всегда говорила: «Всё будет хорошо!» Они верили, улыбались в ответ… Однажды на улице Ульяну узнала девочка, подбежала, стала что–то говорить, сбивчиво, торопливо, Уля сначала растерялась, а потом вспомнила малышку, обрадовалась – всё действительно было хорошо!.. Но это было до свадьбы… А потом в жизни появился Михаил, элегантный и обходительный. Он дарил цветы, возил Ульяну гулять в Царицыно и Ясную Поляну, покупал билеты в театры и на выставки. Через полтора года поженились, Уля забеременела. Тёму она носила тяжело, постоянно была в больнице, постельный режим, страх, что что–то случится… Артём родился недоношенным, требовал много внимания и заботы. Уля вертелась дома, совершенно забыв о работе. Ей пару раз звонили, спрашивали, когда вернется, обещали увеличить зарплату, но Ульяна отказалась. Миша ее поддержал – жена должна беречь семейный очаг, а он, мужчина, будет добывать еду, охотиться на мамонта, приносить деньги. А потом, когда родилась Эля, когда дети стали повзрослее, Михаил, нет–нет, да и кинет жене, мол, хватит над ними виться, займись собой! Тогда Ульяна вспоминала, что она еще и просто женщина, шла в парикмахерскую не потому, что пора стричься, а просто чтобы что–то поменять, красила волосы, просила придумать ей новую причёску. Домой приходила улыбающаяся, отдохнувшая, показывалась мужу. — А вот и наша мама пришла… — скептически оглядывал ее Михаил. — Я надеюсь, это всё можно смыть? — интересовался он. Ульянина улыбка исчезала, она оборачивалась, смотрела на детей. Те отводили глаза. — Эля, тебе нравится моя новая стрижка? — спрашивала Ульяна. Дочка пожимала плечами, потом отвечала: — Не знаю… Это было обидно и странно, Уля потом долго сидела в ванной и плакала, жалея себя. Когда она перестала быть для своих детей «второй после бога», она понять не могла. Это произошло так незаметно, что невозможно обозначить дату. Просто когда–то мир перевернулся, а она подумала, что это всего лишь гроза… У Ульяны была лучшая подруга, с детства, еще со второго класса, Мария Панова, Маруся. Маруся стала крестной Улиных детей, поначалу часто бывала у них дома, но потом приезжать перестала, чаще приглашала к себе. — Маш, ну что не так? Мне очень нравится и причёска, и цвет, а они сказали, что плохо… Даже Эльке не понравилось! — сидя в кафе, рассказывала Ульяна. — Что, правда, плохо? Маша придирчиво оглядывала подругу. Иногда эксперименты с ее внешностью, и правда, были не очень к месту. Но чаще все казалось даже очень симпатично. Если Марусе что–то не нравилось, она прямо говорила, что не так. — Такой цвет тебя немного старит. Я думаю, если взять на тон светлее, будет супер! А вот бровки – прям идеально! И ногти, ногти какие! Так аккуратненько сделали, очень хорошо! Уля, главное, чтобы ты сама радовалась от своего преображения! Перекрасить волосы – дело нехитрое, а вот перекрасить их так, чтобы ты была счастлива – вот это уже мастерство. Да и не в тебе дело… Тут Маша обычно меняла тему, спрашивала о учёбе детей, планах на лето и другой чепухе, но Уля всё же однажды заставила ее сказать всё до конца. — Маш, скажи уже, что ты имеешь в виду! В ком дело? — Ой, не бери в голову! Я просто так сказала… Все люди разные, одним нравится одно, другим другое… — отмахнулась Маруся. — Нет, так не пойдет, я знаю тебя много лет, не увиливай! — Ульяна схватила подругу за руку. — Ну! — Да Михаил твой просто любит, чтобы ты была с изъяном, неужели ты не замечаешь?! Он найдет любой предлог, чтобы унизить тебя! Уля помолчала, переваривая информацию, потом рассердилась. — Не надо так говорить, Маша! Я знаю, вы с мои мужем не ладите, но зря ты про него гадости говоришь, он любит меня. — Он любит унижать, Ульянка. Есть такие люди. Он боится тебя, есть в тебе что–то, чего у него никогда не будет. Вот он и кочевряжится, чтобы ты думала о себе плохо. Он вампир, пьет твоё счастье! — горячилась Маруся. — Бросай его! Пока не поздно, бросай! — Маша! Замолчи! — Ульяна сжимала кулачки и отворачивалась. — Ладно, забыли. Еще кофе, или пойдем уже? — вздыхала подруга. Разговор этот никогда не приходил к логическому завершению, Улька когтями готова была защищать мужа, так что спорить становилось бесполезно. Они расплачивались, уходили гулять по улицам, потом Ульяна спохватывалась, спешно прощалась и уезжала домой. — Да еще же детское время! — смеялась Маша. — Мы договорились, что Миша посидит с ребятами до ужина, а я приеду и покормлю их сама, — оправдывалась Уля. — Улька! Что значит – посидит, а ты потом покормишь?! Он вообще–то с ними живёт! Это его дети! Вот если бы свекровь так с тобой договорилась, я бы поняла, но не муж! А если бы ты работала сутками?! — Я не работаю так. Ладно, Маш, не начинай. Тебе не понять… Тут Ульяна обычно замолкала, чувствуя, что ляпнула лишнего. Маша была не замужем, а ей, между прочим, уже к сорока. Она любила только одного мужчину в своей жизни, своего начальника, а он, как на грех, был женат. Другие Марию не интересовали, так и жила она в ожидании чуда, что ее вдруг заметят и предложат руку и сердце… — Извини, я не подумала… — виновато бурчала Уля, гладила подругу по плечу. — Нет, это ты не подумала, когда за Михаила своего выходила. Ну да ладно, беги, корми. Пока!.. … Ульяна слышала, как вернулись в свою комнату дети, не пожелали спокойной ночи, не заглянули… Ну и ладно, сегодня вечер ее свободы! Всё испортил телефонный звонок. Вера Петровна, Мишина мама, пригревшая сейчас его у себя на груди, строго поинтересовалась, не разбудила ли она невестку. — Нет, я не сплю, — пролепетала расслабленная Уля. — Я пью вино, у меня на столе горят свечи, и стоит кусок торта. Сейчас я буду пить чай. — Пьянствуешь, значит?! — взвилась Вера Петровна, глядя, как на кухне сын опрокидывает очередную рюмку, закусывая шпротами. — Этот тут сидит, водяру хлещет, ты там с винцом, а мне сердце рвать? Так что ли?! Ты зачем его выгнала, Ульяна?! Хорошо же жили, мирно! Ну чего тебе опять не хватает? Уж все деньги, все до копеечки он тебе приносит, дом – полная чаша, дети пристроены, ты обута, одета, чего не хватает–то?! Ну, может, в постели он уже не тот… — Вера Петровна понизила голос, — мой–то муж тоже в этом деле был не марафонец, но тут уж терпи! Жена ты, однако! Ульяна только хихикнула. — А может у тебя кто появился? А, Уль? — Веру Петровну вдруг потянуло на откровенности. Улька даже удивилась, свекровь обычно держалась с ней ровно, по–доброму, но душу никогда не раскрывала. А тут, видимо, был особенный случай… — Знаешь, у меня в твоём возрасте… Тебе сколько? — Тридцать девять, — сделав потише гитарную композицию, прошептала Ульяна. — Ну вот, у меня тоже был один… Ну, ухажёр… Так и что же?! Я к нему не ушла, погуляли, да и разошлись. А муж при мне остался, всё чин чином, и у Мишеньки полная семья. И ты, уж если так хочется, погуляй, но Михаила обратно призови! Не рушь семьюююю! — всплакнула Вера Петровна. — Деток же жааалко! Он их так любит! — Любит. Не спорю. Но обратно Мишку не позову. Пусть любит на расстоянии. Он любит их ровно до того момента, когда устанет и захочет, чтобы они исчезали из его жизни. Элька и Тёма не понимают, он их деньгами своими купил – Турция, аквапарки, подарки шикарные, поездки, рестораны… Но это он делает только тогда, когда сам хочет повеселиться. Он может договориться с ребятами, что пойдет на каток в выходные, а потом передумать только потому, что ему захотелось полежать дома на диване. Ваш сын знатный эгоист, Вера Петровна, уж извините… — Уля! Уля, так нельзя! У нас у всех есть недостатки! Ты, например, готовишь не очень, Миша мне каждый раз жаловался… Но ведь терпел же! Ел! — Да? Ну вот и зря мучался, бедный! — нараспев ответила Ульяна. — Да вы не переживайте так, Вера Петровна! Мы разведемся, Мишенька женится на другой женщине, Полине. Она его пригреет. — Чего–чего? Ульяна, что ты несешь?! Какая Полина? — Вера Петровна даже осипла, потом откашлялась, продолжила уже увереннее: — Уля, зачем наговаривать? Это нечестно! — Ой, больно надо! Эта дама звонила мне, мы поговорили… В общем, готовьтесь к свадьбе. Но внуков, естественно, можете навещать. Приезжайте, Эля и Тёма всегда рады вас видеть! На том конце провода повисло молчание. Было слышно, что Вера Петровна всхлипывает. — Вера Петровна, не расстраивайтесь! Всё бывает в жизни, все перемелется. Но меня тоже поймите, я не могу жить с двоеженцем… — Уля села на подоконник. За окном было совсем темно, только вдалеке по небу мелькали прожекторы от какой–то дискотеки. За черными, голыми ветками деревьев можно было разглядеть башенку МГУ, размытую, намеками выступающую из тумана. Внизу, во дворе, кошка сидела на скамейке, обернув лапки хвостом. Она тоже была свободна, как и Ульяна… — Ладно, Уля… Извини, я поняла. Деткам привет… Кстати, как они это всё восприняли? — вздохнула Вера Петровна. — Они считают меня виновной во всех грехах. Но это не ново. Я давно стала для них статистом на сцене. Подай, принеси, молчи и слушай, не смей, уйди, куда пошла… Если бы не звонок этой Полины, я бы еще, может, помучалась, но… В общем, спасибо той доброй женщине, что избавила меня от мужа. — Тебя–то избавила, а я как теперь? Он же ко мне пришёл, ирод! — хмуро прошептала Вера Петровна, попрощалась и повесила трубку… Дети долго не разговаривали с матерью. Не здоровались, не ели то, что она готовит, не прощались и не звонили. Три планеты, три их жизни вращались по одной орбите, но перестали соприкасаться. Ульяне было тяжело, но она твёрдо решила, что оправдываться ни перед кем не будет, не станет просить прощения, унижаться, возвращая себе внимание детей. В конце концов, если хотят, пусть переезжают к отцу, что такого?! Она им это уже сказала, два раза повторять не будет. … — Мне нужны деньги, — буркнул Артём с порога. — Ну, по–первых, здравствуй, сынок, — кивнула Ульяна. Она только что пришла с работы, еще не успела снять сапоги и стояла в прихожей, разглядывая сына. — Я сказал, дай мне денег! Ульяна удивилась, как в этот момент Артём стал похож на отца. Тот же резкий, повелительный тон, презрительный взгляд… Ну уж нет! Тёмку она портить не даст! — Артём, вежливые люди здороваются с родственниками. И не стоит чего–то требовать от меня. — А ты мне больше не родственник. Я с отцом буду жить. Дай денег, и всё. — Аааа… Вот оно что… А на что деньги–то? Много? — спокойно поправила причёску Уля, улыбнулась своему отражению. — Десять тысяч. — Это слишком много, — отрезала Уля. — А для папы не много. Это ты нищая, а у него хорошая работа, зарплата. Мы с Элей будем жить с ним. — Так зачем тогда просишь у меня? Иди к папе и проси. Извини, мне надо попить чай. Ульяна босиком прошла на кухню, включила чайник. Внутри у нее всё клокотало, тряслось, было так страшно, что Тёма прямо сейчас соберет вещи и уедет… — Папа не подходит к телефону. — Ну, так бывает, когда люди очень много работают, Тёма. Потерпи до вечера. — Но у тебя же есть деньги! Папа платит тебе на нас с Элей! — Ты имеешь в виду алименты? О, это ещё не скоро. Пока будет суд, пока решение… Придётся подождать. Да и потом, эти деньги будут уходить на ваши кружки, секции, еду и прочее. — Папа так и сказал! — пнул ногой в стену Артём. — Что он сказал? — подняла глаза Уля, размешивая сахар в чашке. — Он сказал, что ты охотница за его деньгами. Нам из них и копейки не перепадёт… — Тёма, есть выход! Не расстраивайся! — Уля нарочито широко улыбнулась. — Вы живёте с папой. Тогда все денежки будут вашими. Тебе же от него именно это надо? Эле тоже скажи, если есть желание – вперед! Не стану удерживать, но и любить меньше от этого я вас не стану! А пока ты всё же живешь со мной и перестань так со мной разговаривать, помой руки, поешь и сделай уроки. Вечером мне надо уйти, на час где–то. Я записалась на водительские курсы, тут недалеко, так что посидите одни. — Ты? На курсы? Мама, да ты не сможешь! Папа всегда го… — Артём осекся, встретившись глазами с Ульяной. — Мне всё равно, что он говорил. Я взрослая женщина, дипломированный специалист, я сама решу, что я смогу, а что нет. О тебе папа тоже много всего говорил… Часто ошибался. Парень хотел уточнить, что же там говорил отец, но не стал. Он испугался, что услышит что–то плохое – папа в нем сомневается, высмеивает, критикует… Так же, как он обычно говорил про маму… Ульяна ушла в шесть. Эля и Артём смотрели телевизор, не стали выходить из комнаты, желать ей удачи. Да и не надо, Уля всё равно любит их!.. Возможно, она вернется сегодня в пустую квартиру, дети соберут свои вещи и уедут к отцу. Возможно, они уже всё решили и ждут, когда останутся одни, чтобы бросить её. Время покажет… … Вера Петровна выставила сына за дверь, как только узнала, что тот бабник. Он пробовал покричать, показав, кто в доме хозяин, но мать просто вытащила из шкафа мужнин ремень и недвусмысленно рассказала, как будет воспитывать своего мальчика. Михаил проклял ее и ушел, пообещав веселую жизнь. Теперь он снимал однушку в Зябликово. Ульяна перед уходом сообщила детям новый адрес отца… … Артём и Элька стояли перед дверью и всё не решались нажать на дверной звонок. Они привезли кое–какие свои вещи, надеялись, что отец примет их и разрешит пожить с ним. — Может, маме хоть записку оставим, а? — с сомнением протянула Эля перед отъездом. — Она будет волноваться! — Ну оставь, мамина дочурка! Мамочка будет волноваться… Какие неженки! Артём зло посмотрел на сестру. Она испугалась, что он не возьмет ее с собой, писать записку не стала… Эля протянула руку, три раза позвонила. Клацнул замок, дверь открылась, на пороге стоял Михаил. — Не понял! — вскинул он брови. — А что вы тут делаете? — Привет, папа! Мы к тебе приехали! — Эля быстро прошмыгнула в квартиру, стала разуваться. — Мы поживём у тебя пока, ладно? — кивнул Артём и тоже стал раздеваться, снял куртку, бросил ботинки на пол. — Что значит поживёте? Мать где? — Миша строго разглядывал детей. — Дома. Она сказала, что по закону, если мы хотим жить с тобой, то имеем право. Мы вот хотим… — пояснила Эля. — Вы, что, обалдели? — скривился мужчина. — В однушке втроём?! — Ну… Ты можешь снять другую квартиру, побольше! Пап, мне, кстати, денег бы… Ба, да у тебя приставка появилась? Тренажёр?! Ты ноут себе новый купил?! — Артём с интересом дотрагивался до вещей, восхищенно смотрел на отца. — Да. Ты только не трогай. Артём, я что сказал?! И вообще, езжайте домой, мне некогда. Надо предупреждать перед тем, как навещать! Не учили вас? Эля испуганно вздрогнула. — Папа! — начала она, но тот перебил её. — Домой, я сказал. Мне некогда, у меня дела. Эля, перестань копаться, улитка! Артём, отойди отсюда, это не твои вещи, нечего зариться. Собирайтесь, и бегом к матери! Я сам вам позвоню. Я вас не звал, не приглашал! Моду тут взяли решать всё за меня! Сначала выставила из дома, потом детей подкинула! На моей шее опять сидеть будете? Дудки! Всё, пока! Ульяна боялась, что Михаилу хватит ума поманить детей, привлечь, поиграть с ними в доброго папочку, наговорить про неё плохого, купить ребят, в конце концов. Тогда он бы сделал ей очень больно, он бы отобрал самое дороге. Но он был не готов. Недавно звонила Полина, позвонила просто попрощаться. Миша просил ее не рубить с плеча, но она уже повесила трубку. Потом звонила мама. Она сухо сообщила, что вычеркивает его из завещания, квартиру и дачу перепишет на Ульяну и просила больше к ней не приезжать. Он попытался накричать на неё, но она отключила телефон. Это Михаила доконало. А тут еще дети приехали… Он захлопнул за ними дверь, закрыл глаза и сел на пол, накрыв голову руками. … Эля долго плакала, не могла уснуть. Ульяна сидела под дверью детской комнаты, просила пустить её, но Эля не открывала. Уля понимала, что сегодня миф об идеальном отце разлетелся в пыль, это надо пережить, хотела помочь, но ей не позволяли… Артём сухо кивнул матери, когда они с сестрой приехали домой, объяснять не стал, но было понятно, откуда они вернулись. Ульяна попыталась поговорить с сыном, но тот только помотал головой… … Спустя положенный срок, все стали свободными – и Ульяна, и Михаил. Паспорт со штампом о разводе, решение суда о том, что дети живут с матерью, назначенные алименты — всё оформлено должным образом. Эля быстрее сблизилась с матерью, не выдержала наложенного самой на себя обета молчания. Они с матерью теперь говорили о чепухе, смеялись и шептались вечерами, сидя на диване, смотрели фильмы, Ульяна научила дочь вышивать, хотя раньше Миша презрительно называл это занятие признаком недалекого ума. Эля вдруг поняла, что мама тоже была подростком, влюблялась, сомневалась и боялась чего–то… Раньше Уля этого никогда не рассказывала… По отцу девочка скучала, но не так сильно, как в начале. Артёму пришлось тяжелее. Он привык, что мамы в доме практически и не заметно. Она что–то делает, но так, чтобы не мешать отцу. А теперь тень превратилась в живого человека, она что–то требует, заявляет свои права и открыто говорит, когда ей что–то не нравится… Это было странно, но скоро Артём понял, что гордится своей матерью. Раньше не замечал, ну, вещь и вещь, есть и есть, а теперь гордится! Когда Уля, взяв машину на прокат, первый раз сама отвезла детей на дачу, Тёмка, дождавшись, пока мама припаркуется, торжественно сказал: — Ну ты, мама, крутая! Ульяна бы запрыгала от радости, да не солидно это… Она обняла сына, но Артём заметил, что на них смотрят соседские мальчишки, высвободился. — Но–но! Я попрошу без этого всего! — пробурчал он. — Багажник открывай… То есть, открой, пожалуйста, я продукты в дом занесу! Вышла встречать гостей Вера Петровна. — Уля, детка, приехали? Молодцы! За стол! За стол, орлы мои! Всё стынет! Ульяна кивнула, обняла свекровь и повела ее в дом. Та шагала мелко, волновалась и всё оглядывалась на внуков, любовалась. Михаил больше уже не женился. Ни одна женщина не могла ужиться с ним. Первое время всё, как будто, было хорошо, но потом он опять замечал в своей избраннице кучу недостатков, воспитывал, укорял. И тогда опять оставался один… Детей он навещал, они к нему приезжали, но не часто. Им как–то стало не о чем говорить. Раньше темой общего обсуждения становилась Ульяна, теперь же Артём не позволял отцу говорить о ней что–то плохое, одергивал. — Тём, я вот что хотел у тебя спросить, — как–то, отведя сына в сторону, прошептал Михаил. — А может мне к вам вернуться? Как думаешь, примет меня мама обратно? — Не надо, пап… Правда… — Почему? — угрюмо спросил мужчина. — Потому что так будет нехорошо… Миша вздохнул. Он недавно видел Ульяну на улице, хотел подойти, но вдруг оробел, такая она стала царь–птица… Может и правда уж ни к чему ворошить прошлое… Хочется только будущее хорошее – и ей, и детям, и себе… — Надо помириться с матерью! — решил Михаил. — Она одна у него осталась, ну куда он без неё?!.. Автор: Зюзинские истории.

✍️Угостили на дне рождения необычным салатом Приехала домой и на следующий же день приготовила его дома на ужин.👍🏻 Семья была в восторге, от этого салата ничего не осталось. Ингредиенты: -500 гр куриного филе Полный список ингредиентов 👉 https://link.ok.ru/eQlN1

— А пальто–то какое! Пальто! Ну, кучеряво живет! Эй, Лариса, чего не здороваешься? Женщина остановилась и, гордо подняв голову, спокойно кивнула: — Здравствуй, теть Ир. А ты всё за чужую жизнь переживаешь? — А чего мне за свою переживать–то? Всё ладно–складно, муж, вон, дома сидит, накормлен, доволен, Зинка в городе, пристроена, во дворе у меня чистота, порядок. Нечего мне переживать! — Ну да, Зину я в городе видела. Привет вам передает. Уезжает она, с мужем. Ребеночек скоро у них родится. Лариса усмехнулась, кивнула, прощаясь, и пошла дальше. А Ирина Егоровна, открыв рот, смотрела ей вслед. — Кого родит?! Что ты несешь?! Какой муж?! Но Лара не стала ничего объяснять, пусть сами разбираются. … Лариса в деревне давно не жила. За это её некоторые осуждали. Знамо ли дело, муж только пять месяцев, как умер, а вдова, погоревав, махнула в город, оставив свекрови Ваньку, сына своего. Мальчику тогда было пять. — И куда собралась? Горе тебе совсем разум отшибло? — глядя, как невестка собирает вещи, бубнила свекровь, Валентина Петровна. — Ванька скучать будет, и сама где пристроишься, кем? Валентина Петровна о сыне горевала. Несчастный случай произошел на лесопилке, спасти мужчину не удалось. Приходил потом председатель, и так, и этак приставал к семье с хитрыми вопросами. Лариса сразу поняла, что не чисто дело, стала выяснять, что и как произошло. Мужики молчат, глаза отводят. Только дед Никита, известный на всю округу пьяница, велев зайти к нему вечерком, усадил гостью за стол, плеснул себе и ей по рюмашке, огурцы в миске выставил солёные, капустку, картошки наварил, кивнул, чтобы ела, а потом, после третьей, «за упокой», рассказал, что Юрка, Ларисин муж, подрался с сыном председателя, за что, не сказал. Да только толкнули Юру, он ударился об угол агрегата… А всем сказали, что голова у Юрки просто закружилась, вот и упал. Председатель всех запугал, мол, уволит, если кто проболтается. И куда тогда идти, ведь вокруг всё разваливается, вот мужики и испугались правду сказать… — Да ты пей, пей, Ларка. Так легче будет! — дед Никита плеснул еще себе, гостье, крякнул, хлопнул себя по коленке и залпом выпел. Раньше он мог пить много, долго, получал от этого удовольствие, но сильно не хмелел, теперь же, постарев, быстро терял рассудок, обмякал и чаще всего начинал плакать, ругая свою пропащую жизнь. Вот и теперь, закусив огурцом, захныкал, вытирая глаза мятым клетчатым платком, потянулся к Ларисе, чтобы та успокоила его, но женщина отвернулась. закрыв глаза, вздохнула, а потом, вскочив, убежала из избы. Дом председателя стоял в самом начале улицы. Женщина, чуть запыхавшись, дошла до калитки, дернула – закрыто. — А ну выходи, Андрей Васильевич! Выходи, иначе хуже будет! Зажегся в окошке свет, выглянуло испуганное лицо. — Чего буянишь, Ларка? Спать иди, поздно уже! —Нет, не уйду. Не уйду, пока ты правду не скажешь. Выгородил Кирилла своего? Думаешь, так с рук сойдет?! Убийцы вы! Трусливые, гнилые сморчки! А ну иди сюда, я тебе глаза повыцарапаю! Лариса ткнулась в калитку, та зашаталась, скрипнула, но не отворилась. Андрей Васильевич, юркнув обратно в комнату, судорожно натянул штаны, рубашку, трясущимися руками застегнул пуговицы и шикнув на жену, чтобы молчала, вышел во двор. Подойдя к Ларисе, он презрительно смерил её взглядом. — У, да ты выпивши! А я–то думаю, что буянишь… — А где Кирилл? Кирилл твой где? Пусть тоже приходит, расскажет, как мужа моего головой, как… Лариса, как не старалась сдержаться, разрыдалась, сползла на траву, села на колени и заревела, просто, по–бабьи, как не могла сделать дома, не хотела пугать Ваньку… Она причитала, невнятно бормоча что–то через рыдания, стонала, а потом, зло глядя на растерянного председателя, кричала, что сгноит его, что так не оставит, что… — Да у тебя сын, окстись! Вот сейчас вызову, кого следует, за пьянство тебя и прав родительских лишат, и Ваньку твоего отберут, без всего останешься. Иди домой, глупая ты баба! Иди, а завтра поговорим. Лариса покачала головой. — Не напугаешь! Слышишь, ты, бочка, (председатель был грузным, приземистым мужчиной), давай сюда Кирилла своего! Давай его сюда!!! Лариса вскочила, стала трясти калитку, силясь вообще сорвать ее с петель. Андрей Васильевич испуганно отпрянул, потом, взяв себя в руки, шагнул вперед, схватил женщину за плечи и, притянув к себе, шепнул: — Да бабник твой Юрка был. Юбку они с Кириллом не поделили, ссора вышла. Хочешь, всё, как есть, расскажу? Вся деревня узнает, как он в соседнее село, к тамошней фельдшерице ездил, как врал тебе, что ночует на работе, как… Лариса судорожно вздохнула, приложила руку ко рту и быстро–быстро замотала головой. — Нет, неправда, неправда! Не имеешь ты права так говорить! — она замахнулась и вперила кулак прямо Андрею Васильевичу в щеку. Тот охнул, пошатнулся и сел на мокрую от росы траву… — Да все знают! Все, одна ты как слепая живешь! — закричал он. — Вся деревня в курсе похождений твоего Юрки была! Кинулась к председателю его жена, стала поднимать, поскальзываясь в галошах и пыхтя, выглянул из избы Кирилл, хмуро провожая взглядом Ларису, заколыхались в соседних домах шторки, а Ларка, закусив губу и гордо расправив плечи, шагала по дороге, чувствуя, как болит от председательской челюсти рука, разливается острая боль по костяшкам, отдает в запястье, пульсирует, потом на миг затихает, обманывает, будто прошла, и жахает с новой силой… «Болит, значит жива я еще… Значит, не каменная… Уууу, что же ты, Юрка наделал…. Что натворил…» — мысли вяло метались в голове, путались, вырывались тихим стоном и дрожью в плечах… Лариса долго бродила по улице. Нужно было успокоиться, отдышаться. — Вернулась? — свекровь осуждающе смотрела на Лару, пока та снимала плащ и переобувалась. — Ванька заболел, горит весь, а ты ходишь неизвестно где! Да ты пьяная что ли? А ну дыхни! Лариса презрительно усмехнулась. — Юру поминали с дедом Никитой. Он мне тут рассказал, как жизнь–то наша с Юрой, оказывается, протекала, удивилась я… Брови свекрови поползли вверх, глаза испуганно забегали. — Аааа, так и вы всё знали? — как–то торжественно, словно подтверждая свои догадки, кивнула невестку. — Покрывали Юрку, да? А вот через эту свою неверность он и погиб… — Замолчи! А ну сейчас же замолчи! — зашипела Валентина Петровна. — А ты думала, на тебя, костлявую да бледную, у него глаз ляжет?! Как была страшная, так и сейчас не лучше. Иди лучше, Ванечку погляди, совсем захворал, пока ты водку по подворотням хлещешь! Знала мать … Может, и не одобряла, но поперек слова сыну не говорила… Неужели, если Ванька, когда вырастет и вот также будет гулять, Лариса тоже найдет оправдание, пожалеет… Или просто промолчит, мол, сам разберется… «Нет! Прокляну, отрекусь, но такого сыну не прощу!» — покачала головой женщина, взяла Ваню на руки, потрогала лоб. Горячий… Болезнь Ивана как–то отвлекла Ларису, заставила на время забыть свои обиды, но потом, когда сын пошел на поправку, Лара снова растревожилась. Всё ей казалось, что смотрят ей вслед люди, кто с сожалением, кто с насмешкой, кто, равнодушно кивая, мол, и правда, такая рыба сушёная кому нужна… Слова Валентины Петровны врезались в память, засели там занозой и саднили, не давая покоя… … Ближе к зиме Лариса, дождавшись вечером, пока Ваня уснет, села перед свекровью, помялась, а потом, собравшись с духом, сказала: — В город я уеду. Там устроюсь, работу найду, Ваня пока с вами побудет. А как наладится всё, заберу его. Валентина Петровна замерла на миг, отвлекшись от разложенных на столе карт, потом, мельком взглянула на невестку: — Да ну ерунду–то говорить! Сиди уже, тут дел много. — Нет, я уеду. Не хочу здесь жить. Деньги вам буду присылать на Ваню. — Значит, муж в землю, а ты бежать? Ребенка по боку? Все вы в город ринулись. Вон, Зинка Власова тоже чемоданчик собирает… И что вам там, медом намазано, что ли? А тут кто будет работать? Пить–есть любите, поди, и хлебушек свежий, и молочко… А за коровами старух оставляете ходить. Ты на руки мои поглядела? Смотри, в трещинах все, зудит да дергает, а я работаю. На вас, таких ласточек… Свекровь сунула под нос Ларисе свои распухшие руки. Та отвернулась. — Ну и бросай! Бросай нас с Ванечкой! Не любишь нас, Юрку похоронила, беги за легкой жизнью… Валентина Петровна всхлипнула. Вся жизнь ее разваливалась, трещала. Нет сына, любила она его, родного, нежного. Бывало, придет он с работы, сядет с ней рядышком, как в детстве, прижмется к плечу и одно только шепчет: «Мамка… Мама…» А у неё уж сердце заходится от любви, млеет… Потом в доме появилась Лариса. Любить её Валентина не могла, даже когда внука ей родила, Ванечку. Но зато была полна изба, все при ней, при Вале, вроде семья… А теперь всё… Всё прахом… …За легкой жизнью поехала Лариса… Да, рано не вставать, скотину в поле не гнать, в грязи не копошиться, хлюпая в резиновых сапогах по меже… Забот меньше, но и в городе такие приезжие никому не нужны. Лариса и Зина, две беглянки, сняли одну комнату на двоих, всё, что было, все деньги, в «общий котел» кинули. Зина, пользуясь одной ей известными связями, устроила их с Ларисой в галантерейный магазин, продавцами. Дело нехитрое, считать обе умели хорошо, людям улыбаться тоже. Ларису поставили за прилавок с нитками, пряжей и прочим рукодельным инвентарем, Зина, девушка модная, видная, отхватила себе парфюмерный отдел. Рядом с ней всегда крутились мужчины, провожали, встречали, она стреляла глазками и жеманно поводила плечиками, но ночевала всегда дома, в комнате вместе с Ларисой. Когда жили в деревне, Лариса с Зиной практически и не знали друг друга. Только когда Валентина Петровна сказала, что Зинка тоже в город уезжает, Лариса сама пришла к ней, уговорила ехать вместе. — А Ванька как же? С ребенком никуда не возьмут. Можно, конечно, в садик его устроить, но сначала работу надо найти, — прищурившись и подкрашивая глаз, проговорила Зинаида. — Ваня останется тут. С бабушкой. Буду навещать, деньги им присылать. — А что ты тут–то не останешься? Валентина не вечна, дом все равно твой будет. А что слухи ползают, так дави их. Мало ли кто про кого говорит! — И ты знаешь? Ну, про Юру моего и фельдшера… — Лариса поморщилась. — Я? Знаешь, я в то, то своими глазами не видела, особо не верю. Нет, наука – другое дело, а вот кто там к кому бегал, дело не моё. Юра на тебя всегда смотрел, о тебе говорил. Идешь ты по улице, он шею свернет, пока тебя провидит, придешь ты на танцы, он сразу расцветает… Зина вдруг отвлеклась от зеркала, повернулась к Ларисе и, положив ей руку на плечо, продолжила: — Понимаешь, его уже нет, сохрани о нем хорошее, помни только это… Чтобы потом Ване рассказывать… А плохое, черствое, если и было, пусть с другими останется. А ты живи дальше. Ладно, поедем вместе, может, так тебе и лучше. У меня в городе дядька есть, магазин галантерейный открывает, продавцов ищет. Пойдешь? Лариса кивнула. — Спасибо, Зин. Я твоя должница буду. — Брось! Хорошо всё будет, это я тебе говорю!.. Так и порешили... … И вот уже Лариса уверенно, улыбаясь покупателям, выбирает нитки – кому какие, да для чего. Сама она шить умела, хотя дело это не любила. Но машинка швейная в доме всегда была, Ваньке первые костюмчики сама строчила, себе платья тоже выкраивала по журналам. Директор магазина, Зинкин дядя, Роман Павлович, Ларисой был доволен, премии иногда давал, хвалил. Зину так и вообще задаривал флакончиками духов. Лариса всё думала, какой родственник хороший, вот не зря говорят, что деревенские всегда друг за друга, тянут, помогают. У них это как будто в крови заложено, не вывести. — Зин, а что твой дядя к себе тебя не возьмет? Комнату снимаешь, ютишься, а у него, как я слышала, квартира большая. Зина пожала плечами, рассмеялась, легко так, по–детски, а потом, наклонившись к сидящей за столом подруге, ответила: — Ты что, до сих пор не поняла? Ну ты, Ларка, наивная! Если б был он моим дядей, то в деревне уж хоть раз бы появился, родня всё–таки! Ты об этом не думала? Ха, дядя… — Так ты его… Ты с ним… — Лариса как–то скривилась, как будто лимон съела. — Да. Зато у тебя и меня есть работа, спокойненько себе стоим, покупателям улыбаемся. А у других, слышала, что? — Нет. Что? — растерянно спросила Лариса. — Если недостача, если товара не досчитались, платят свои, кровные. Нас Ромочка мой бережет. Но это до тех пор, пока я с ним. Ну и вон, ткань дал, на платьице, ты посмотри, какая! Зина метнулась к своей кровати, развернула сверток и вынула оттуда материю глубокого, кобальтового цвета. Та стала переливаться под ламповым светом бирюзовыми и сиренево–фиолетовыми оттенками. — Ну? Нравится? Синтетика, а какая мягкая, ты потрогай! Зина сунула кончик ткани Ларисе в руки, но та отдернула ладонь, будто предлагали ей простыню потрогать, на которой Роман Павлович спал. — Брезгуешь теперь? — Зина пожала плечами, а потом вдруг заплакала, размазывая по щекам только что нанесённые румяна. — Я плохая, да, а ты хорошая. Ты вдова, а я подстилка. Ну, что молчишь, уж скажи! Да я, чтобы оттуда, из дома родного, выбраться, всё готова сделать была. Через Ромку, значит, через Ромку. И пусть! И расскажи теперь дома, давай! Мне всё равно! Лариса, испуганно вскинув брови, обняла девчонку, та прижалась к подруге, всхлипывая и что–то бормоча. — Меня мать била. Понимаешь, как отец выпьет, так она на меня срывалась. Всё этот самогон проклятый, ненавижу! Папка у меня калека, ты же знаешь. Работать не мог. Наливки всякие делал, самогон по собственному рецепту, настойки. И продавал. Тем и жил. Мать злилась, его не трогала, потому что ногами–то он слаб, а вот руками… Но рядом была я. Посмотри! Нет, посмотри! Она расстегнула платье и показала Ларисе спину. Зинкина мать умело владела ремнем… О Романе Павловиче больше не говорили… Как–то вечером, в субботу, когда магазин уже закрылся, подруги решили сходить на вечер танцев в Дом Культуры. Обе в синем, кобальтовом, в туфельках и с искусно уложенными волосами, они походили на двух сестер. Парни заглядывались на новеньких, их девушки хмурились, чувствуя в пришлых конкуренток. Небольшой городок не был богат женихами, население в–основном составляли ткачихи, что работали тут же, на фабрике, поэтому каждый парень, даже хромой–косой–картавый, был на учете у девчонок, обхаживался и привечался по–особому… Виктор заметил Ларису не сразу. Он был так занят, так внимательно разглядывал ноты, стоящие перед ним, потому что в глазах всё плыло после вчерашней свадьбы друга, а играть сегодня в Доме Культуры он договорился еще давно, что теперь трубач, тараща глаза, силился не сфальшивить. Лара встала совсем рядом с оркестром. Она любила музыку, живую, инструментальную, просто слушала, даже не думая танцевать. Да и не с кем было. Вокруг молодежь, а ей, Ларисе, уже тридцать два, куда теперь коленца выкидывать… Завтра поедет к Ваньке, накупила ему всего – леденцов, курточку зимнюю, сапожки, грузовик пластмассовый, как просил… — Валентине Петровне надо что–то! — вдруг испуганно вспомнила она. У свекрови на неделе будет День Рождения! Валя после отъезда невестки совсем к ней охладела, здоровалась, молча наливала чай или сажала обедать, вздыхала, сетовала, что Ваня скучает по матери, да той, видимо, наплевать… Потом уходила к себе и сидела в комнате до тех пор, пока Лара не уедет. Лариса играла с сыном, гуляла, купала его, а потом, оторвав от себя его руки, крепко обвивающие шею, говорила, что скоро заберет его с собой, что нужно подождать, а пока пусть Ванька слушается бабушку, не безобразничает… Ваня мать очень любил, как, впрочем, любой ребенок, особенно сын. Между ним и ею была особая, молчаливо–чувственная связь, там не нужно было что–то рассказывать, объяснять. Общались просто глазами… У Вали душа кровью обливалась, когда мальчонка, во сне всегда говорливый, шумный, звал Ларису, что–то сумбурно ей рассказывал, садился на кровати и, щуря глаза, искал Ларку в комнате. Но и отдавать его матери Валентина не хотела, ведь тогда она останется совсем одна, в холодной, тихой избе. Муж Валентины Петровны, человек суровый, строгий, с особым внутреннем стержнем, умер, когда Юрке было лет пятнадцать. Тогда разбиралось дело о хищениях на лесозаготовках, он как будто был причастен. Не пережил такого позора, напрасных обвинений, сердце не выдержало… Валя пролежала недвижимо неделю, Юрку пока к себе взяли соседи. А потом встала, зажила, но как будто обломилось в ней что–то, словно во сне существовала, с пеленой на глазах. И что бы Юрка не творил, как бы не куролесил, не ругала, лишь бы только рядом был… … — Не успею! Магазины уже все закрыты, что же делать?! — Лариса заспешила к гардеробу. — Девушка! Девушка, подождите! — Виктор, отыграв последние аккорды очередной танцевальной мелодии, сказал, что пойдет покурить. В зале включили магнитофон, пары снова задвигались, как будто это не отдельные люди, а единый, чешуйчатый организм, подчинившийся незамысловатому ритму. — Что? Простите, вы мне? — Лариса оглянулась. — Да, вам. Извините, я хотел с вами потанцевать, а вы… Вот так уйдете? Так скоро? Лара поискала глазами Зинаиду, но той не было видно. — Да, вот так и уйду. Мне нужно купить что–то для свекрови. Завтра еду к ней и моему сыну в деревню, нужно привезти гостинец. У Валентины Петровны скоро день Рождения, я забыла, а магазины закрываются… — она посмотрела на часы, — очень скоро. Лариса знала, что среди молодежи особой популярностью уже не пользуется. Вдова, с ребенком, при отсутствии жилья и, наверняка, с кучей других проблем, она болталась где–то на отмели, а вся охота на невест шла на глубине, ей недоступной. Хотя уж какое теперь замужество!.. — Так давайте поспешим! Где ваш номерок? Виктор выхватил из ее рук белый ярлычок с номером, перепрыгнул через загородку и нашел пальто. — Ваше? Надевайте, бежим! Лариса растерянно натягивала пальто, путаясь в рукавах, потом почувствовала, как мужчина нацепил на ее голову шапку. — И куда? Вообще куда мы пойдем? Я вас даже не знаю! — И я вас тоже. Но это же интересно! Бежим!.. … Валентина Петровна, отогнув шторку, смотрела, как Лариса открывает калитку, как пропускает вперед какого–то мужчину. Тот что–то говорит, смеется, держит в руках сумки. Ваня, услышав голос матери, быстро оделся и выскочил на улицу. — Мама! Мама! Приехала! За мной приехала! — мальчишка прыгал и кричал рядом со смущенной Ларой, потом заметил чужака, замолчал и уставился на него. — Ваня, познакомься, это мой знакомый, Виктор. Он музыкант. Зашли в избу. Там, у стола, сложив руки на груди и плотно сжав губы, стояла Валентина. — Добрый день, — весело поздоровался с ней гость. — Меня Виктором зовут. Мужчина протянул женщине руку. Она отвернулась. — Валентина Петровна! — Лариса, раздевая улыбающегося Ваню, посмотрела на свекровь. Прямая, широкая в плечах спина, платок накинут резко, без единой складки, руки держат его кончики, мнут между пальцами. Недовольна… — Что, Лариса? — строго переспросила она. — Что ты хочешь мне сказать? — Я приехала. Вы не рады? — Притащила хахаля, а мне радоваться?! Может быть, поклоны ему отвешивать еще? Как вас там? Виктор? — Вы совершенно правы. Виктор. Ну, Лариса Николаевна, я поеду, наверное. У меня завтра лекции, нужно быть свежим и отдохнувшим. Виктор, подмигнув мальчику, чмокнул Ларису в щеку и зашагал по дороге к станции. Его провожали любопытные взгляды соседей. Лариса покраснела. Валентина, покачав головой, ушла в свою комнату. Только Ваня не волновался, разве что сердечко его быстро стучало, потому что в принесенных незнакомцем пакетах угадывались очертания долгожданного грузовичка… …Через три дня, когда Лариса уже уехала, Валя, сев за стол, развернула сверток, оставленный невесткой. Подарок… Вале муж подарков не дарил, считал это лишним, «не баре!». Николай считал лучшим подарком то, что дом держит в достатке и правильности, что не скрипят ступени на крыльце, не течет крыша, а в коровнике свет проведен. Удобно – вот тебе лучший подарок… Женщина шуршала бумагой. И ойкало сердце, по–детски, в предвкушении сказочного… Внутри бумаги пряталась статуэтка. Лежащая на траве лошадь, белая, покрытая глазурью, отливающая перламутром. Грива выкрашена была в серовато–серебряный цвет, глаза – голубые, точно камушки вставлены. Рядом с лошадью лежит жеребенок, рыженький, смешной. Тычется он матери в морду, словно целует. Валентина Петровна даже охнула. У них в избе раньше была такая статуэтка. Дед принес с какого–то базара, сказал, что Вале на забаву. Девочка поставила украшение напротив кровати и смотрела на него вечерами. По душе пришлась игрушка. Угадал дед… А потом статуэтку продали. Нужны были деньги, тогда продали многое – и сервизик, и лампадку красивую, с витражными стеночками, и ту лошадку… Валя в школе была, вернулась, статуэтки уже не было. мать извинялась, уговаривала не расстраиваться, а Валя, подросток, резкая, вся как натянутая струна, взвилась, кричала, убежала потом, укрылась у соседки в сарае и плакала – от того, что без спроса взяли, от того, что жизнь гораздо сложнее, чем хочется и видится в детстве… … Валя провела рукой по мордочке жеребенка. Маленькая шершавинка, то ли брак, то ли еще что, попало под руку. Валентина Петровна еще и еще раз гладила статуэтку, потом перевернула ее. Там, где стояло заводское клеймо, был отколот кусочек. В детстве это место напоминало Вале след от лапки мышонка. — Она… Она! — Валентина пожала плечами и расплакалась. — Надо же… Она!.. Подарок Виктора и Лары пришелся ей по сердцу. Валя стала оттаивать, нежнее смотрела на Ваню, вечером говорила ему о Ларисе, о том, как она его любит… … После Нового Года уволилась из магазина Зинаида. — Ты это зачем? — Лариса удивленно сидела напротив подруги. Та отводила глаза. — Так надо. — Ну ясное дело! С хорошего места уходить – это «так надо». Что стряслось? — Я Романа Павловича бросила. Зина встала и отошла к окну. А там, под снежным покрывалом, спала земля, видела сны про лето, жаркие ветра и проливные дожди, про стрижей, рвущих небо на полоски, и котят, что народятся весной, запищат у матери под пузом, требуя молока… — Ну бросила и бросила. Он велел уйти, что ли? — Нет. Я сама. Я парня встретила, нравимся мы друг другу. Ну… Ну и ребенок у нас будет… Зина замолчала, испуганно обернувшись. Сейчас рассудительная, строгая Лариса отчитает её, обзовет бранным словом, только ударить не посмеет. Мать бы обязательно ударила… Ларка, вскинув брови, наблюдала, как затравленным зверьком Зинаида смотрит на неё, как нервно теребит рукав кофты. — Так а что увольняться–то? Спокойно отработай и иди в декрет. Роман знает? — Нет. Я боюсь, что, как узнает, мстить начнет. — Кому? Тебе? — Лариса рассмеялась. — Да ты что?! Глупенькая! Ну, хочешь, я с ним поговорю? — Нет. Я решила. Мы со Стасиком уедем. У него родня под Брянском, там поживем, а дальше посмотрим. — Жаль… Очень хочется ребеночка твоего посмотреть… … Весна. Еще расхлябанно чавкает под ногами земля. Еще поля только–только покрываются щетинкой ростков, словно пушком детская головка, ещё в низинах и оврагах лежат комочки снега. Ваня бегает и тыкает их палкой. А Валентина внимательно следит за внуком, не упал бы куда. Лариса обещала скоро приехать. Может, завтра, может, чрез два дня… — Я Ваню заберу с собой, — Лара стояла перед свекровью, точно вещь какую вымаливала. — В школу ему скоро, да и вообще, со мной жить он должен. Валентина Петровна вздрогнула. — И где ж это? В комнатенке? С этим твоим… Как там его? Ну, мужчина приезжал тогда… Валентина наигранно скривилась: не будет она показывать, что довольна выбором невестки, не так всё просто! — Виктор. Да. Мы расписались. У него квартира есть. Ване там будет хорошо. Виктор преподает в институте, а по вечерам подрабатывает в оркестрах. — Что ты сделала? Ты замуж вскочила? Ты в своем вообще уме? Юра только отошел, а ты уж… Как можно, Лариса?! И мальчика тащишь! Нет, Ваня останется со мной. А ты можешь хоть на все четыре стороны шагать! Она ударила кулаком по столу, припечатывая свое решение гулким стуком. А потом на статуэтку свою взглянула. Ведь это Витя тогда ее нашел, подарил… В антикварном магазине, говорят, такие сейчас продаются. Дорогие очень… Но ведь внука заберут! Насовсем же! А он вон как с козой Валиной управляется, вон как бегает, куда ему в город?! — Не забирай Ваню! Ну прошу тебя! Грустно мне без него будет! — Валентина вдруг схватила Ларису за руку, сжала горячую ладонь с новым золотым колечком и притянула к себе, усадив на стул рядом. Лара замялась, отвела глаза. — Ване надо учиться, а Витя хорошие школы знает. Мы будем приезжать, навещать вас… — Да… Навещать… Иди с глаз моих! Иди, невеста… — она оттолкнула Ларису, а потом упрямо добавила: — До осени Ваньку не отпущу. Тут будет. Хотите, приезжайте, отпуск ведь должен быть у твоего профессора! — Он не профессор, он пока еще… — Да плевать мне на титулы его! И вот еще что, ты ему, Витьке своему, за лошадку спасибо передай. Угодил. Но пусть не обольщается, всё равно он у меня на контроле будет! Лариса улыбнулась и кивнула. До осени… .. В июле молодожены взяли отпуск и приехали в деревню. Викторова «Волга» остановилась у забора, посигналила. Ваня выбежал, кинулся к матери, потом, забыв, что отчима почти не знает, попросился к нему на колени, за руль, всё старался дотянуться ногами до педалей. А Валентина Петровна, чувствуя, как смотрят на нее соседи, строго сложила руки на груди, выдерживая паузу. Витя, усадив Ваню к себе на плечи и приобняв Ларису, шагнул вперед. — Здравствуйте! Мы с вами как–то не с того конца начали… Давайте заново знакомиться. Валя поджала губы, помялась, потом, махнув рукой, обняла Витю. — Ну ловкач ты, парень! Ох, ловкач! Девку хорошую отхватил! А лошадка твоя мне по душе пришлась, моя она… В нашей семье была, потом продали, а теперь опять вернулась… Значит, ты особенный, уж ладно, даже поцелую тебя! Виктор не сопротивлялся. Уж раз взял он Ларису в жены, так и всю ее родню до седьмого колена уважать должен. Так его отец всегда учил… В августе родила Зина. Она написала Ларисе длинное, счастливое письмо о том, как хорошо ей со Стасом, как любит её муж, как смешно морщит носик новорожденный Андрейка, фотографию прислала… К матери с отцом она больше не приезжала… Осенью Ваня уехал вместе с родителями в город. Все игрушки собрал, только ружьишко деревянное так сенях и оставил. — Вот буду приезжать, пусть тут меня ждет! Люблю тебя, бабуля! Валя долго стояла на крыльце и махала вслед отъезжающим. Падали яблоки в прелом от дождя саду, рвались на небе серые облака, а в сердце Валентины Петровны горела такая любовь – и к Виктору, и к Ларисе, и к Ванечке, — что тепла хватило бы, чтобы растопить все льды, что били в берега северных океанов. И жарко стало Вале, волнительно, радостно, как когда–то давно, когда Юра был мальчишкой, и всё еще было у Валентины впереди… Автор: Зюзинские истории.

Он знал, что Ирка очень переживает, что на фоне приёма гормонов начала набирать вес, знал, что жена каждый день взвешивается, вздыхает и даже перестала ужинать, так только, чай попьёт и уходит. И всё равно бил по живому, зная, что она промолчит в ответ. Ему нравилось, что Ирина как будто всегда лебезит перед ним, точно за что-то постоянно извиняется. Да и есть, за что, накопилось много за эти семь лет, что они вместе. ‒ Где? Это ночнушка так лежит, тут только мышцы! ‒ испуганно рассматривает себя в большое зеркало Ирина, стягивает сорочку на спине, собирает её в тугой катышек так, чтобы ткань легла точно по фигуре. ‒ Ну, тебе виднее, ‒ усмехается Роман, отворачивается. Дальше смотреть на жену ему не хочется, не интересно. Ирина, ещё придирчивее поглядев на себя, наконец, выключает свет и ныряет под одеяло. Потянувшись к мужу, она хочет поцеловать его, пожелав спокойной ночи, но Рома делает вид, что уже спит. У Ирки замерзли ноги, пальцы ледяные, всё потому, что Ромкина мама, Мария Фёдоровна, к которой они приехали, чтобы отпраздновать завтра её день рождения, на ночь, зимой и летом, в любую погоду, открывает балкон, уверяя, что так лучше, а то ей душно и сны снятся кошмарные. Ну, её комната – её дело, тут уж Ирина помалкивает, но сквозняком тянет по всему дому, тем более, что на улице минус пятнадцать… Раньше бы Ирина, пробежав босиком от ванны до их с мужем комнаты, сунула бы ножки под его одеяло, к горячим, большим ступням, прижалась бы к нему целиком, обняла, слушая, как стучит Ромино сердце, затаилась и уснула, а он боялся бы убрать руку из-под её головы, не желая тревожить Ирин сон… Но это раньше... Ира, совсем не желая засыпать, задумалась, вспоминая, когда они последний раз были ласковы друг с другом. Год назад? Два? Даже и не вспомнить … Семь лет их супружеской жизни в этом году, а внутри как будто всё вымерло, завяло. Женщина повернулась к стенке, не желая больше рассматривать небритое Ромкино лицо. У кровати стоит тумбочка, на тумбочке – их с мужем свадебное фото. Смешные такие, как будто и не они вовсе, а какие-то другие люди… В день свадьбы, вернее, утром, Ира узнала, что беременна, матери ничего не сказала, Роме тоже. И так хватало нервотрёпки. О будущем ребёнке знала только Ирина сестра, Юлька. Той тогда было двадцать девять, а Ире двадцать шесть. ‒ Чего-чего? Это я сейчас правильно поняла? ‒ услышав тайну, зашептала Юлька, скомкала Ирино лицо в своих теплых, пахнущих кремом ладонях, улыбнулась, приподняв брови. ‒ Это я теперь тётка, да? Ирина растерянно закивала, но призналась, что очень боится. ‒ А чего тут бояться?! Ребенок Ромин? Ромин. Ты замужем? ‒ тут Юля посмотрела на часы, засуетилась. ‒ Почти замужем, но если мы опоздаем, то так и останешься невестой, а Рома найдёт себе в окрестностях дамочку пошустрее. Так, ускорились! Не, ну хорошо же! Девять месяцев – и ты мать! У вас, я смотрю, не заржавеет! Нашей матушке только не говори, а то весь праздник насмарку! ‒ Юля помогла сестре затянуть платье, потом, подумав, ослабила корсет. ‒ А вот фату, дорогая, придётся оставить. Грех совершён, дева нечиста. Себе возьму! Юля нацепила на причёску полупрозрачную, кружевную фату, стала кружиться по комнате. ‒ Нет, Юлька! Отдай! Ну давай же сюда! ‒ испуганно оглянулась на дверь Ирина. ‒ Зря что ли покупали?.. Свадьба прошла превосходно, веселились, кидали букет, было много тостов. Ромины и Ирины родители чинно восседали за столом молодых, чокались и улыбались. Ира старалась не пить шампанского, подменяла его на сок… После свадьбы Ирина с мужем стали жить в доставшейся ему от бабушки квартире на Оболенском. ‒ Ну, на первое время эта двушка – нормально, ‒ рассуждал Рома. ‒ А там купим побольше, надо только чуть-чуть подождать. Ирина кивала, а про себя думала, что ждать-то тут долго не придётся, когда родится ребёнок, ему нужен будет простор… Недели через три, после того, как молодожёны вернулись из свадебного путешествия, Мария Фёдоровна заметила, что Ира слишком много ест. Отозвав её на кухню, якобы помочь помыть посуду, женщина усадила невестку за маленький стол, села сама и прямо спросила: ‒ Ты ждёшь ребёнка, Ира? Иринка растерялась, потому что не хотела никому говорить про беременность, пока не пройдет хотя бы два месяца, не хотела обнадёживать, ведь мало ли, что случится… ‒ Ну, я же спросила! Что ты так смотришь? Говори как есть! ‒ строже повторила Мария Фёдоровна. ‒ Да, ‒ кивнула невестка, улыбнулась. ‒ Какой срок? ‒ не разделяя Ириного восторга, уточнила Мария Фёдоровна. ‒ Полтора месяца всего, я… ‒ сказала Ира, потом, вспомнив, что в сумке у неё есть фотография с УЗИ, хотела показать свекрови, но та даже смотреть не стала. ‒ Так, это сейчас не к месту. Отец пробил Ромочке место в посольстве, он тебе не говорил, но скоро вам ехать надо. А там, за границей, ну какие беременности, Ира?! Мало ли что случится, Рома будет отвлекаться, дергаться, ты ему всю карьеру можешь загубить! ‒ Ну что вы такое говорите? ‒ опешила Ира, стоя с черно-белым снимком в руках. ‒ Беременность – нормальное состояние, везде есть врачи, мы же не в Сахару едем. Хорошо всё будет, поверьте! ‒ Хорошо? Для кого? Ты знаешь, что значит быть дипломатом? Я уважаю твою профессию, Ира, учить детей – это похвально и там, за границей, ты тоже была бы уместна, но не с пузом же! Мы с мужем позволили себе завести Ромочку, когда всё устаканилось, утряслось, мы поняли, что больше никуда не поедем, переселились в большую квартиру и тогда… В общем, я дам координаты, ты сходишь, покажешься, тебе скажут, что и как сделать. ‒ Я не буду делать аборт, ‒ Ирина пожала плечами. ‒ Это наше с Ромой дело, как мы решим, так и будет! ‒ Ваше с Ромой? Ну смешно, ей-богу! Это твоё дело – быть мудрой и дальновидной женой. На первом месте должна стоять карьера мужа, его благополучие, на втором здоровье мужа, на третьем, ‒ Мария Фёдоровна задумалась, загибая пальцы, ‒ на третьем его удовлетворённость браком, а уж потом ты. Рома человек публичный, а тебя вон уже разносить стало, того гляди, пойдут пигментные пятна, и куда тебя? Не показывать? Ерунда! Не дури, Ира, сделай, как говорю. Опять же и тебе карьеру надо строить, стаж нарабатывать, а ты сразу в декрет решила… Да и странно, Рома у нас воспитан в строгости, в целомудрии, его ли этот ребёнок? Ирина даже задохнулась от этих слов. Рома и целомудрие – два далёких друг от друга понятия, уж ей, Ире, это хорошо известно! ‒ Родишь, я потребую тест ДНК, имей в виду. Я не позволю водить нашу семью за нос! ‒ Мария Фёдоровна отвернулась и принялась вытирать посуду. Ира, красная, злая, закусив губу, вышла из кухни, хотела поговорить с мужем, но тот о чём-то спорил с отцом в кабинете, отвлекать их не хотелось… … ‒ Ириш, бери на работе расчёт, мы улетаем. Решилось наконец-то! ‒ радостно выпалил с порога Рома, вернувшись вечером с работы. ‒ В смысле? Ром, я только перевелась в другую школу, мне дали вести класс, кружки… Куда мы улетаем? Мне не дадут отпуск. ‒ Ир, ты замужем за человеком с большим будущим! Ну на кой тебе эти классы, эти кружки, если нас ждут в посольстве. Документы уже оформляются, вылет через две недели, так что… ‒ Куда? ‒ растерянно спросила Ирина, Рома ответил. Она сначала просто смотрела на него, потом вдруг завизжала, предвкушая огромные перемены в жизни… … Дня через два Ира побежала с работы в женскую консультацию, тянуло живот. ‒ Ну, надо полежать недельки две, чтобы малыш закрепился как следует. Да и тонус у вас ‒ будь здоров, капельницы будем ставить. Сейчас в дневной стационар вас направлю, полежите. И обязательно больничный. ‒ Нельзя мне сейчас больничный, новая работа… Да и улетаем мы с мужем, он у меня дипломат…‒ пожала плечами Ира, одеваясь. ‒ Может, я таблеточки попью какие? ‒ Ирина, включите-ка голову, куда это вы собрались уезжать?! Ваше состояние сейчас достаточно опасное. Я могу отпустить вас домой, некоторые не любят больничных стен, я понимаю, но надо вынашивать, слышите! Выносить – это такая же трудная работа, как и родить. И не слушайте тех, кто говорит, что беременность – это совершенно нормальное состояние. Да, нормальное, но когда она первая, то организм ещё не знаком с этими изменениями, он прилаживается, старается, давайте ему поможем! Вы теперь ответственны не только за себя! — строго одернула пациентку доктор. Ира позвонила сестре, но та была занята, сказала, что перезвонит завтра. Обсуждать что-то с матерью Ира не хотела, у них были достаточно натянутые отношения, слишком уж отличались характеры, мнения, взгляды… У Ирины были знакомые девочки, которые месяцами лежали в больницах, вынашивая ребенка, они не вставали вообще, всегда пребывали в горизонтальном состоянии чтобы не усугубить начавшиеся нарушения. А вдруг у Иры будет так же?! А как же Рома, работа, их семейная жизнь?!.. … ‒ Ну, решилась? ‒ увидев на пороге невестку, Мария Фёдоровна кивнула. ‒ А я так и знала, что прибежишь, как только Рома с тобой новостями поделится, ‒ Мария Фёдоровна велела Ире пройти в комнату, открыла секретер, вынула из ящичка записную книжку, стала медленно листать её, ища нужный номер. ‒ Вот, скажешь, что от меня. Романа не волнуй лишний раз, у него сейчас самая горячая пора будет, проверки всякие, документы готовить надо. Матери что-то говорила? ‒ Нет, я пока никому. Юле только… ‒ Скажешь, самопроизвольное прерывание. Успеть бы… Ох… Мария Фёдоровна очень переживала: за Романа, его карьеру, за то, как расскажет подругам и коллегам, что сын теперь большой человек, что вот с женой улетел в другую страну, будут там жить и работать. А за невестку что переживать?! Здоровая, спортом в юности занималась, авось обойдётся!.. … Ира вздохнула, потянулась, отвернула от себя свадебную фотографию. Та была из другой жизни – счастливой, полной надежд, планов, счастливых вспышек, а теперь… Теперь Рома хочет ребёнка, а Ирина не может забеременеть. У него всё в порядке, у неё нарушен гормональный фон. Она устала пить таблетки, сдавать кровь, устала отвечать любопытным знакомым, что они с Ромой «работают» над тем, чтобы стать родителями… Юле тогда, перед самым отъездом, она сказала, что никакого ребенка не было, просто ошибка лаборатории… ‒ И когда ты это сделала? ‒ не глядя на сестру, спросила Юля. ‒ Что сделала? Я же тебе говорю, ничего там не было! ‒ упрямо твердила Ира, всё накладывая и накладывая себе сахарный песок в чашку. ‒ Десятая, ‒ машинально отметила Юля. ‒ Не слишком ли будет сладко? Хотя, видимо, жёны дипломатов всё ощущают по-другому… ‒ Юлька! ‒ Ну всё, что уж теперь говорить! Надо ж оказаться такой ду… ‒ Не обзывайся! Я сделала, как считала нужным! ‒ выпалила Ира. ‒ Да я про себя. Я племяшке уже игрушку купила музыкальную… Думала, побольше будет, подарю… Ещё чаю?.. …За границей Ира, преподаватель математики, работала в школе для детей представителей посольства, но только не по специальности, а просто вела кружок лепки, всем очень нравилось, всем, кроме самой Ирины... Рома занимался рабочими вопросами, ходил в костюме и научился медленно пить горький черный кофе, как делают это коллеги постарше… А когда вернулись домой, муж заговорил о семье, о детях. Ира была не против, тем более, что у Ромкиных друзей было по три-пять детей, это считалось почетным, хорошим делом. ‒ Ну и нам отставать не надо, ‒ говорил он, а мать поднимала тост за тостом на очередной годовщине их свадьбы, говоря, что давно пора ей стать бабушкой. Вот и в прошлом феврале, когда Ира и Ромка приехали к свекрови, чтобы отметить её день рождения, началось: внуков бы… А когда ты… Ира, а вы думали… «Еще бы советы стала давать, как именно это делается!» ‒ ворчала Ирина, расстегивая в выделенной им с мужем комнате чемодан и раскладывая на полке в шкафу одежду. ‒ Ир, а что ты ерепенишься? Что возмущаться? ‒ аккуратно развесив рубашку, пожал плечами Рома. ‒ Я тоже считаю, что пора нам завести ребенка. Надо тебе провериться, выяснить, почему не получается ничего. Ира кивнула… Ей назначили большой список обследований и анализов, Рома почитал потом результаты, покачал головой. Ирина слышала, как в тот вечер он звонил матери. ‒ Привет… Да, сходила она… Ну тут вообще кошмар, мам! Куда ни кинь, везде отклонения. Завтра пойдём на консультацию, что дальше-то делать? Ну, я не знаю, здорова вроде, ничего не болит… Мария Фёдоровна что-то говорила, Рома кивал, косясь на дверь, за которой стояла Ира и всё слышала. ‒ Для тебя это правда так серьезно? ‒ чуть позже спросила Ира, поглаживая мужа по спине. ‒ Что? ‒ Ну, дети. ‒ Да. Пора, Ира. Это определённый шаг в росте нашей семьи. Вот и начальство стало интересоваться, не собираемся ли мы рожать. ‒ Прям так и интересуется? Это когда? На совещаниях? ‒ убрала руку Ира, выпрямилась. Не так давно муж перешёл в отдел, где делами правила женщина, весьма красивая и хваткая Лора Бальмонт, как узнала от знакомых Ирина. ‒ В личных беседах разумеется! Ир, я не понимаю, что за придирки? Давай, беременей уже, рожай, не порть стране статистику! ‒ включил ноутбук Роман, отвернулся, стал смотреть какие-то мультики. Ира, было, потянулась к нему, но Рома буркнул, что устал, что хочет просто отвлечься. ‒ Ну, не вопрос! ‒ кивнула Ира. ‒ Так начальству и скажи: не можем, у нас мультики! ‒ Ой, да ну тебя, ты душная такая последнее время стала! — отмахнулся Роман. ‒ Скучная, вот прям «училка», как она есть! ‒ Ну разведись! ‒ вспылила Ирина. ‒ Найди другую себе, свежую. И ушла на кухню, а Рома, покачав головой опять сосредоточился на нарисованных человечках… К врачу на консультацию по результатам обследования Роман попасть не смог, позвонил Ире, когда она уже входила в кабинет, сказал, что не успевает. Ирина даже обрадовалась, лучше уж без него, спокойнее. Зато пришла Ирина сестра, постучалась, села рядом, уходить не захотела. ‒ Извините, но у нас врачебная тайна, ‒ пожала плечами врач. ‒ Ничего, пусть Юля останется, от неё секретов нет. ‒ Хорошо. Тогда вот что я вам скажу… После всего услышанного Юля молча встала, вышла из кабинета. Ира окликнула её, но сестра даже не обернулась. Ира догнала её уже на стоянке, дернула за плечо, развернула к себе. ‒ Ну а что мне тогда было делать?! Кто знал, что такие последствия будут?! Так было лучше для нашей с Ромой поездки, семьи, так сказала Мария… ‒ Ах, вот кто у нас тут главный советчик! ‒ Юля захлопнула дверцу машины, развернулась. ‒ А сейчас она что говорит? Можно рожать? Ничему это не помешает? Ир, тогда и сейчас это твое дело, но я сомневаюсь, что твой муж обрадуется, узнав, что ты решила все за него, а мне обидно, что ты тогда соврала мне. Ир, я думала, мы подруги, а теперь уж и не знаю… Извини, но мне неприятно. Ира отвернулась. Так трудно угодить всем ‒ и себе, и Юльке, и свекрови, и мужу… Стараешься, а выходит не очень… — Ладно, не реви. Не самый плохой у тебя случай, сказали же! Садись, я подвезу! ‒ Юля кивнула на заднее сидение, Ира послушно села. ‒ Домой? — Нет, мне на работу, олимпиада сегодня у девятых, мои участвуют, ‒ вытирая слезы, прошептала Ирина. — Ну не пуха… ‒ пожелала Юля, высадив сестру у ворот школы. ‒ Мужу всё расскажи, слышишь?! Серьезное дело-то! Ирина помахала в ответ. Ничего она Роме не расскажет! Это было её личное дело, она тогда приняла решение, и точка… … В квартире свекрови всегда плохо спалось. Ира ворочалась, ей снились кошмары, скрипел матрас, то и дело сваливалось на пол одеяло. — Ну хватит уже! Что ты как корова! ‒ гаркнул Рома. Ира затихла. Она только что проснулась и поняла, что плакала во сне. — Ром, ты что так грубо? Я просто кошмар видела. Пожалел был лучше! — Жалеть? Ир, а ты не находишь, что тебя только и надо, что жалеть? Куча болячек, бесплодие это, гормоны пачками пьёшь… А меня кто пожалеет? ‒ вдруг разозлился мужчина. ‒ Я брал в жёны женщину, думал, что нормальную, здоровую, холил, лелеял, берег, всегда лучшее тебе старался достать, оберегал от всяких неприятностей. А что в итоге? Семь лет живём, и никакого прогресса. — Шесть, Рома, ‒ села на кровати Ирина. ‒ Годовщины ещё не было. — Не придирайся. — Извини, но здоровье ‒ непостоянная величина, оно может ухудшаться и улучшаться, в чем я виновата?! Ира уже не говорила, она кричала, стоя посреди спальни и смотря на мужа сверху вниз. — Ну, женщинам виднее, что мешает им стать матерями! ‒ дверь распахнулась, на пороге стояла Мария Фёдоровна в халате. ‒ Извините, но Ира так орала, что я проснулась, испугалась даже, что вы дерётесь. Всякие споры тут вообще неуместны, Ирина. Причина твоих сегодняшних проблем кроется в прошлом, ведь так? Что там такого было, что теперь Роме приходится столько платить за твоё лечение? Я думаю, мы должны знать! Ира широко распахнула глаза, удивленно раскрыла рот. Ах вот как теперь?! Мария Фёдоровна в кусты решила спрятаться, свалить всё на невестку?! Не выйдет! — Мам, ты не волнуйся, слышишь?! Ну где там твои капли, хочешь, я принесу? — вскочил Роман, стал натягивать халат, запутался в рукавах, беспомощно посмотрел на жену. Ира пожала плечами. — Ну что ты стоишь? Видишь, маме из-за тебя плохо! Принеси воды! Ира! Она принесла воду, накапала Марии Фёдоровне капли, унесла стакан. А потом стала одеваться, не смущаясь ни свекрови, ни мужа. — Ты что, Ирина?! Ты куда собралась? — Мария Фёдоровна уже опять стояла на пороге комнаты, раскинув руки. — Не пущу! Мужу карьеру загубить опять хочешь? Рома ждёт новое назначение, там абы кого не берут, там… — У Ромы есть хорошая мама, хорошая начальница, которая ему сочувствует, у Ромы есть карьера. Я считаю, что я тут лишняя, — пожала плечами Ира. — О моей карьере, жизни, моих проблемах мало кто здесь думает. Я вышла замуж, устроилась на работу, это было для меня очень волнительно, ведь дали вести восьмой класс, я только-только познакомилась с ребятами, узнала, как лучше с ними себя вести, но нет, у Ромы карьера! Мы уехали. — Как будто тебе было плохо там! ‒ вскричал Роман. — Было плохо, очень плохо, потому что я понимала, что всё это нестабильно. Сегодня я работаю здесь, завтра не работаю, а что дальше? Вернулись, я опять ищу работу, стараюсь всем угодить, устроились, живём, но новая беда — Рома решает, что надо родить ребёнка. И не получается… Год, два, три… У меня проблемы. Да, здоровье никуда не годится, опять камень в сторону Роминой карьеры? А вы, Мария Фёдоровна, не хотите ничего сказать? Нет? Свекровь отрицательно покачала головой. — Ну тогда я сама скажу. Тогда, на нашей свадьбе, Рома, я уже была беременна. Совсем маленький срок, я думала пока тебе не говорить, подождать, ведь всякое бывает… Но Мария Фёдоровна догадалась, посоветовала сделать прерывание. — У тебя были проблемы! — вскричала Мария Фёдоровна. ‒ К этому всё шло! — Нет, позвольте по порядку! Проблемы начались, когда вы стали мне капать на мозг, что я мешаю поездке Ромы, его будущему, что «куда ж я с пузом»! Вот тогда начались проблемы, и врач велела мне ложиться на сохранение. — Подожди, Ир, я что-то не успеваю, — Рома сел на кровать, потер лицо. — Я правильно понимаю, что ты скрыла от меня беременность, потому что хотела поехать в загранку? Да? И избавилась от ребёнка, потому что он мешал тебе поехать? — Я еще раз повторяю тебе, Рома, что твоя мама… — Нет, не нужно мне повторять. Мало ли, что говорит моя мама! У меня еще есть дяди и тёти, есть начальница, есть коллеги. Ты их всех будешь слушать? Ты приняла решение, потому что так сказала моя мама? Он вдруг рассмеялся, хлопнул себя по коленям, вскочил и стал ходить туда-сюда по комнате. — Твоя мать сомневалась, что ребёнок от тебя, сказала, что будет делать тест на отцовство, — тихо добавила Ирина, отойдя в уголок. — Ну, знаешь, раз свекровь сказала… Ир, ну как ты могла?! Как могла мне ничего не сказать?! Я на тебе женился, думал, всё вместе теперь, как одно целое, а ты… — Ну знаешь, ты тоже только и делаешь последнее время, что оскорбляешь меня! То вес, то ещё что-то не нравится, не подступись к тебе стало! ‒ огрызнулась Ира. — У начальницы фигурка получше? Ира схватила сумку и, хлопнув дверью, ушла. — Ну и пусть, сынок. Сейчас не иди за ней, ну куда она денется?! Вернется! От таких людей не уходят, если только ты её выгонишь, — мягко положила свою руку сыну на плечо Мария Фёдоровна. — Был бы отец жив, такой бы разгон ей устроил, мама не горюй! Жена такого человека, а ведет себя как малолетка! Ром, а, может, есть у неё кто, а? Вот от тебя и рожать не хочет… Ты бы проверил, она никому деньги не перечисляет? А то эти учительницы… Мужчина, сбросив руку матери, бросился одеваться. — Выйди! ‒ гаркнул он. — Что? ‒ тоненько переспросила Мария Фёдоровна. — Выйди, я сказал! По-моему, тут о моей карьере больше всех печёшься ты! А если бы я стал слесарем или водителем, тогда что? Ваш с отцом мир бы рухнул? Не оправдал бы я почетного титула вашего сына? Зачем ты постоянно вмешиваешься, мама?! С кем мне дружить, куда поступать, где работать, рожать или не рожать нам ребенка… Зачем ты лезешь, когда не просят?! Ирка глупая была, ты ей наговорила всякого, небось, что меня и уволить могут, а я ж так об этой поездке мечтал… Да? Говорила? Мария Фёдоровна поджала губы, отвернулась. — Понятно. И когда вы всё успеваете это обговорить, решить, сделать?! Значит так, больше в мою жизнь не ногой. — Рома, сынок, а мне-то теперь что делать, а? Отца нет, ты меня прогоняешь, я-то теперь кому нужна буду? — растерянно спросила женщина, пока Роман завязывал кроссовки. — Я подумаю и решу, — бросил ей с порога мужчина и захлопнул дверь… Он увидел Ирину сидящей на лавочке у соседнего подъезда. — Не уехала? ‒ спросил Рома, устроился рядом. — Нет, ключи забыла, — пожала плечами Ирина. — Ну понятно. Свекровь не напомнила, ты и не подумала, да? — язвительно ответил Роман. — Ром, прости меня… Мне не нужны были эти поездки, правда! Нет, конечно, интересно, но и так было бы хорошо… Давай всё заново начнём, а? Ну, постараемся, я ещё раз обследуюсь и рожу нам ребёнка, а? Ира немного заискивающе посмотрела мужу в глаза, но тот только махнул рукой. — Там видно будет, а пока мне уехать надо, месяца на два–три. Вернусь, решим, что дальше. — С этой едешь? — тихо спросила Ирина. — С кем? — Со своей Лорой? Мне Кондакова Виолетта рассказала, что у вас тёплые отношения с новой начальницей… — Кондакова твоя сорока. Но да, с ней. А что мне скрывать, собственно?! Лора Михайловна и я уезжаем, есть некоторые поручения, есть работа, что тут такого? Или ты хочешь с нами? Извини, на жён мест нет, — отрезал Рома. — Всё, спать пойдём, а то сидим тут у всех на виду, как два осла. — Почему осла? — спросила Ира, обняв мужа и думая, что он сейчас поцелует её. — Потому что я так сказал. Всё, домой! — Роман отстранился, сдернул руки жены со своей шеи, как будто эти прикосновения обжигали его… Мария Фёдоровна, наблюдавшая за сценой примирения из окошка, тут же кинулась к себе в комнату, выключила свет и затаилась. Она слышала, как вернулась молодёжь, как захлопнулась дверь в их комнату, потом всё стихло. — И что теперь–то? Сказал он ей или нет про Лору? — растерянно пожала она плечами и тоже легла досыпать… Через неделю Роман уехал в командировку, оставив Ирину одну в их квартире на Оболенском. Мария Фёдоровна предлагала невестке пока перебраться к ней, но Ира не согласилась, сославшись на то, что неудобно добираться до работы. Прошёл месяц, за ним второй, третий, Рома писал ,что задерживается, появились дела особой важности, присылал иногда фотографии, а потом, накануне Ириного дня рождения, написал, что хотел бы развестись с Ирой, потому как, всё обдумав, он пришёл к выводу, что их жизнь зашла в тупик, а у него, у Романа, теперь будет полноценная семья с ребёнком. — И зовётся она Лора… — протянула Юля, приехавшая по первому зову сестры. — Ну и чего ты лежишь? Что тут слёзы лить? Прямо алмаз потеряла что ли? Разводись, имущество поделите, и живи припеваючи. А дальше видно будет. — А что там видно, а, Юль? Может, мне к вам переехать? Хотя нет… Куда я ещё, и так друг у друга на головах живёте… — Ну а что по поводу этой квартиры? — Юля осмотрелась. — Он её с барского плеча дарит тебе? — Да конечно… Вряд ли. Юль, это я во всём виновата, да? — Ира села на кровати, сестра обняла её, положила голову на плечо. — Не знаю. А что бы изменил этот ребёнок? С ним ещё больше хлопот, сейчас бы в школу пошёл, надоедал уроками… А Лора была бы рядом вся такая свободная, без обременения… Я тут её в интернете нашла, — Юля вынула телефон, стала листать фотографии. — И что? Даже смотреть боюсь! — прошептала Ира. — А ничего. Мелкая, полная, вся как пышка. Вот, смотри! — сунула ей под нос снимок сестра. — Да ладно! А мне говорил, что я поправилась! И вот теперь променял на такую… Уууу, Юлька, ну где была моя голова тогда, шесть лет назад?!.. Развели их тихо и быстро, Лоре и Роману не нужна была шумиха, всё–таки не дворники, а люди на ответственных постах… Роман попросил бывшую супругу освободить квартиру, потому что туда должны были въехать Лоркины родители, а сам Рома перебирался к жене на Ленинский проспект. — Ну куда же я пойду, Рома? У моих нет места, давай хоть эту квартиру разменяем на две, а? Я понимаю, квартира тебе по наследству досталась, я на неё не претендую, но может… — начала, было, Ирина, но в разговор тут же встряла Лора. — Извини, дорогая, но раньше надо было думать. Сними комнату, в конце концов! Ты взрослая женщина, разберёшься. Ром, пусть она уйдет, меня тошнит от её духов! — прошептала на ухо мужу женщина. Роман показал Ире на дверь… На первое время Ирина, как не странно, договорилась пожить у Марии Фёдоровны. Та последнее время хворала, нужно было вызывать врачей, ждать их, открывать двери, записывать всё, что надо, ходить в аптеку, а у Иры в школе каникулы, много свободного времени. Они мала разговаривали, помня, что друг другу почти враги. Но их объединяло одно – стойкая неприязнь к Лоре. Та, с недоразвитой верхней губой, прямо как у героини «Войны и мира», колобочком каталась по их жизням, выскакивая то тут, то там. Новая невестка Марии Фёдоровне сначала приглянулась — интеллигентная, хваткая, очень на саму Марию похожая, а потом не заладилось у них как–то, мелкие тёрки, мнения, прения, а уж перед отъездом, когда Лорка уговорила мужа выпросить у матери серьги с рубинами и колье к ним, Мария Фёдоровна окончательно разочаровалась в новой невестке. — С чего вдруг?! — рассердилась женщина. — Сервизы забрала, шкаф даже забрала, а теперь за украшения принялась? Нет! — Ну мам, это же семейная реликвия, передаётся от женщины к женщине, вот Лора имеет право на… — А пусть сначала до моих похорон доживёт, а потом заимеет право. Я смотрю, Ромочка, нашлась наконец та, кто тобой крутить будет?! Передай ей, что ничего я ей не дам. Счастливого пути! Мария Фёдоровна захлопнула за сыном дверь, часто задышала, что–то шепча. Ирине о драгоценностях Мария Федоровна ничего не сказала, но стала смотреть на бывшую невестку добрее. Их сплотило одно – Лора. — Хорошо, что они уехали всё же, — то и дело кивала сама себе Мария Фёдоровна. — Пусть подальше живут, а то как–то тяжело с этой Лоркой. Ира помягче, человечнее что ли. Потом Лора ещё звонила, предупредила, что придут за комодом и секретером, заберут на реставрацию, просила, чтобы свекровь убрала все личные вещи. Вид уплывающей из квартиры мебели окончательно добил Марию Фёдоровну, она слегла, трясущимися руками набрала рабочий номер Ирины, попросила приехать, долго извинялась, просила прощения, потом просто тихо заплакала… — Ну, Мария Фёдоровна, пора принимать лекарства, — бодро стучалась теперь в соседнюю комнату по утрам Ирина, вносила поднос с таблетками и тёплым сладким чаем в большой чашке. — Как вы? — Опять ворочалась всю ночь. Ир, а может вернется Рома ещё, а? Ну как ты думаешь? — К вам конечно. А я теперь свободная, ко мне ему дороги нет. Ирине разрешили не принимать гормоны, она снова немного похудела, стала чувствовать себя какой–то легкой, точно спину выпрямила. — Мария Фёдоровна, я на курсы теперь буду ходить, вторник и пятница. Они вечером, поздно, — сообщила Ира, раскладывая по тарелкам пюре и аккуратно помещая рядом тушёную печёнку. — А что за курсы? По работе? — Да, повышение квалификации. Окончу, может быть тогда перейду в колледж или вообще замахнусь на ВУЗ. Но правда, у меня нет степени… — Степень – дело наживное. А знаешь, — тут Мария Фёдоровна, положив вилку, подняла вверх указательный палец. — Сделаем мы тебе степень. Я позвоню своим знакомым, найдем тебе руководителя, защитишься. И Лора тебе в подмётки тогда не сгодится! — Да ну что вы! Тут же совсем другое – она родит скоро, а это покруче любой степени! — махнула рукой Ирина. — Ну посмотрим, кого она ещё родит, — нахмурилась свекровь, снова принялась есть… … На курсах к Ире стал постоянно подсаживаться один мужчина, преподаватель в какой–то школе в центре Москвы. Садился, будто случайно задевал её тетрадь локтем, извинялся, здоровался, задавал какие–то вопросы, Ира неохотно отвечала. Новые знакомства в её планы совершенно не входили. Мужчину звали Иванков Тимур Андреевич. — А может быть вас проводить до метро? — наконец решился он продолжить знакомство. — Темно совсем, пешком вам одной идти опасно! — Да вы что! — рассмеялась Ира. — Снег, всё бело кругом, света много. Да и район тут людный. Не надо, спасибо. — Ну а просто проводить? — Нет. — Понятно, тогда я пойду рядом, потому что мне в вашу сторону, — не отставал Тимур. — А что вы делали у нас в институте? — вдруг спросил он, помогая Ире надеть шубку. — Я? Аааа, ну я решила защититься, вот, нужно же как–то всё продумать, написать… Вот… — пожала плечами Ирина. — Вы у Аринского? Хороший человек, очень хороший. И учёный прекрасный, — открыв перед женщиной дверь, продолжил Тимур. — А вы знаете, что он разводит кенаров? Да, такая вот слабость… — Не знала, но замечала у него на пиджаке иногда перышки, всё думала, откуда… — улыбнулась Ира. Тимур ей нравился, нравилось его спокойствие, какая–то простота, но не та, когда лезут в душу, как в карманы, а добрая, достойная простота, пропитанная уважением и чувством собственного достоинства. — Пригласит в гости, обязательно идите! Это что–то с чем–то! Так, вам до какой станции?.. Они не заметили, как добрались до дома Марии Фёдоровны, потом не заметили, как первый раз поцеловались, вернее Тимур смело и быстро сделал это, а Ира растерянно на него смотрела… Мария Фёдоровна с любопытством наблюдала румянец на щеках своей жилички, замечала, как похорошела невестка, а потом как–то сразу вся сникла. — Ты чего? Расстались что ли? — не выдержала свекровь. — Нет, но я готовлюсь. Даже на занятия не хожу… Из–за него… — не удивившись осведомленности женщины, ответила Ира. — Не нравится что ли? — Я не должна ему нравиться. Ему семью надо, деток, — пожала плечами Ирина. — За него всё решила уже, да? Однажды мы с тобой накуролесили, сейчас хоть не делай ошибок! — вздохнула Мария Фёдоровна. — Я скажу ему всю правду и попрошу оставить меня в покое! — Ирина, глядя в окно, заметила входящего в подъезд Тимура, кинулась к двери, схватила пальто и выскочила на лестницу. А Мария Фёдоровна пошла к себе, опять ломило спину… — Я сейчас тебе всё скажу, а ты не перебивай меня, хорошо? — схватив гостя за лацканы пальто и прижав его к стене, протараторила она. — Ну может быть, мы хотя бы в кафе сходим, там посидим, а то тут как–то неудобно… — огляделся Тимур. — Нет, я буду говорить здесь… Ира рассказала про бывшего мужа, про ребёнка, поезду за границу, про то, чем всё это обернулось, и как обстоят дела сейчас. — Шансов нет. Я не хочу больше семей, этих игр, не хочу, чтобы от меня чего–то ждали, а потом уходили к другим. Поэтому давай расстанемся, — заключила она, отвернулась. — Ты всё опять решила за всех… — с грустью ответил Тимур. — А может мне не нужны дети? — Все так говорят, а потом перетекают к нормальным женщинам. Уходи прямо сейчас. — Хорошо. — кивнул мужчина. — Ты любишь гитару? — крикнул он уже снизу. Ира посмотрела через перила, пожала плечами… Они больше не встречались. На курсах Иванков перевёлся на другой поток, в институте Ира его тоже не видела. Профессор Аринский пару раз приглашал её к себе домой, познакомиться с женой и канарейками, но Ира отказывалась, боясь, что наткнётся там на Тимура… Ирина боялась и в то же время надеялась забыть Иванкова, было и было, идём дальше! Но нет, он мерещился ей на улице, в метро, автобусе, магазине… — Да позвони ты ему! — уговаривала Мария Фёдоровна. — Ну как маленькие! — Нет. — Он звонил тебе вчера, я забыла сказать, — выпалила то, что вертелось на языке, свекровь. Ира вздрогнула, разлила чай на юбку, принялась вытирать, но пятно только еще больше расползалось по ткани. — Что хотел? — Ничего, так, просто… — отвела глаза Мария Фёдоровна. — Я уж не лезу больше никуда, дала слово же… Но Мария Фёдоровна не могла «не лезть», уж такая натура… … Однажды, в солнечный, наполненный звоном мартовской капели полдень, когда Ирина только–только вышла из метро и хотела уже повернуть на свою улицу, она заметила группу людей с музыкальными инструментами. Из колонки, стоящей прямо на талом снегу, лились звуки гитары, рядом парень отбивал ритм на там–таме, ещё один паренек с рыжими волосами пританцовывая, держал вторую гитару. Первым музыкантом оказался Тимур. Он, расстегнув кожанку и лихо забросив шарф назад, смотрел на Иру, играл «Pretty woman» и пел. Играл превосходно, а вот пение – было явно не его «коньком». Но Ира впечатлилась, растаяла, тем более что вдруг в руках музыканта появился букет гербер. — С днём рождения, Ир, — прошептал мужчина. — И насчёт детей я договорился, у меня пять племянников, нам отдадут одного… Ну Ир, не плачь, ну вот… Зачем ты плачешь?!.. Вокруг собрались зрители, кто–то хлопал, другие кричали: «Горько»… Ирина, закрыв глаза, спрятала лицо в меховом воротнике куртки Тимура. — Ну горько же, ребята! — кричали кругом. — Невозможно горько!.. Ох, горько и страшно было начинать всё сначала, страшно и радостно, страшно и очень приятно, потому что это новый шанс стать счастливой!.. Они расписались после защиты Ириной диссертации. Ира переехала к мужу на Нахимовский проспект. Мария Фёдоровна очень сокрушалась, что теперь останется одна, но не долго длилась её свобода. Скоро вернулась Лора с Романом, они потом долгое время жили с Марией Фёдоровной, потому что ребенку была нужна бабушка, а Лоре свобода. Рома разрывался между своими женщинами и сыном, мечтал опять куда–то уехать, но пока об этом не могло быть и речи, Лора ждала второго ребёнка… … — Ира, ты? — Рома едва узнал бывшую жену, пока стояли в очереди в цирк. — Роман? Надо же, какая встреча! Познакомься, это мой муж, Тимур. — Очень приятно… — Рома пожал протянутую ему руку. — А вы, что, детство решили вспомнить? — спросил он, чувствуя, как сын дергает его руку. — А где Лора? — поинтересовалась в свою очередь Ира, оглядываясь. — Дома, — ответил Роман и заметил прячущуюся за Ирино пальто девочку. Ей было года четыре. — Ваша? — кивнул он на ребёнка. — Нет, взяли напрокат, — серьезно ответил Тимур. — А то в цирк без детей не пускают. Хочешь, тебе тоже возьмём? —Нет, у меня свой есть… Гена! Гена, ну куда ты делся?! — заорал Рома. — Мы сейчас поедем домой! А ну вернись! Но Генка уже улепетывал, выхватив у кого–то воздушный шарик и то и дело оглядываясь в ожидании погони. — Ну тогда удачи! — помахал им Тимур. — Сашка, садись пока на плечи ко мне, а то затопчут! Девочка с готовностью протянула отцу руки и, смеясь, уже сидела на самом верху, размахивая флажком. Ира фотографировала их, а потом оглянулась, но Рому так и не увидела. Он изменился, уставший такой… Теперь они каждый сам по себе, у них свои семьи, супруги и дети, вымоленные, выпрошенные у судьбы, выбранные, любимые и самые лучшие. Они идут по жизни и делают новые ошибки, прощают, целуют их на ночь детей и молят Бога, чтобы Тот хранил их и оберегал. И да преумножится их счастье, у каждого своё! Автор: Зюзинские истории.

- Слышь, Наталья, ты что думаешь, век одной куковать? Бабу Нюру знали в селе негласной сватьей. Еще когда моложе была, подсказывала и помогала разведенным бабенкам замуж выйти. В сельсовете ворчали, считали сваху пережитком прошлого, но претензий предъявить Анне Ивановне не могли: доказательств не было, никто не признавался, что к свахе ходил. Потом она отошла от этих дел, ссылаясь на возраст. Но Наталья приходилась ей внучатой племянницей, поэтому и старается для родственницы. - Баб Нюр, говорила тебе уже, никто мне не нужен. Да, мне сорок лет, а мужа нет… и что из этого? Сын растет, в армию скоро, а я с бывшим нажилась, по чужим углам бегала, когда пьяный приходил, кое-как развязалась. Да и за кого выходить, у нас тут мужиков по пальцам можно пересчитать. - Одного еще не посчитали, - доложила баба Нюра, - новенький у нас, поселился в Сидоренковой избе, которую продавали давно. Владимиром зовут. Холостой, по возрасту как раз тебе подходит. - Баба Нюра, ну ты святая простота, - подскочила со стула Наталья, - у него может семья в городе, а может он уголовник какой, да скрывается у нас. - Не пужайся, я уже справки навела, с самим переговорила, он мне все и рассказал. Один он, разведен, на земле захотел пожить. Комната в квартире у него в городе. Деньжат скопил, да избенку у нас купил, обустраиваться будет. - Ты, поди, и про меня сказала, сватала уже? – строго спросила Наталья. - Что ты, даже слово не вылетело про тебя, решила с тобой посоветоваться. - Не верю, баб Нюр никому, и в то, что вот так легко холостяк объявился - тоже не верю. Так что неинтересно мне. - Ну, гляди, Наташка, приберет к рукам другая бабенка, будешь локти кусать. – Анна Ивановна встала, опираясь на палочку, и направилась к двери. - Погоди, баб Нюр, а чаю попить, у меня пироги есть. - Да не чаи я пришла гонять, – баба Нюра остановилась в дверях, - а ты все же подумай, насчет холостяка-то. Проводив родственницу, Наташа снова присела на стул. На стене часы отсчитывали секунды, превращаясь в минуты. – Вот так и жизнь пролетит, как эта стрелочка на часах по кругу бегает. Она провела рукой по столу, застеленному новенькой скатертью и с горечью подумала: - Зачем застилала, кого удивлять собралась. Поднялась, посмотрела в зеркало на свое еще молодое лицо, заметила морщинки у глаз, вздохнула тяжело, сняв с себя фартук. Изба Сидоренковых давно пустовала, хозяева прежние уехали, долго продавали, наконец, нашли покупателя. Наталья как раз проходила мимо, возвращаясь из магазина. Засмотрелась на окна: занавесок еще не было, - видно, только что переехал. У ворот стояла Нива, капот был открыт, над ним наклонился мужчина - лица не разглядеть. Что случилось с Натальей в тот момент, она и сама не находила объяснения. Она вдруг остановилась, потом повернулась в сторону Нивы и направилась к машине и ее водителю. Неуверенная от природы, Наталья вышла замуж за бойкого Сергея, считая, что раз он ее выбрал, значит так и должно быть. Но уже с первых лет совместной жизни поняла, что ошиблась. Полностью испила бабью чашу, встречая мужа, не видя от него денег месяцами. Когда развелась, притихла в своем домике, наслаждаясь тишиной и покоем. И вот сейчас, как будто кто-то повел ее в сторону этой Нивы. Она и водителя еще в лицо не видела, а внутренний голос подсказывал: спроси, спроси. - Здравствуйте! – Обратилась к хозяину. – Мужчина выпрямился, с удивлением глядя на Наталью. Волос на голове было не очень много (заметила она), но взгляд показался удивленным, любопытным даже. Мужчина поздоровался и с интересом смотрел на женщину, ожидая объяснения ее визиту. - На ходу машина? – уверенно спросила Наталья, нисколько не стесняясь своего вопроса. - Вообще на ходу, вот только свечи поменяю, - и водитель стал вытирать тряпкой замазанные руки. - Я тут недалеко живу – перешла сразу к делу Наталья, - может, в город поедете, мне бы сахара и муки привезти. У нас дороже, да и беру я мешками. Я заплачу. - Да зачем же платить? – мужчина заулыбался. - По-соседски почему бы не помочь… Только я через неделю поеду, не раньше, подождете? - Подожду, конечно, если жена ваша не заревнует. - Да какая ревность, один я живу. - Ну а может в городе семья, а здесь один, - предположила Наталья, и сама удивилась своей смелости, почти наглости. Мужчина рассмеялся. – Тут одна бабушка все интересовалась моей личной жизнью, а теперь вы. Но это ничего, мы же в деревне, здесь, наверное, так и должно быть. - Нет, что вы, это я спросила на тот случай, чтобы не в ущерб семье ваша помощь была. А вообще и не обязательно, я и сама справлюсь. - Подождите, пустяки все это, конечно помогу, я все равно на следующей неделе еду в город. Я там квартирантов в комнату пустил, наведаться надо. Так что подвезу вас, мне тоже за продуктами надо будет заехать… вас как зовут? - Наталья. - Меня Владимир. Если планы поменяются, вы заходите. - Хорошо. Может и вам какая нужда будет, то я вон через шесть домов отсюда живу, Макаренко, 16. - Спасибо, может и забегу, - пообещал он Наталье. Домой она шла так торопливо, что хотелось бежать. Хотелось скорей скрыться в воротах, чтобы никто не видел, как пылает ее лицо. – Стыдно-то как, - думала она, - что он скажет обо мне. Сама пришла, напросилась, позор какой… Не поеду я с ним никуда, не надо мне ничего, - пусть не думает, не нужен он мне. Наталья, резко дернув ручку двери, вошла в дом; сын Андрей делал уроки, рядом лежал планшет, к которому он постоянно тянулся. - Так, быстро убрал свою игрушку, - приказала Наталья, - сделаешь уроки, тогда играй. - Ну, мааам, - виновато сказал сын. - Я сказала: убрать планшет без разговоров. Андрей нехотя спрятал планшет, заметив, что мать сегодня особенно строга. Вообще Наталья не злоупотребляла воспитательными методами, не накидывалась на сына беспричинно. Но после развода, взяла на себя отчасти и отцовские функции. Сергей – отец Андрея – и раньше почти не уделял внимание единственному сыну, а когда ушел, то и вовсе не заботился, как растет Андрей. Наталья поставила сумку на пол, выгрузив ее, пошла к себе в комнату, села на кровать и сидела так минут пять. Потом потрогала ладонями лицо, проверяя прошла ли краснота. – Зачем человека побеспокоила, - снова начала мучиться угрызениями совести Наталья, - глупо все и ни к чему. Ночью несколько раз просыпалась и возвращалась к вчерашнему событию: на душе сразу становилось тревожно, было стыдно, что сама напросилась на поездку к мужчине, которого видела впервые. «Мужик должен бегать за женщиной, а тут я побежала», - жалела она о содеянном. Она старалась отгородиться от навязчивых мыслей, спрятаться и забиться в какую-нибудь «ракушку», как улитка. «Никуда я не поеду, - решила она окончательно, - а то подумает, что навязываюсь». Неделя пролетела незаметно. Наташа несколько раз видело в окно, как проезжал мимо Владимир на своей красной Ниве, и провожала взглядом, пока машина не скроется за поворотом. «А он приятный мужчина, - ловила себя на мысли, - и с машиной, видно, сам управляется, не то, что мой бывший: мотоцикл наладить не мог, свояка звал на помощь». – Наталья вдруг останавливалась посреди комнаты или садилась на диван и начинала размышлять: «Ну, а с другой стороны, я же не предлагаю себя в жены, а только о помощи прошу. А в деревне как без взаимопомощи, может, и я чем помогу, так что может съездить с ним. А вдруг он и думать забыл? Вдруг не заедет?» В пятницу вечером кто-то постучал в дверь. «Кто это там такой стеснительный? – подумала хозяйка и сама пошла открывать. Увидев Владимира, сделала шаг назад. – Ой, это вы? Проходите. - Да я ненадолго, - как будто извиняясь, сказал мужчина, пройдя в дом. – Я завтра в город еду, - вы как, готовы? - Наталья давно уже решила, что откажется, даже слова нужные подобрала; но сейчас эти слова почему-то вылетели из головы. Владимир стоял и ждал ответа. - А может чаю? – предложила Наталья. Он замялся, - видно было, что ему неловко, потом снял кепку, - не откажусь. Наталья сразу засуетилась, приняла куртку и взяла кепку, показала, где можно вымыть руки. На новую скатерть поставила чайный сервиз, подаренный ей сестрой на день рождения, достала варенье. – А может чего посущественнее? В смысле не сладости, а, картошечки тушеной, например. - Спасибо, не стоит, я чайку выпью, так просто, за знакомство. - Так за знакомство у меня и наливка есть, - могу предложить. - Нет-нет, я не пью, точнее сказать, только по праздникам. - Так я тоже не пью, - и она поставила на стол чайник с заваркой, - это для гостей стоит. Я насмотрелась на бывшего мужа, так что и не тянет. – Наталья налила в цветастые кружечки заварку, потом кипяток. - Варенье у вас вкусное, - я, между прочим, сладкоежка, у меня дома всегда конфеты, а вот варенья нет. - Так я вам баночку пол-литровую дам, у меня много. - Да как-то неудобно, не заработал еще, вот съездим завтра за продуктами, тогда и будет мне премия. - А я, правда, не помешаю, если поеду с вами? - Наоборот поможете дорогу скоротать, будет хоть с кем поговорить. Прощаясь, Владимир вдруг попросил обращаться к нему на «ты». – Ну, тогда уж и вы ко мне на «ты», - сказала Наталья. Оставшись одна, подбежала к зеркалу, поправила светлые волосы, которые собирала в хвостик: - Опять этот дурацкий хвостик, как будто пол собралась мыть... - распустила волосы и стала придумывать новую прическу. Потом кинулась прибирать посуду, но руки не слушались, в груди было какое-то волнение. - Ну и что, ну и съезжу, он же сам пришел напомнить. – Потом бросила посуду и побежала к шкафу, судорожно роясь в вещах, думая, в чем же ехать. Утром машина подошла ровно в девять, Наталья была готова и сидела у окна. Потом накинула пальтишко, повязала на шею платок и вышла из дома. - Я даже рад, что ты попросилась со мной ехать, я ведь еще никого не знаю, а с тобой, можно сказать, подружился. – И он расплылся добродушной улыбкой, потом посмотрел, как показалось Наталье, с нежностью на нее, и она впервые почувствовала приятное волнение и ощущение заботы о себе, как будто ее погладили по голове как в детстве. Последние годы Наталью «поглаживал» муж: то кулаком, то веревкой, то как-то блюдцем в нее запустил, но промахнулся. Она не заметила, как прошел день. Сахар и муку Владимир сам донес до машины и погрузил в багажник. Наталья прошла всю оптовую базу, набрав продуктов и еще по бытовым мелочам. Обратный путь показался короче, и она даже пожалела, что так быстро приехали. - Спасибо, Володя, ты меня так выручил, - сказала Наташа, когда он занес все ее покупки в дом. - Здорово! – протянул Владимир руку шестнадцатилетнему Андрею. – Мальчишка в ответ осторожно подал руку. – Здравствуйте! - Ну, что, давай знакомиться? Владимир Николаевич. - Андрей. - Уроки как? поддаются? Андрей пожал плечами: - По-разному, алгебра не очень. - А я как раз по математике соображал, так что обращайся. Наталья торопливо собирала на стол, выставляя приготовленный накануне борщ, нарезала колбаски, поставила соленья. - Он что, теперь к нам приходить будет? – спросил Андрей, когда гость ушел. Наташа обняла сына за плечи: - Андрюша, ты молодец, помогаешь матери, только по хозяйству сильнее руки нужны. Андрей медленно отстранился: - Так и скажи, что влюбилась, а то придумываешь тут про хозяйство. Наталья снова покраснела как в первый раз. – Да ладно, разбирайтесь сами, мне все равно, - и Андрей пошел в свою комнату. *** К Владимиру Наталья ходила по темноте, боялась, чтобы деревенские не увидели и раньше времени языки не распускали. Но чувства разве утаишь? Баба Нюра первая догадалась и часто повторяла: - Вот и хорошо, вот и хорошо. - А Наталья боялась даже радоваться, чтобы не спугнуть свое случайное счастье, каким-то ветром занесенное в небольшое село и доставшееся именно Наталье, намучившейся в жизни. Через месяц баба Нюра снова пришла к племяннице, запыхавшаяся от быстрой ходьбы, она сразу села на стул и, отдышавшись, запричитала: - Это я виновата, подбила тебя на соседа-то. Ой, дура старая, чего наделала, не ходи к нему больше, Наталка, женатый он. Наталья чуть тарелку из рук не выронила: - Кто он? - Ну, кто? Володька этот приезжий. Он женатый. - Откуда знаешь? Сегодня приехала к нему на машине краля, разукрашенная вся, годами постарше тебя, но одета богато. - Ну и что, мне-то что за дело, кто там к нему приехал, - старалась казаться равнодушной Наталья. - Ну, так женихаетесь вы. - Никто не женихается, что еще за глупости. Ну, подвез один раз до города и все на том. Я же говорила тебе, мне никто не нужен. Баба Нюра удивленно захлопала глазами: - Старая совсем стала, видно попутала чего, может, кто другой к нему ходил, а не ты. Наталье стало душно от таких слов, с этой бабой Нюрой час от часу не легче. - Ну, тогда чего я беспокоюсь, раз у тебя с ним никаких дел нет. А машина той крали, вон она стоит, уже вечер, а все не уезжает. - Ну и пусть стоит, может к нему кто знакомый приехал. - Знакомых так не обнимают, жена это его. Верка Захарова, соседка его, сама видела, как она из машины выходила, даже спросила: - Жена что ли приехала? А приезжая рассмеялась, и Володька увел ее в дом. Как только Анна Ивановна ушла, Наташа приникла к окну, пытаясь хоть что-то увидеть. Потом вышла на улицу, прямо на дорогу - оттуда хорошо было видно, как у ворот дома Владимира стояла белая машина. Наталья вернулась домой и до ночи просидела у окна, но машина так и не проехала мимо. «Значит ночевать осталась», - подумала она. Встала, со злостью сдернула новую скатерть, которой так радовалась, когда на стол накрывала, скомкав ее, бросила к печке: - В топку! Видеть не могу!– Подошла к зеркалу, схватила резинку и снова собрала волосы в хвостик. – Даже если бывшая жена приехала, всё одно обманул меня, надо было сразу сказать. Она посмотрела на молчавший весь день телефон и поймала себя на мысли, что не звонил он ей весь день. – А что я хочу? Он ничего мне не обещал, замуж не звал, встречались просто. А с женой у него может гостевой брак: приехали-уехали к друг другу. Ночью Наталья вычеркнула из головы все свои радужные планы, заставляя себя привыкать к суровой действительности: - Не было счастья и уже не будет, - думала она. Обидно ей было, что потянулась душой к приезжему холостяку, а тут, оказывается, к нему вон на каких машинах приезжают. На другой день она и не видела, когда гостья уехала от Владимира. Звонить ему, конечно, не стала, даже номер удалила сразу, чтобы душу себе не терзать. Где-то в обед Владимир позвонил сам, Наталья взглянула, узнала номер и не стала отвечать. Потом второй звонок - она его сбросила, а потом и вовсе отключила телефон. «Изворачиваться будет, скажет, чтобы не приходила больше, да я и не собираюсь» И пока она так думала, накручивая себе разные мысли, Владимир пришел сам. - А я звоню, звоню, думаю, что случилось? - Ну и наглец, - сказала Наталья, одну проводил, к другой средь бела дня пришел, чтобы меня деревенские потом «полоскали». - Кого проводил? Светку что ли? Так это сестра моя! - Не верю в сестер! - Тьфу ты! – Владимир подскочил к Наташе и, обняв за талию, приподнял. – Светка наконец-то с работы вырвалась, чтобы посмотреть, как я живу. На юбилей пригласила, а я сказал, что не один приеду, а с тобой. Ну?! Веришь теперь? Наталья освободилась от сильных рук Владимира. – Ну, а что я должна была думать? - Эх, Наташа, что за мысли у тебя? Я еще в городе мечтал, в деревню переехать и жениться. Только на ком, непонятно было. И вдруг такой плавной походкой, как лодочка плывет, подходит ко мне красавица местная и сходу меня в оборот взяла: «А не свозите ли вы меня в город?» - повторил Владимир сказанное Натальей при первой встрече. - Ну, я тут и опешил, а потом и обрадовался. Наташа смущенно улыбалась, обняв Владимира за шею и глядя в его серые глаза. Он был немного выше ее ростом, и ей нравилось, когда она могла склонить голову на его плечо. - Я сам виноват, надо было позвонить тебе вчера, а я закрутился. Ну, так что, в следующем месяце едем к Светлане на юбилей? Наташа кивнула, хотела что-то сказать, но и без слов было хорошо. - Чувствую, недолго мне осталось в холостяках ходить. Ты-то как на мое предложение смотришь? Ничего, что я на десять лет старше тебя? Да и пенсионер я уже - нас на пенсию раньше отправляют. - Интересно получается, когда встречались, про возраст даже не вспоминал, а как только разговор про женитьбу зашел, так сразу спрашиваешь, не староват ли. Конечно, старый и седой уже. Даже не знаю, соглашаться ли мне, - смеясь, сказала Наталья. И он понял ее шутку и стал целовать ее лицо и губы. - Надеюсь, с Андрюхой найдем общий язык, - шепнул ей на ушко Владимир. - Я очень этого хочу, - ответила Наташа, - теперь все будет хорошо. Автор: Татьяна Викторова.

Та-ак... тряпочку выбросила, чем вызвала ещё один негодующий взгляд, губку положила на шкаф Стаса. Тут у каждого – свое. Впрочем, у Томы вообще ничего своего здесь, в Ярославле, не было. Она делила съемную квартиру с двумя подругами. Долгое время жили они с Ленкой вдвоем. Но вот однажды Ленка привела с работы Нюрку, пожалела. Нюрка была особым экспонатом. Приехала она из какого-то бурятского таёжного поселка, где люди годами живут без электричества, потому что какие-то деятели ещё в начале века украли "линии электропередач". Поселок подпитывался и подпитывается до сего дня от генератора, живёт без магазинов и связи. Но, как ни странно, в поселке исправно работает почта, которая и присылает практически все товары и ... ещё удивительней – функционирует школа. В школе – три работницы. Два учителя и уборщица. Но каким-то чудеснейшим образом Нюрка окончила там девять классов и приехала по направлению сюда – учиться в политехнический колледж. Общежитие ей не дали, но она не теряла надежды и жила, где придется. Когда Ленка подобрала ее, привела просто перебыть несколько дней, она ночевала в подсобке их магазина, находясь в поисках очередного жилья. И было девчонке всего-то семнадцать лет. В первый же день своего пребывания Нюрка вымыла им три окна. Хоть было уже и холодно – шла осень. Нюрка махнула рукой, и через пару часов стекла сияли в лучах осеннего заката. К вечеру следующего дня в холодильнике появилась большая кастрюля борща. Из чего она его сварила – непонятно. Говорит, что почти все нашла в их холодильнике, который тоже, кстати, засиял чистотой. Нюрка как будто побаивалась их, была услужлива, старательна. Да, она была младше, но дело, скорее, не в этом. Просто для нее заочница Лена, девушка модная, деловая, обожающая красивые шмотки, и "офисная дама" Тамара, уже имеющая мужчину, были почти небожителями. У Нюрки там, в таёжном, было пятеро братьев и сестер, пьющий отец и издерганная тяжкой жизнью мама. Одежонки у нее особо и не было, и новые соседки одели ее с ног до головы. Особенно старалась Ленка. – Господи-и...! Выброси ты эти штаны. На,– она протягивала ей свои старые джинсы, – Турция, между прочим. Носи, а то на улицу с тобой стыдно выйти. Нюрка отказывалась, но Ленку не перепрешь. Заставила. И теперь тщательно следила за Нюркиным гардеробом, ругала, фанатично обучала премудростям моды и стиля. Нюрка подчинялась, но видно было, что этот вопрос ее никак не занимал. Она взялась мыть полы вечерами в подъездах, и сколько Ленка не наставляла ее, чтоб она надевала туда старый спортивный костюм, подаренный Нюрке кем-то в магазине, она все равно выходила в своем фланелевой старом затертом халате, подбирала подол и намывала полы – костюм берегла. – Свезу летом Светке, она счастлива будет, – говорила о младшей сестре. В общем, выселять Нюрку уже не хотелось. Договорились с хозяевами и зажили втроём. А здесь, в коммунальной квартире Стаса, Тома стала частой гостьей. Вместе они работали в торговом офисе в десяти минутах ходьбы. Тома туда устроилась случайно – позвала на свое место знакомая землячка (она сама выходила замуж и уезжала). Томка пару лет назад не поступила в институт и теперь уж не знала – нужна ей эта учеба или нет? Она закончила многочисленные курсы для работы в офисе, и эти свидетельства – полученные через интернет, работодателя вполне устраивали. А личная жизнь с появлением Стаса зашла в тупик. Спустя год отношений Тома поняла – жениться Стас не хочет. Он был уже однажды женат, в браке ему не понравилось, у него росла дочка. А ещё он устал от капризов и требований бывшей жены, боялся обжечься второй раз. Он так тщательно заботился о предохранении, что однажды Томка даже сорвалась – хлопнула дверью и ушла. Но ушла ненадолго... Отношения тянулись, то затухая, то возобновляясь с новой страстью. Вот и сейчас шел сезон нового всплеска страстей, подпитанный новогодним настроением, корпоративным банкетом и яркими огнями города. В офисе Томы и Стаса шли выходные, а Ленка и Нюра уже работали – их магазин открылся. Дома сидеть одной не хотелось, и Тома задержалась у Стаса. Вечерами они ещё пили шампанское, провожая и провожая старый год. Тома поставила турку на огонь, когда в дверь позвонили. Она не посчитала звонки, но судя по тому, что никто из соседей к двери так и не пошел, звонили Стасу. Кофе, вроде, не нагрелось – Тома направилась к двери. Открыла сразу, без задверного опроса. На пороге стояла девушка с ребенком на руках. Ребенок был в комбинезоне, девушке было явно тяжело. – А Стас где? Тома сделала шаг назад, запустив гостью. – Спит..., – на автомате ответила Тома, только-только начиная понимать – кто перед ней. – А ты Тамара что ли? – Да... Девушка сунула ей ребенка, Тома обхватила, ребенок был тяжёлый, пошатнулась. – Вот! Скажешь, весной вернусь, заберу, а пока пусть... – У вас кипит! Эй! Кофе! – раздалось с кухни. Кофе! С ребенком на руках Тома метнулась на кухню, подкинула повыше, перехватила чадо, посмотрела и упёрлась в маленькие глазки из-под шарфа повязанного под самый нос. Она выключила выкипевший на плиту растекшийся коричневый напиток. Выразительно глянула на соседку, стоящую рядом, но не протянувшую руку, чтоб выключить газ. Это ж надо! Кофе пропал, и плиту теперь мыть! Она вернулась в коридор, дверь была открыта – казалось, девушка уходит. – В сумке всё. Она пюре любит грушевое, персиковое. Ну и мясо не забывайте. Всё! Стасу привет, – она уже легко спускалась с лестницы, с маленькой сумкой через плечо, – Скажете – его очередь, а мне тоже отдохнуть надо. – Девушка! Эй! А ребенок? Эй! Девушка! – Тома смотрела вниз, но нежданная гостья уже выскользнула из подъезда. Тома перевела взгляд на ребенка, девочка смотрела на нее с интересом. Тома отпустила шарф с лица – симпатичная мордашка, приоткрытый ротик. Сначала Тома даже не поняла, что случилось. Вернулась в комнату. Стас, свернувшись, спал на разложенном диване. Тома села у него в ногах, расстегнула комбез девочки – у них было тепло. – Стас! Ста-ас! Стас, проснись, – она теребила его. Стас пробормотал что-то, перевернулся и задремал опять. Да, шампанского вчера было многовато. – Стас, это твой ребенок? Проснись, тебе ребенка принесли. Ста-ас! Стас, не глядя на нее, поднялся, спустил ноги с дивана, обхватил голову. – А кофе есть у нас? – Нету, выкипело все, пока я с твоей бывшей общалась. – С кем? – и тут он поднял голову и, наконец, увидел ребенка, – Это что? – Не что, а кто? По-моему, это ребенок. – Какой ребенок? – Тебе передали. Стас, я ничего не поняла, она что-то говорила, но у меня кофе выкипало и я.... – Ты дура? Где она? – Стас вскочил на ноги, смотрел на дверь. – Ушла. Вернее, убежала очень быстро. Я не виновата, она... – Чего она сказала? – Стас метнулся к окну, дернул тюль, выскочил на маленький балкончик прямо в трусах. Тома отвернулась, закрыв собой от холода раздетого уже ребенка. – Чего она сказала? – вернулся Стас. – Сказала, что в сумке все... Сказала, что твоя очередь, и ещё что-то... – Что? – Ой! Она, вроде, сказала, что уезжает до весны. Стас, неужели.... – Зачем? Зачем ты ее взяла? Кто тебя просил? Девочка испугалась его окрика, прильнула к Томе и заплакала. – Я не брала! Она просто оставила ее... Тихо, тихо, малыш. Ну-ну, чего ты... – Зачем ты ей вообще открыла дверь? – Ну, как? Я ж не знала. Открыла, да и все. А там – она... – Господи! Какая ж ты – дура! Стас бегал по комнате, натягивая на себя штаны, джемпер. – Стас! Хватит уже! Успокойся! – Томка уж и сама чуть не плакала. Она только сейчас начала понимать, что случилось, – Не может она вот так ребенка бросить, она же мать! Сделает свои дела, да вернется... – Ага! Жди! Ты не знаешь ее... Мать! Как же – мать! Он собирался. – Ты куда? – она качала на коленях девочку. – Постараюсь ее поймать. Будь тут... – А ... как же я одна-то? Я ведь никогда с детьми... Стас! – А кто тебя просил ее брать! Вот теперь и сиди! – и уже в двери оглянулся, – Я позвоню. Растерянная Томка осталась с ребенком на руках. Вот те и на! Она смотрела на девочку, та нашла на ее футболке стразы и ковыряла их пальчиком. Ох! Что же делать? – Привет! – игриво начала Тома, – А звать-то тебя как? – У... , – ответил ребенок, указывая на стразы. – Ага, – вздохнула Томка. Имя-то ладно... Хуже, что Томка вообще не представляла – что делать с дитем, и как себя вести. В дверь стукнули. – Вы собираетесь плиту в порядок приводить или нет? У нас прислуги нет, а мне готовить надо! – окрик из-за двери. – Сейчас, – ответила Тома, посмотрела на ребенка, стянула с девочки шапку, вязаную кофточку, поставила на пол возле дивана, – Ты поиграй тут, на вот, – она сунула ей маленькую подушку в виде акулы и направилась к двери. Но акула девочку заинтересовала лишь на секунду. Она оглянулась и смешно потопала за Томой. – Нет, нет. Играй тут, я быстро, – она хотела было закрыть дверь, но ребенок скривил личико в плаче, – Ох! – Тома подхватила ее, – Ну, только не ной! Я ж сказала – быстро. Ничего не оставалось, как отправляться на кухню с девочкой на руках. На кухне копошились Оксана и ещё одна соседка. Тома поставила девочку у стула, взялась за тряпку, но девчушка ухватила ее за ногу, тянула шорты вниз, а ручки к Томе – просилась на руки, хныкала. – Ой, а кто это у нас? – засюсюкала вторая соседка, – Как зовут тебя? Девочка посмотрела на нее и захныкала ещё больше, тянула руки к Томе. Пришлось Томе взять ее, и управляться одной рукой. – Как зовут-то? – переспросила соседка уже Тому. – Не знаю, – ответила та. – Это как? – А вот так. Стас придет, скажет. – Так ее что, Стасу оставили? Она тут будет? – Я не знаю. – Нет нормально. Вы как-то уж определитесь. Он, между прочим один тут прописан, и платит за одного, а теперь, то Вы, то ребенок..., – ворчала Оксана,– У нас тут что? Ночлежка или бордель? – Не беспокойтесь, я тут не задержусь! – резко ответила Тамара, кинула тряпку в мусор и направилась в комнату. Нет...хороший такой день предполагался: хотели в кафе сходить, фильмик посмотреть вечером классный, и на тебе! – Откуда ты взялась-то? Откуда? – Тома начала смешить девочку акулой и та заливисто рассмеялась, села на пол. Ух ты! И не так уж это сложно – сидеть с ребенком. Даже весело. Но потом ребенок как-то притих, сосредоточился, увлекся рисунком на ковре, а Томка задумалась о ситуации. А что если не вернёт Стас мать? Что, если и правда, оставила она ребенка на него? Он же... Он... Тома как ни пыталась, никак не могла представить Стаса в этой ситуации. Какой он отец? Он же сам, как ребенок? Она набрала его номер – он не отвечал. Начала набирать ему сообщение. И тут пахнуло... Тома сразу и не поняла, встала с телефоном в руках открыть форточку. И вдруг дошло – девочка! Она сделала это прямо в штаны! Ну, да. Дети делают это именно так. Тома приложила ее на бочок, потянула резинку – ребенок был в теплых вязаных штанишках, колготках и памперсе ( кажется это сооружение так называется...или не так?). То, что увидела Тома под ним, привело ее в шок. Нет, она ничего делать не будет, пусть приезжает папаша и... Но девочке явно произошедшее не нравилось, она показывала на попу, хныкала. – Ооо! – взвыла Тома и начала стягивать с нее теплые штаны. Они неприятно пахли, и это мягко сказано... Нужно было нести ребенка в ванную. Тома брезгливо взяла девочку под мышки, пригрозив. – Не вздумай на меня карабкаться! Но девочке было явно неловко, возможно даже больно, и она, естественно, разревелась. – Занято! – раздался мужской бас за дверью ванной. Ребенок кричал громко. Может в туалете раздеть? – подумала Тома и толкнула плечом дверь туалета. – Да не ори ты, – поставила девчушку на пол, нервы сдавали. Девочка ухватилась руками за не слишком чистый ободок унитаза. – Не тронь! – порывисто огрызнулась Томка, в общем-то, в целях защиты ребенка, но ребенок это не понял, решил, что его ругают, заверещал ещё громче. – Да не верещи ты! Сейчас... Тома закрыла унитаз, приземлилась туда, потихоньку стянула с девочки колготки. Лучше бы в отсутствии доступа к воде она этого не делала, но девочка плакала... В ванной лилась вода, выходить оттуда никто не спешил. – Тихо, тихо! Ну, прости. Не плачь. Пожалуйста, не плачь ... Сейчас... Она не выдержала, постучала в стену. – А можно побыстрей! У меня ребенок плачет! Вода продолжала литься ещё долго. Тома уже не боясь перепачкаться взяла девочку на руки, начала качать на коленках, по ее коленкам тоже размазался "пахучий шоколад" – Купаться будем вдвоем, товарищ! Не кричи только ... Наконец из ванны выполз муж Оксаны в махровом халате с полотенцем в руках. Тома подхватила девочку под мышки, подцепила грязные колготки и направилась туда. – А кто Вы, собственно, такая, чтоб нас торопить? И что это тут за дети? Какое право Вы имеете... – Подержите, а то тут сыро. Вы намочили, – и Тома сунула ему девочку в руки, а сама открывала нужную воду – здесь у каждого свой счётчик. Мужчина до того опешил, что девочку взял, и даже посадил на руку. И Тома ничуть не удивилась, года услышала троекратный отборный нелитературный сленг, когда уже закрылась с девочкой в ванной. Ребенок все ещё плакал, уже навсхлип, с обидой оттопырив губку. – Водичку любишь? Давай купаться. Но девочка вдруг испугалась. То ли чужая ванна так испугала ее, то ли сильная струя воды, она заверещала истошно, вцепилась в Тому, когда та попробовала ее в ванную поставить. Пришлось ее мыть над раковиной. Было это жутко неудобно, а ещё неприятно и невесело. Но вскоре попа стала чистая, розовая, да и ребенок уже плакал не так громко. – Ну, вот видишь, чистенькая ты. И чего орать? Она быстро обмылась сама. Полотенце она забыла, загнула свою футболку промакнула девочку и обернула футболкой ее влажную попу. О-ох... Грязный памперс ещё валялся на полу. Брать в руки его было неловко. Она перешагнула, решила, что вернётся, уберет все, отнеся ребенка. Но не успела перешагнуть порог своей комнаты, как услышала вопль соседа – видимо, тот вернулся после неудачного общения с девочкой. – Ооо! – вырвалось у Томы. Она усадила малышку на расстеленный ещё диван, прикрыла одеялом, но уходя слышала, что с плачем девочка бежит за ней, а потом стучит ладошками в дверь. Что услышала она от соседа, от вышедшей в помощь к мужу Оксаны, лучше не описывать. Тома не спорила, молчала и убиралась. В комнате плакала и стучала в дверь девочка, нужно было быстро все убрать, и бежать к ней. Извиняться и выяснять отношения с соседями было некогда. Она уже взведеная дрожащими руками, но все же осторожно, чтоб не ударить ребенка, приоткрыла дверь, подхватила малышку на руки – ножки влажные, холодные, бухнулась на диван и заплакала вместе с ней. Они ревели уже хором. – Ну, чего ты? Чего? Согрелась ведь, не плачь. – Ууу, ма..., тю тю, – девчушка плакала, показывала на дверь. Вероятно, именно сейчас она вспомнила о маме. Тома набрала Стаса – абонент ответил короткими гудками. Она набрала Ленку. Силы ее были на исходе, что делать, она не знала. – Да! Какой ребенок? Томка, что там у тебя? Погоди, я на кассе, у меня покупатели. Через минуту ей перезвонила Нюрка. – Ребёночек? Какая прелесть! – воскликнула та. Томка аж взвыла: – Прелесть? Ты слышишь эту прелесть? Я сейчас сдохну! Я не знаю что делать, Нюр. Она ревёт и ревёт. Наверное, к маме хочет. – А ты ее кормила? – Я? Нет... Так ведь... – Попить хоть давала? – Нет, а что они пьют? – Водичку кипячёную теплую хотя бы. Какая она? Возраст.... – Я не знаю, я даже, как зовут ее не знаю, а ты –возраст..., – Томке казалось,что наивная Нюрка задаёт глупейшие вопросы, и этот разговор – пустой. Нужен кто-то посерьезней, чтоб помог ей. Какая-нибудь мать семейства. Она уже перебирала в голове варианты, решила, что сейчас позвонит Наталье, однокласснице – ведь она недавно стала матерью. – Опиши. Она ползает или ходит? Говорит или... – Ходит. Даже бегает. Но не говорит. Нет, она не грудная... Ой, Нюрка, я вспомнила – ей, наверное, второй год... Я же помню, мне Стас говорил... – Может она какать хочет? – Нет. Это точно нет...уже.... – А... Ну тогда дай ей сладкого чаю. А потом покорми. Чего там у тебя есть? – У меня? Ну...рыба красная есть, хлеб. Шоколадные конфеты. – Нет. Это не то. – В холодильнике чего-то у Стаса есть. А – колбаса, яйца... И ещё бананы. – Вот! Свари ей яичко и раскроши. Можешь и банан дать потом. Только чайку сначала дай, чтоб успокоилась. С ложечки чайной. – Хорошо, Нюр... Давай... Чайник электрический был теплый. Тома быстро навела чай прямо с девочкой на руках, начала поить ее с ложки. Та хлебала чаек с явным желанием, сразу успокоилась. Спасибо тебе, о великая Нюрка! Томка подхватила футболку Стаса, обернула голые ножки девочки и направилась на кухню варить яйцо. – Если Вы думаете, что это сойдёт Вам с рук, ошибаетесь. Мы будем жаловаться! И пожалуйста, вынесите свой мусор! Воняет! – на кухне тут же появилась Оксана, зашипела. Томка сварила два яйца и ушла в комнату. Остудила, размяла, капнула водички и удивилась, насколько проворно малышка их начала есть. Лишь под конец глазки ее начали закрываться. Наплакалась, бедная. Да, с такой нянькой утомишься... Тома аккуратно уложила девочку на диван, нежно прикрыла одеялом. Какие ж они хорошие – дети... Когда спят. Она опять и опять набирала Стаса, но телефон молчал. Тогда она навела себе растворимый кофе – вспомнила, что за это сумасшедшее утро, она не сделала ни глотка. Кофе помог. Что делать? Она вспомнила про сумку, направилась в прихожую, занесла ее в комнату. Сверху сумки лежал лоточек с едой. А ещё несколько банок детского пюре и много всякой съестной всячины. Можно было и не варить яйцо. В боковом кармане свидетельство о рождении. Тома открыла – отец...мать... Акулина Станиславовна... О Боже! Она ещё и Акулина. Тома глянула на спящую малышку. В сумке нашлись памперсы, вернее, подгузники – прочла она, колготки, бельишко. Тома даже засмотрелась на платьица, захотелось примерить все это – просыпался материнский инстинкт. Но ребенок сладко спал – пусть... Она отошла подальше и набрала опять Нюрку. – Нюр, спасибо тебе. Мы спим. Да, видимо, пить просила, а я... А откуда ты все знаешь? – Так ведь я – старшая. У меня двое, считай, на глазах выросли: сестра и братишка. Ему и года не было, когда я уехала. Как там мать без меня? – вздохнула Нюрка. – А я, веришь, вообще ничего в этом не петрю... И куда делся Стас – не пойму. – Слушай, а давай я приеду, я как раз меняюсь через полчаса. Помогу, – предлагала Нюра. – Ох. Хорошо бы... Погодь! О... Нет. Тут соседи и так бучу подымают, а если ещё и ты явишься... – Тогда ты приезжай с ней домой. – Как? Я не представляю... – Очень просто. Одень, когда проснется, вызови такси... – А Стас? Он вернётся, а нас нет. – Позвонит... Дома же лучше будет, втроём присмотрим пока... – Слушай, хорошая идея. Ладно... ждите, отзвонюсь. Нюрка, прикинь, она – Акулина... Одеть ребенка – дело нехитрое, но и оно Томке далось с трудом. Даже натянуть колготки, казалось, было просто невозможно. Акулина вертелась, поджимала ножки, успела пописать, пока одевались, и не совсем в подгузник. Проснулась она вполне жизнерадостной – от слез ни следа. А вот с Томки, пока вынесла ее к такси, сошло семь потов. О том, что нужно было прихватить мусор с подгузником, она вспомнила только в такси. Ну и ладно! Так и надо им! Было у Томки четкое предчувствие, что в эту квартиру больше она не вернётся. Акулина смотрела за окно с интересом, а перед самым подъездом опять отключилась. Благо попался понимающий таксист. – Как молодой мамочке не помочь, – улыбался. И у Томки всколыхнулось даже некое чувство удовольствия – вот бы и правда ее был ребенок. – Фух... , – только и успела сказать дома. Нюрка тут же подхватила малышку, ловко с приговорами начала раздевать. – Сма-атрите кто к нам при-ехал! А... И кто же это? Что за девочка такая? Ааа, это Акулина! Акулина! Акулина! – она тормошила, раздевая девочку и та довольно хихикала. Томка вздохнула спокойно. Ага, теперь Акулина в надёжных руках. Осталось отыскать Стаса. В этот день Стас не отозвался. Не перезвонил, не написал и не сообщил, где находится. Поздно вечером Ленка догадалась – по геолокации вычислила, что Стас дома. Но ехать к нему уже не было сил. А ещё непонятно было – что делать дальше? Если бывшую жену он не вернул, то как быть? – Это его проблемы, Том. Пусть ищет няню. Ты-то тут при чем? Выходные скоро кончатся. Да и ребенок – не игрушка. Нельзя его пересовывать кому попало. – Я не представляю его с ребенком вообще, Лен. Я себя больше представляю, чем его. Сидела вот там, всё думала. А какой он отец? И пришла к выводу – он не готов. Вот ребенок уже растет, а папаша ещё совсем на отца не тянет. Потянет ли в будущем – не факт. – А я даже в школу три месяца не ходила, когда Ванюшка подрос, – Нюра сидела на полу, подсовывала Акулине клубки ниток, не позволяла их тянуть в рот, – Осталась в няньках. Сама учебники шпарила. Мамка с работы придет, я к Зое Егоровне бегу. Задания брала, чтоб не отстать. А матери на работу надо было выходить, иначе мы б не потянули. Папка все свои пропивал. – Нюр, вот слушаю тебя, и думаю – так чего ж мамка все рожает, если отец пьет? Зачем? Нюрка опустила голову, чувствовалось, что разговор ей этот про родителей неприятен. – Не знаю. Жалела, наверное... – Себя надо жалеть, – бухтела, уже закругляясь, Ленка, – Жалеть надо только себя! Одного рожу и все! И то... если муж обеспечивать будет. Нюрка подняла голову, глаза ее сияли мечтой: – А я троих хочу. Чтоб две девочки и мальчик. А муж... Пусть любит нас... – Дурочка ты, Нюрка! Посмотри на нее. Самой жить негде, а троих... А Томка уже молчала. Она совсем не понимала, что хочет она сама. Одно знала – со Стасом надо расставаться, ненадежный он. С ним хорошо пить шампанское, отдыхать. Может даже работать в одном офисе хорошо. Но строить семью, рожать от него детей... Именно сегодня Томка это поняла окончательно. Утром Лена и Нюра уехали на работу. Для Акулины было готово все: сварен супчик, куплены новые игрушки, расписан распорядок дня. И все это, конечно, благодаря заботливой Нюре. Часов в одиннадцать позвонил Стас! Аллилуйя! – Стас! Ну, наконец-то! Ты прости, но мне пришлось забрать Акулину домой. – Кого? – Акулину. Дочку твою... – Ааа... Любка зовёт ее Линой просто, я и забыл. Слушай, Том. Тут такое дело... – Стас, ты нашел ее? – Нет. В том-то и дело. Она уехала за границу, в Турцию. И вернётся только весной. Представляешь, какая дура! Том, а давай ты переедешь ко мне совсем, а? – Это как? Если б знал Стас, как долго подобного предложения Томка ждала... – Ну, так. Переезжай. С соседями я улажу. – А Акулина? – Ой, не зови ее так! Дурацкое имечко! Лучше – Лина. Так и она. Ну, до весны, пока эта дура не вернётся. – Стас ... Приезжай. Это не телефонный разговор. И все равно тебе за ребенком ехать. Приезжай, я одна сейчас дома..., – она глянула на Акулину, – Вернее, мы вдвоем, с дочерью твоей. Стас приехал. А пока ехал, Томка все думала и думала. То, что предположила она в думах и выходило из разговора – он ее использует. Предложения руки и сердца не последовало. Зато последовало предложение временно оставить работу и посидеть с ребенком до весны. Пожить, так сказать, припеваючи – на полном Стасовом обеспечении. Встрече с дочкой он не слишком радовался, смотрел на нее поверхностно, даже с некой скорбью, как на обузу, свалившуюся на голову. – Ну, а что мне делать, Том? – А бабушки? – С матерью я в конторах, ты же знаешь. Она и слушать не захочет. Да и работает ведь. А они перед пенсией так за свою работу держатся, как будто в ней секрет молодости. А ее мамашка свалила на заработки в Германию. – Я не устроюсь туда больше. Ты же знаешь... Я и так по блату туда попала. – Да устроишься... Не туда, так и получше найдем. Не переживай. Он говорил, а Томка понимала – ему все равно. Сейчас он решает свои проблемы. Она подхватила Акулину на руки, надо было ее кормить. Они перешли на кухню, Тома заварила кашу. Посадила Акулину на руки к отцу – он растерялся, держал ее неловко, не знал вообще, как обращаться с собственной дочерью. – Стас. Прости, но – нет. Я тут думала много... В общем, Стас, – она набрала воздуха, так трудно было это произнести, – Мы расстаёмся, – она посмотрела на него, он чуток раскачивал ребенка, смотрел на нее растерянно. Похоже,такого ответа он не ожидал, или даже – очень боялся. – Ты не подумай, это не из-за девочки. Просто... Просто она дала понять что ли... А дочка у тебя прекрасная. Ты присмотрись только. Она так на тебя похожа. – Да? – он посмотрел на ребенка чуть пристальней, – Но теперь я вообще не знаю, что с ней делать? – Няню ищи. Это единственный выход. – Няни сейчас получают больше, чем я... – Ну, не все же. Может – молодые мамы есть,которые возьмутся присмотреть. Ох! – в сердцах бросила Томка, – Ну, как она могла оставить ребенка! Не понимаю! – Эта могла. Том, – Стас искал выход, – Пусть хоть пару дней у вас побудет а? Выходные ведь. Томка вздохнула. – Только учти – если не заберёшь утром седьмого, я ее лично привезу. И оставлю в коридоре квартиры. Так и знай! И ещё – денег давай на питание и памперсы. То есть подгузники. Тыщ пять давай. – Куда столько? – Подгузники – тыща, питание, присмотр ... А ты как думал? Не переживай, подгузники себе не оставим, что останется, заберёшь. Девочка осталась. Акулина внесла в их жизнь некое разнообразие. Она была так мила, балагурила на своем непонятном языке, играла в прятки в ладошки или просто отвернувшись к стенке, весело плескалась в ванной. Вечерами они даже спорили, кто пойдет ее купать. А ещё ждали, гадали и грустили... – Заберёт? А если никого не найдет? – А если найдёт какую-нибудь непутевую? Сейчас такие страсти рассказывают о нянях... Они смотрели на жизнерадостную Акулинку и уже представляли самое страшное. Ленка даже всплакнула. – А что если... В общем, в головах трёх жалостливых девушек уже зарождался план. – Сколько Нюрка за полставки уборщицы в магазине получает? Пусть Стас платит тыщ на пять больше. – А подъезды? – Ну, вечером мы дома. Хочешь – мой. – Слушайте, ну, она же с ребенком. Давайте, подъезды я пока помою. Моя ж проблема, в общем, – предлагала Томка, – Полезно подвигаться, работа у меня сидячая. – А учеба? Мне ж утром на учебу... – Понедельник – мой! Мы ж в субботу работаем, – уже загибала пальцы Томка. – О! В феврале сессия. Пар не будет. Экзамены только... , – вспоминала Нюрка, – Да и вообще. В школе задания брала, и сейчас могу. – Не-не. Ещё не хватало, чтоб ты с учебой запоролась. Вот что – я на вторые смены напрошусь. По вечерам пока поработаю. Желающих на утро поменяться всегда полно. Так что... Томка звонила Стасу. О своем решении сказала не сразу. Сначала спросила – как дела? Уже по голосу поняла – дела плохи. – Ищу, Том...Варианты есть, но все как-то... Вот сегодня обещали позвонить, но жду-жду... – Не жди, Стас. Скажи, готов ли ты платить Нюре? – и Томка решила не мелочиться, – Тыщу в день... Готов? Если да, мы Акулину у себя оставим. – Готов... Много, конечно. Но... – Стас, а сколько, если не секрет, ты жене платил? – Да когда как. Она наглела порой..., – ответил размыто. Тома так и предполагала – Стас жадничать, денег жене давал мало, вот и решила она действовать таким образом. Это ее поступок, конечно, не оправдывало, но ... С Акулинкой справлялись они легко. Лена гнала Нюрку готовиться к сессии, она перешла в магазине на вечерние смены. Иногда жаловалась, чуть больше уставала, но держалась. Все они уставали больше. Приходилось просыпаться ночью – квартира маленькая, если не спала Акулина, не спали все. Но это их даже сблизило. Нюра стала не подопечной прислужницей, а очень близкой подругой – столько добра таилось в ней. Они никогда раньше не гуляли втроём. Просто так не гуляли, а теперь начали ходить с Акулинкой на санках довольно часто. Они любовались зимним городом, ездили на каток, ходили на детское представление. Акулина обнимала Нюрку пухлыми ручками, бежала жаловаться именно к ней, если ее обижали или ругали, целовала ее слюнявым ротиком при каждом удобном случае. Но однажды Акулина их напугала – она заболела. Затемпературила вечером, а потом ночью начала просто гореть. Они испугались, вызвали скорую. Молодой врач-очкарик с табличкой на груди –" Скорая помощь. Ярославль. Врач Каюдин Юрий Иванович" посмотрел, послушал и обнаружил хрипы. – В больницу госпитализируем. Кто мать? Девушки молчали. – Я, – вдруг выдала Нюра. Врач посмотрел с подозрением. Нюра выглядела моложе своих семнадцати. – Документы покажите, пожалуйста. – Доктор, понимаете, – начала Тома, – Мама девочки – моя подруга. Она уехала временно, девочку нам оставила. Вот её свидетельство о рождении. Может можно не госпитализировать? – Да вы что! Теперь я не только госпитализировать обязан, а вообще – ребенка изъять до выяснения обстоятельств. В больницу не поехала только Лена. Нюра и Тома поехали с Акулинкой. Нюра ловко одела девочку, схватила на руки и никому не отдавала, пока не привезла в больницу. Врач Каюдин наблюдал за ней из-под очков, ребенка не забирал. Нюра бегала в приемной сначала за ним по пятам, а потом за женщиной-педиатром. Она успела поговорить со всеми, поплакать и попросить помощи у каждого. Ей разрешили быть с Акулинкой, пока шло обследование, и она исчезла в недрах больничных коридоров. А Тома осталась сидеть в приемном покое. Она только что наблюдала за Нюрой и сейчас думала именно о ней. Надо же, как умеет она располагать к себе людей. Вот уж и доктор скорой смотрит на нее по-другому, и медсестра успокаивает, и педиатр разрешила быть рядом с девочкой. – А отец девочки где? – она даже вздрогнула, сзади подошёл доктор скорой Каюдин. – Отец? Отец тут, в Ярославле. – Я ещё никуда не сообщал. Вижу же – заботливые вы, особенно ..., – он замялся, посмотрел в сторону ушедшей Нюры, – В общем, если не хотите проблем, вызывайте отца, пусть срочно едет. Я подожду с сообщением. – Спасибо Вам! – выпалила Томка и начала звонить Стасу. Но Стас трубку не взял. Ночь. Он никогда не просыпался от телефонных звонков. И Тома позвонила в такси – через весь город, подгоняя таксиста, она летела к Стасу. Стас не проснулся и от дверного звонка. Тогда она позвонила по-другому – соседям, семье Оксаны. Сонная и растрёпанная та открыла ей дверь. – Простите! Стас дома? У него дочка в больнице..., – она слегка подвинула соседку и забарабанила ногой в дверь Стаса. – Какая дочка? А он нам сказал, что она у матери... Разве она с Вами? Но Томе было не до объяснений. Таксист ждал. В больнице все уладили. Стас подписал какие-то бумаги, разрешающие Нюре часть обязанностей и уход. Но и сам он должен был приезжать в больницу. Томка смотрела ему в спину, когда уходил он из приемного, и ничуть не жалела о несостоявшейся любви. Любовь прошла... И была ли она, любовь-то? Холодный он, неспособный к этому чувству. Вот у него дочка заболела, а он лишь делает вид, что волнуется... Это заметно. –Эй! Стас! Чуть не забыла. С тебя ещё полторы тыщи. За такси... И про лекарства не забудь. Нюру положили вместе с Акулинкой. Уехала она из больницы всего на одно утро – сдала экзамен. И, спокойная, вернулась в палату. Она тараторила по телефону, рассказывая о том, как идёт на поправку Акулина, как проводит сама она время в больнице. Похоже тут ее любили все. Она мыла полы, взяла на себя заботу практически о всех детях в ее и в соседних палатах, помогала столовой и санитаркам. – Нюрка! Как же я тебя люблю! – перебивала ее красочный рассказ о мальчике, застрявшем в горшке, Томка. И все чаще в Нюркиных рассказах проскальзывал не имеющий никакого отношения к педиатрическому отделению доктор Юрий Иванович. – А он что там делал? – Он? Да так. Нас приходил проведать. Привез кого-то, вот и забежал. Вскоре Акулина с Нюрой уже были дома. Февраль вступил в свои права. Почти полтора месяца девушки жили с малышкой. И вот однажды вечером, когда Ленка купала Акулинку, Томка, отправив Нюру "учить уроки" наводила чистоту на кухне, раздался звонок. Тома быстро отерла влагу с рук, и даже не посмотрела кто звонит. – Здравствуйте! Это Любовь. Я сейчас приеду за Линочкой, – холодный женский узнаваемый голос, – Адрес назовите, пожалуйста. А то Стас трубку бросил. – А... Это Вы? – Тома назвала адрес как-то по инерции. Тут же набрала Стаса. – Да, Том, привет. Не успел тебя предупредить. Сегодня заберёт она Лину, наверное ... Я разозлился, правда, адрес ей не сказал... – Ленка, – Тома с замирающим, с каким-то скомканным обречённым сердцем заглянула в ванную. Акулина плескалась с уточками, Ленка сидела на корточках перед ванной вся мокрая, но довольная. – Мать за Акулиной едет. Оглянулись обе. И Акулина, как будто поняла, что речь идёт о ней. – На те! – стукнула сильно ручкой по воде Акулина, обдав Ленку водой. – Вот те и на те, – отерла удивлённое лицо Ленка, – Нюрке сказала? – Нет ещё. – Погоди пока, не говори. Том, так зачем она на ночь-то? Ребенка уж укладывать... Погоди. Мы же до весны собирались... До апреля даже. – Я не знаю. Я адрес ей сказала. Едет, наверное... – Ладно. Не паникуй. Может пораньше вернулась – деньги кончились. Турция же... Сейчас я Акулинку вынимаю, а ты поди Нюрке скажи, раз едет..., – она поднялась с корточек, – Может не отдавать тебя, а? – Ленка уже окачивала малышку. Тома шагнула в зал. На кухне порядок, а в комнате... уже разобран диван – на полу плед и игрушки Акулины. Может прибраться надо? Хотя... Если адекватный человек, все поймет – вечер. Но Стас все время говорил, что бывшая жена – не слишком умна, мягко сказать... Нюра сидела, обложенная учебниками, в маленькой их комнатке. – Нюр, а Нюр... – А? Чего? – Нюра в дебрях своих наук не сразу расслышала. – Нюра, сейчас за Акулинкой приедут. Мать ее объявилась. – Что-о? Не-не-не... Мы до апреля, – замотала Нюра головой. – Нас не спрашивают, Нюр. Нюрка вскочила, чуть не упал стул. – Как это не спрашивают? Как это... Тома молчала. Нюру было жаль – уж слишком привязалась она к девочке. Нюра опять упала на стул. Они чуток убрали диван, прибрали игрушки, высушили волнистые русые волосенки Акулинки, и даже пособрали ее вещички. – Все собирать? Тут половину наше, мы покупали, – несла с балкона бельишко Акулины Лена. – Конечно, все.., – отвечала Тома. А на душе было так тяжко! Сейчас явится эта штучка – так называемая мать, с надутыми губами заберёт ребенка, и исчезнет Акулина из их жизни навсегда. Станет легче, но станет так пусто... Надо было бы уже поить ее молоком и укладывать, но они ждали. Слышали даже, как хлопнула дверь подъезда, казалось, слышали и шаги – так напряжённо было внутри. И вот в дверь позвонили. К двери направилась Лена. – Здравствуйте, я за дочкой, – за девушкой возвышался большой чемодан. – Здрасьте. А чё не ночью? – Я б и ночью... Мне уж все равно. С поезда я. Где она? – девушка во все глаза смотрела за спину Лены. – Проходите. Мы ее искупали. Хотели уж укладывать. – Мы? Я думала с ней Тамара, – Томка тоже вышла в прихожую, – Здравствуйте, Тамара, – кивнула гостья. А потом произошло что-то непонятное. Любовь начала раздеваться, разуваться, и тут в прихожку прибежала любопытная Акулинка, вывернулась от Нюры. Любовь увидела дочку и бросилась на колени в одном сапоге, пальто ее упало на пол. – Линочка! Акулина попятились к Нюре, та потрепала ее по головке, малышка уткнулась Нюре в колени и горько заплакала. – Линочка! – повторила мать, протягивая руки. И Акулина оторвалась от Нюры и подбежала к маме, упав в ее объятия. Гостья уселась на пол и обнимала дочь. – Прости меня, прости! Линочка, – она поправляла ей волосики, рассматривала, целовала. Томка разревелась тоже, убежала на кухню. Нюра всхлипывала. Держалась одна Ленка, хоть была, в общем-то, довольно эмоциональна. – Так, девочки мои, а не выпить ли нам винца? – вдруг предложила она, и все немного очухались, засуетились. Сразу успокоилась и Акулинка, закружилась под ногами, мешая. – Акулиночка, осторожно, дитя мое! – сказала Тома и покосилась на мать, – Та блаженно улыбалась, сидя на диване, смотрела на дочку. Любовь ещё посопела носом и, наконец, сказала: – Девочки, спасибо вам! Я так благодарна...так..., – она заплакала опять, и все начали наперебой ее успокаивать и рассказывать смешные истории, случившиеся с Акулиной. Они сидели на кухне – четверо абсолютно разных девушек. Пятая, самая маленькая, уснула на руках у матери, ее отнесли на диван. – А где Ваш загар? Вы ж из Турции? – спросила Лена. – Ага...из Турции. Это я Стасу так сказала... Он все время почему-то считал меня богачкой. Наверное, потому что квартира с роялем от бабушки осталась. Какая Турция! Откуда деньги у меня? Любовь рассказывала свою, такую простую и такую сложную и тяжелую историю. Все просто: осталась одна, без мужа, с дитем, с минимумом средств. Работала на дому, пекла тортики, держала квартирантов – девочек студенток. Но денег все равно не хватало. Для яслей – дочка мала, на работу – не выйдешь. И тут мать ее, работая в Германии, предложила подработку. Всего на три месяца контракт, а денег – ого-го... И всего-то нужно было Линку определить. Вот она и определила... Туда приехала, договор подписала, да только работать нормально не могла, ночами слезами заливалась, скучала по дочке. Понимала, что отец из бывшего мужа никакой. Она знала, что Стас девочку отдал своей сожительнице, но ведь это неизвестная ей девушка, и с виду – совсем не наседка. – Вот, выдержала всего половину срока. В деньгах потеряла, но вернулась – не смогла больше без дочки. Я знаю, что вы обо мне думаете. И вы абсолютно правы. Кукушка я... – Ну, что Вы. Мы так и не думали, – оправдывалась Нюра. – Думали, думали,– кивнула Ленка и подняла бокал,– Предлагаю тост. Давайте выпьем за то, что мать – все же не кукушка. Нормальная мать, как все мы, с огрехами, но с нормальным сердцем. А потом говорили о том, что мужики – козлы, обсуждали Стаса, рассказывали каждая о себе, болтали о том, как там в Германии, и часа через три вдруг поняли, что Нюрка спит прямо за столом. – Знаешь, Люб, – они уже перешли на "ты", – Это вот благодаря Нюрке всё. Если б не она, вряд ли мы бы справились. Она у нас такая...такая...,– алкоголь выбивал слезу, Томка заплакала. – Ладно, ладно... Может Нюрке и повезло даже с Акулиной. Зато теперь у нее есть плечо – доктор Юра. Даа... – Он ее Аннушкой зовет, – вспомнила Тома. – Доктор? – переспросила Любовь. Люба осталась ночевать у них. Спала с дочкой на диване. Утром собирались в какой-то невозможной суете и круговерти – всё-таки четыре хозяйки – это перебор. Зацеловали Акулинку, одевали ее в восемь рук. Нюра тоже поехала провожать свою любимицу. Перевозил на своем автомобиле их доктор Юра. Потому что Аннушка попросила, потому что у него выходной, а ещё потому, что хотел доктор Юра троих детей, как и Аннушка. И решил молодой доктор Юра, что нашел свою судьбу и не хотел ее терять. Осталось дождаться восемнадцатилетия. Нюрке было всего семнадцать лет. Автор: Рассеянный хореограф.