Иван и Мария Черниогло

По городской улице с частными домами летним днём шли двое мужчин: сухонький немолодой мужичок в клетчатой рубахе и долговязый парень в футболке и спортивных тренировочных штанах. Оба в руках тащили по сумке – инструмент для штукатурки.  – Ты не трусь, Юрка. О деньгах я говорить буду, а ты помалкивай. Мы не услужники какие, а работяги. Цену себе знаем. Тоже уважения пытаем. А то некоторые знаешь как – сделай ему все бесплатно, а он таких, как мы, и за людей не считает. Так что, не трусь. – Да я чего сказал что ли, дядь Борь? – Так ведь знаю, что думаешь. Думаешь: вот, лучше б на учебу свою поехал. А чего там получить -то можно с вашей учебы? У нас инженером вон женин брат работает, так жена ушла к другому, к плотнику-надомнику. Почему? Да потому что зарабатывает он нормально, а инженер– шиш. Вот тебе и учеба! А его пять лет родители кормили, думали – выучится, их кормить станет, а теперь сами кормют. А мы с тобой сейчас поработаем – копеечка в кармане.  – Да иду же. Чего Вы меня все уго

В Саратове, где Волга лениво катит свои воды, а старые тополя шумят по вечерам, стояла наша пекарня. Небольшая, с облупившейся вывеской "Хлеб от Виктора", она была нашим домом — моим и моего Вити. Я, Анна Ивановна, вставала в четыре утра, чтобы замесить тесто, а Витя уже к шести разводил огонь в печи и напевал что-то из Высоцкого, пока булки пыхтели в тепле. Мы не были богатыми, но были счастливы. Пекарня кормила нас, нашу дочь Ларису и половину соседей, которые заходили за "тем самым пирогом с капустой" или за ржаным хлебом, который Витя называл "волжским золотом". Каждое утро начиналось одинаково: я месила тесто, а Витя рассказывал байки. Как в молодости он чуть не утоп, потому что спутал бакен с рыбацкой лодкой. Или как однажды на спор съел десять пирожков с картошкой и потом три дня пил кефир. Я смеялась, а он подмигивал: "Ань, главное — душа в тесте, а остальное приложится". Наша пекарня была не просто бизнесом — это был наш мир. Деревянные полки, баночки с сушеной ромашкой для ча

— Игорь Семёнович, срочная телеграмма, — курьер протягивает жёлтый конверт дрожащими руками. В его голосе — та самая тревожная нотка, которая сразу заставляет сердце забиться быстрее. Игорь отрывается от переговоров с китайскими партнёрами, извиняется, берёт телеграмму. В кабинете идеальная чистота: дорогая мебель, всё на своих местах. А за окном — Москва, какая она есть с высоты тридцатого этажа. Сорок три года. Успешный бизнесмен. Владелец собственной сети ресторанов по всей стране. Всё это — о нём. Разворачивает листок и читает: «Папа в больнице. Инфаркт. Приезжай срочно. Таня.» Игорь медленно опускается в кресло. Папа... Семён Иванович, которому уже семьдесят пять. Он по-прежнему живёт в их родном селе под Рязанью, в том самом доме, где Игорь когда-то рос. Упрямый старик — хоть уговаривай, хоть нет — ни за что не хочет переезжать в город. – Земля — это моя жизнь, — твердит он. — А город? Для таких, как я, это погибель. – What happened? – спрашивает на английский китайский партнёр.

Кирилл аккуратно прикрыл за собой дверь кабинета директора — и, словно по инерции, поплёлся по длинному коридору бизнес-центра. В руках — папка с документами: итог двух лет жизни, двухлетнего проекта, который мог принести компании миллионы. Скоро — повышение, премия, возможно, даже доля. Казалось бы, радоваться, прыгать до потолка. А внутри… только пустота, как после крика в большой пустой комнате. В лифте он на автомате глянул на телефон. Три пропущенных от жены, короткое сообщение от сына: «Пап, сегодня моё выступление в школе. Ты обещал». Кирилл прикрыл глаза, стиснув зубы. Опять забыл. Уже в четвёртый раз за месяц. Часы показывали 18:43 — выступление начиналось в 19:00. Если сейчас сорваться и если вдруг добрые духи московских пробок помогут… С визгом шин и холодным потом на лбу он вылетел с парковки. Каждый светофор — как марафон, каждый перекрёсток — экзамен на терпение. Телефон затрясся в руке. — Алло, Таня, — попытался не кричать в беспокойстве. — Ты где?! — напряжение в голосе