#интересныеавторы #юрийвсеволодович #миркнигисловапоэзии

Со страницы Юрия Всеволодовича:
15 декабря о таких противоположных людях.
А.Н. Толстой — Н.В. Крандиевской.
[В декабре 1929 года третья жена писателя Алексея Толстого поэтесса Наталья Васильевна Крандиевская сделала такую запись в дневнике:
“Пути наши так давно слиты воедино, почему же все чаще мне кажется, что они только параллельны? Каждый шагает сам по себе. Я очень страдаю от этого. Ему чуждо многое, что свойственно мне органически. Ему враждебно всякое погружение в себя. Он этого боится, как черт ладана. Мне же необходимо время от времени остановиться в адовом кружении жизни, оглядеться вокруг, погрузиться в тишину. Я тишину люблю, я в ней расцветаю. Он же говорит: «Тишины боюсь. — Тишина — как смерть».
Порой удивляюсь, как же и чем мы так прочно зацепились друг за друга, мы — такие противоположные люди?
Вчера Алеша прочел эту страницу из моего дневника и и ответил мне большим письмом…]
“Что нас разъединяет? То, что мы проводим жизнь в разных мирах, ты — в думах, в заботах о детях и мне, в книгах, я в фантазии, которая меня опустошает. Когда я прихожу в столовую или в твою комнату, — я сваливаюсь из совсем другого мира. Часто бывает ощущение, что я прихожу в гости. Второе, что нас разъединяет: ты понимаешь происходящее вокруг нас, всю бешеную ломку, стройку, все жестокости и все вспышки ужасных усилий превратить нашу страну в нечто неизмеримо лучшее. Ты это понимаешь, я знаю и вижу. Но ты как женщина, как мать инстинктом страшишься происходящего, всего неустойчивого, всего, что летит, опрокидывая. Повторяю‚ — так будет бояться всякая женщина за свою семью, за сыновей, за мужа. Я устроен так, — иначе бы я не был художником, — что влекусь ко всему летящему, текучему, опрокидывающему. Здесь моя пожива, это меня возбуждает, я чувствую, что недаром попираю землю, что и я несу сюда вклад. Когда ты входишь в столовую, где бабушка раскладывает пасьянс, тебя это успокаивает. На меня наводит тоску. От тишины я тоскую. У меня всегда был этот душевный изъян, — боязнь скуки.
Не думай, что эта разность в ощущении жизни не должна сказаться на взаимоотношениях. На тебя болезненно действует убожество окружающей жизни, хари и морды, хамовато лезущие туда, куда должно бы входить с уважением. Дегенерат, хам с губами и волосатыми ноздрями‚ — повергает тебя в содрогание, иногда он заслоняет от тебя все происходящее... Я стараюсь этого не замечать, иначе я не увижу того, что тот заслоняет.
Хамская рожа мне интересна как наблюдение...
Понимаешь, какая разница в восприятиях. От этого накапливается раздражение‚ — непонимание, ссоры.
Ты говоришь, мы друг друга не понимаем. Не верно. Очень понимаем, но иногда не хотим понимать, потому что сердце зло.
Вот, может быть, что ты мало знаешь во мне: это холод к людям. Я люблю только трех существ на свете — тебя, Никиту и Митю [сыновья Толстого и Крандиевской], и отчасти Марьяну [дочь Толстого от второго брака], но ее как-то странно, — что меня удручает, — когда вижу, люблю, но никогда не скучаю, могу расстаться как с чужой на много лет. НИКОГДА НЕ ГОВОРИ ЕЙ ЭТОГО.
Когда я бываю на людях, то веселюсь (и меня считают очень веселым), но это веселье будто среди призраков. И это тоже меня удручает. И вот почему я все забываю, даже лица, имена, не говоря уже о словах и жестах...
Единственная живая плоть на земле — это ты и Митька с Никиткой. Я вас очень люблю и очень вам предан. Истинная это любовь, полулюбовь, низкая любовь‚ — ей-богу, не знаю, и про то, что такое любовь, не имею понятия. Но знаю, что это все же главное в моей жизни, потому что к работе своей отношусь как-то тоже с холодком: у меня нет острого самолюбия, процесс творчества доставляет истинное наслаждение, но я ставлю себе вопрос: будь я обеспеченным человеком, как бы я работал? Наверно, в 10 раз меньше. Я, может быть, нашел бы другую забаву, чтобы скрасить много, много лет дребезжащую во мне тоску земного существования.
Боюсь ли смерти? Теперь почти нет. Но боюсь смерти твоей и детей. Твоей смерти боюсь оттого, что меня будет неотступно преследовать твой образ где-то в непоправимом одиночестве смерти, твоя беззащитность в том неведомом мире. То, что ты ушла. Вот это непереносимо страшно. Что делать, чтобы этого не было, — не знаю. Нужно прощать друг другу и, как мы только можем, любить друг друга, любить как два растения, прижавшиеся друг к другу в защиту от черной непогодной ночи.” (15 декабря 1929 года, Детское Село)
Вернемся к дневнику Крандиевской: “…в добавление к <письму> сказал сегодня утром: «Кстати, о тишине. Ты знаешь, какой эпиграф я хочу взять для нового романа? “Воистину, в буре — бог”. Тебе нравится?» — «Замечательный эпиграф»‚ — ответила я и подумала — да, бог в буре, но в суете нет бога”.
Толстые прожили вместе до 1935 года. В 1935 году Крандиевская взяла детей и ушла от Алексея Николаевича — надеясь вернуться, в воспитательных целях. Но вернуться не удалось. Нашлась новая, четвертая жена.
ФОТО:
Наталья Крандиевская и Алексей Толстой. Ок. 1930.