Истории из Жизни

ТОРТ «ЧЁРНЫЙ ПРИНЦ» НА КЕФИРЕ — ПРОСТОЙ, ДОМАШНИЙ, НЕЖНЫЙ 🐓🌺🎠

Но и среди палаточных нашелся мужичок, побежавший в ординаторскую с жалобой на уборщицу, мол, от хлорки глаза режет. Хлорки уборщица стала добавлять меньше, но мыть стала реже и гораздо хуже – мстила. Она громко стучала шваброй по ножкам кровати и бурчала. Ругала мужчин в целом, мужа, больницу, врачей, время и все правительство. Вероятно, они и были причиной всех ее напастей, а отсутствие хлорки в ведре обострило их. Мужчины быстро подбирали тапки, отмалчивались, пока шла ворчливая и размашистая уборка. И тут в палату положили старичка. Вместо ноги у него – протез. И теперь через день прибегали к нему внучка и дочка. Такой трепетной заботы нельзя было не заметить. Деда переодевали, оставляли горячее, следили за лечением. А ещё дочка его Маша затыкала и заклеила раму окна. – Ну, какое тут лечение воспаления легких! Дует же... В первый же приход она пошла к уборщице и вернулась с ведром воды и шваброй. Быстро, но тщательно помыла в палате пол, и делала это теперь каждый раз. – Какая дочка у тебя замечательная, дед. Заботливая. В мать, наверное. Жена-то добрая была, поди? Дочь сказала, что нет жены уже, – на соседней койке интересовался деревенский мужичок средних лет. – Нету. – Померла? – Не-ет. Не было никогда. Вернее, матери ее я не знал. Одни так и жили. Мужчины в палате прислушались. – Это как? А дочка? – Дочка? А... Так не родная она мне. Я ее в пятидесятом взял. Приютил, так сказать. – Приютил? Это как? Родственница что ли? – опершись на локоть, разговор внимательно слушал молодой покашливающий парень. – Нет... Нашел, можно сказать. В подвале у меня, в мастерской. Училась она, голодала. Времена тяжелые тогда были, никак с войны не оклемались. Так вот и остались вместе. За отца ей стал, хоть и не рОстил. – Вот это да. Расскажешь, дед? – Попозже, может. Не могу сейчас, задыхаюся..., – дед и правда кашлял, говорил тяжело. Все согласились. В палате повисла тишина, мужики задумались, и каждый представлял свое, думал уже о себе и о своих близких. Дочери деда Вениамина шло годам к пятидесяти. Была она мила, ухожена до модности, чувствовалась в ней образованность. Мужикам даже неловко было, что такая женщина моет им пол. Но делала она это охотно, ловко, как-будто шутя. Скользила по палате бесшумно, стараясь никому не помешать. Дед сказал, что нашел ее в подвале. Это ж надо... А дед повернулся на бок, закрыл глаза, и стал вспоминать. Совсем недавно они с Машей говорили об этом. И Маша вспоминала подробно всю тогдашнюю свою историю. *** " Здравствуй, милая моя Манечка. Пишет тебе бабушка Тоня. Прости меня Христа ради, но в этот раз не могу послать тебе денежек. Совсем отобрала все Зинаида. И мои деньги тоже забрала. Говорит – помрём иначе от голоду. О своих детях печётся, понятно. А кто о тебе подумает, о сироте, и в голову не берет. А я теперь плачу целый день, а по ночам и вовсе не сплю. Все думаю, как ты теперь? Как жить сможешь и учиться? Зинаида говорит, чтоб возвращалась, если плохо будет. На деревне-то ведь легче. Рыба вон в реке, мука ещё есть, овощей чуток. Вернёшься может? Как без денег-то в городе? А ведь и без учебы люди живут. А я помру, наверное, скоро. Но уж и пора. К матери твоей отправлюсь. Там-то нету голода. Живу – только проедаю, никакой уж от меня пользы, болею все. А Зина ничего, держится, она жилистая. Может и хорошо – хошь своих детей вытянет. В деревне уж мрут люди, Лешка Егоров помер, бабка Аглая, а у Нины дочка маленькая тоже, съехали шесть изб. Веденеевы уехали. Говорят, к Людкиной родне. Да где сейчас лучше-то? Возвращайся, Машенька. А то вся сердцем изведусь по тебе. И так-то голодала, а уж теперь и вовсе не знаю, как будешь. Плачу я... Не пришлю тебе денежек больше. До свидания, Машенька. Кланяйся Татьяне. Уж прости меня... Украла бы, коль было б где, сама б к тебе на крыльях полетела, одна ты у меня кровиночка. Береги себя, а меня прости... Твоя бабушка Тоня" Маша ехала в холодном автобусе, держала в руке письмо, а в кармане три десятирублевые бумажки, которые из конверта достала. Писал письмо дядя Коля, бабушка была безграмотной. Она всегда брала пяток яиц и шла к соседу, просила, чтоб письмо написал. Маша живо представила, как бабушка диктует письмо, сидя с дядей Колей за столом на краю табуретки, смотрит куда-то за окно, а не на бумагу, утирает глаза кончиком платка. Она перевернула лист, тем же почерком беглая приписка. "Учись, Машка. Не слушай никого. А Зинка ваша – та ещё дрянь. Денег я положу. Тридцать рублей. Чай, не выкрадут. Только разок, времена нынче тяжёлые." Маша свернула письмо, убрала в котомку, съежилась от холода, поджала пальцы на ногах. Жалко было бабушку. Очень жалко. Сегодня же напишет ей ответ. Напишет, что все хорошо, что она совсем не голодает, что хорошо зарабатывает, и что даже купила новые ботинки. Стыдно, конечно, врать. Но от правды бабушке легче не станет. О себе Маша подумала во вторую очередь. Как она жить будет без денег, которые присылала бабушка? Маша была юной и не прагматичной. Мама ее умерла в сорок втором от тифа, остались они с бабушкой вдвоем. Войну пережили. А в сорок седьмом вернулся отец. Вернулся больной, измученный лагерями, но не один, а с Зинаидой – лагерной женой. Зинаида была с ребенком – мальчиком семи лет, и беременная. Через полгода родила она второго мальчика. Вот только отец вскоре умер. В их доме полноправной хозяйкой стала Зинаида. Баба Тоня и Маша ее раздражали – это были нахлебники. Пенсия бабы Тони была мизерной. И когда Ольга Борисовна, учительница, сама пришла в деревню из Марина за четыре километра уговаривать Зинаиду и бабушку, чтоб отправили Машу в город заканчивать семилетку и учиться дальше, бабушка расплакалась, а Зинаида даже обрадовалась – была она совсем не прочь избавиться от лишней обузы. Жила здесь в городе Маша в бараке возле трамвайной линии у старой знакомой ее умершей матери – Татьяны. Татьяна родом была тоже из их деревни, с ней и сговорилась бабушка. По другую сторону этой линии тянулись улочки с одноэтажными старыми домами, беззубыми штакетниками, огородиками и сарайками. Глухая окраина. Муж Татьяны погиб на фронте, она тянула двоих детей, Машу она пустила, но столовались они врозь. Готовить нужно было на общей кухне и Татьяна, крикливая, измученная работой в прачечной, заботой о своих детях, вечной нуждой, не вникала в то, как живёт Маша. Продукты, привезенные из дома у Маши кончились, и сейчас, зимой, она сама покупала крупу и хлеб, варила себе каши и супы. Маша старательно училась, уезжала на автобусе рано утром в школу, возвращалась поздно. Она заезжала в библиотеку, садилась там за уроки и книги. Это было ее любимое время, хоть поджимало живот от голода, хоть мёрзли ноги. Она всегда старалась садится в читальном зале в дальний угол, подальше от окон, в которые неизменно дуло. А ещё она, озираясь, невероятно страшась, что кто-то заметит, потихоньку стаскивала свои давно дырявые ботинки и подбирала ноги под себя. Так было теплее. А ботинки стали большой проблемой. Не спасали ни вязаные носки, ни бумага, насованная внутрь ботинок – они были худые, моментально намокали и совсем не грели. Маша мечтала о новых ботинках. Казалось, от них и зависит – доучится она или нет. В школе о нужде ее прознали, но помочь было особо нечем. Питания тогда в школе не было, но директор определил четырнадцатилетнюю Марию в уборщики классов. И теперь Мария помогала уборщице после школы, и лишь потом ехала в библиотеку. – Мыть пол! Я бы ни за что не согласилась, – фыркала Катерина, одноклассница. Но Катерина жила с мамой, и ей трудно было понять Машу. А Мария покупала в пекарне самую дешёвую булку, съедала ее – это и был обед. Платили ей пятьдесят рублей, в дореформенное время было это совсем немного. Талоны уже отменили, а голод – нет. Хрупкая, маленькая Маша проходила мимо фабричной столовой, втянув голову. Она старалась не вдыхать запах варева. Но голод наглел, звал. Однажды она не выдержала, заглянула туда. Простояла полчаса в очереди. Взяла супу – гороховый, с мукой, пахнет ароматно. Проглотила враз, а потом, разморенная съеденным, никак не могла заставить себя встать из-за стола. В этот день она невзначай уснула в библиотеке. А ещё зима эта года 50-го была нескончаемой – очень снежной и холодной. Город буквально заносило. Заунывно завывали ветра. Ботинки Маши разваливались, в автобусе намокали от подтаявшего снега, а потом промерзали насквозь. Писать бабушке о том, чтоб выслала валенки, не хотелось. Знала – лишних валенок там нет, отправит свои. Да и расстраивать ее Маша хотела меньше всего. Но ботинки... Ох, уж эти ботинки! Маша решила – лучше поголодать, но ботинки надо сдать в ремонт. Одну сапожную мастерскую она знала. Слышала однажды, как две девушки, весело болтая обсуждали ремонт модных сапожек. – Это в подвале, на Набережной дом, хороший сапожник. Многоквартирный старый дом, с аркой и высокими окнами, подъездами выходил во двор, а вход в подвал его – с улицы. Сначала холодная лестница вниз, направо закуток с промерзшей скамейкой, налево деревянная невзрачная дверь с надписью "Сапожник мужской и дамской обуви". А рядом на стене красный плакат: "Под водительством великого Сталина вперёд к коммунизму!" Маша встала в небольшую очередь за дородной дамой с морковными губами. А когда подошла ее очередь, протянула через высокий прилавок свои ботинки. – Вот... Тут подошва порвалась, – сказала виновато. Сапожник посмотрел на ботинки, поднял взгляд на юную особу. Ботинки легче было выбросить, подошву надо менять полностью. – Чё сырые-то? – Я не успела высушить. А сколько стоить это будет? – Полтинник. Тут подошву менять надо. Маша вздохнула. Если заплатит сейчас такие деньги, что там ей останется? Но она решилась... – А когда вы можете их сделать? – Ну, если высохнут, может и сегодня, но к концу дня. В мастерскую ввалило шумное семейство, они что-то спрашивали у сапожника, перебивая друг друга. Мария протянула смятые купюры. – Оплата потом, – буркнул сапожник. Маша проводила взглядом свои бесценные растоптанные ботинки, которые сапожник поставил чуть ближе к печке, и потихоньку вышла из мастерской. *** – От те на! А ты чего тут? Вениамин Борисович уходил из мастерской уж когда стемнело, шел седьмой час. На скамейке в углу холодного подвала сидела эта пигалица, что принесла сырые ботинки часа в два дня. – Я...я... А ботинки мои готовы? – Нет. Не занимался ещё. Работы много. Так ты чего, так и ждала тут? – взгляд сапожника упал на ноги девчушки – рейтузы и ... тапки. – Да. Я думала Вы сегодня сделаете, отремонтируете, а я заплачу. – Так в холоде и сидела? Вот глупая... А простудишься, что мать скажет? Девчонка опустила голову. – Ладно. Не в тапках же тебе идти. Пошли, – он махнул рукой, и Маша радостно вошла в мастерскую – сделает! Сапожник сильно хромал, он зашёл за стойку и протянул ей совсем чужие черные женские ботинки. – Это не мое, – отпрянула Маша. – Знаю, – он, протягивая, встряхнул обувку, – Даю до завтра. Завтра в обед придёшь, свои заберёшь, а эти оставишь. – Нет, я не могу, – Мария качала головой, – Я не стану чужое надевать. Вы что! – Ладно. Открою тебе тайну – их забыли. Они уж поди год лежат, и никто забирать не идёт. Надевай. – Нет. Это же не мое. Я не могу, – девчонка еще и дрожала, видать,промерзла, а Вениамин только раздражался. – Ну, на нет и суда нет! Иди, значит, в тапках по сугробам. Далеко тебе? – На Никитскую. – Где это? Ооо, так это же окраина. Далековато. Бери, говорю, – он опять протянул ботинки, но девчонка пятилась. – Мои отдайте. – Так ведь в тапках теплее. У тебя ж там, считай, и подошвы-то нет. – Ну и что, ходила ведь. – Мамка поругает,что без ботинок вернулась? – Нет. Мама умерла в войну. Я у знакомых живу. Никто не поругает, просто... Просто ..., – она замялась. – Хорошо, – он устал, очень хотелось есть, а тут капризы. Он протянул ее ботинки, осмотрев по многолетней привычке их ещё раз. И чего тут надевать-то? – Забирай. Из мастерской вышли они вместе, Вениамин повесил замок на подвал и посмотрел девчонке вслед – худая, руки длинные из пальто торчат, ножонки скользят по снегу. Считай – босая. – Эй! Постой-ка, – он догнал ее, сильно припадая на ногу, – Ну, если чужую обувку брать не хочешь, мои валенки возьмёшь? Я тут живу, в этом же доме. Пойдём, дам. А твоими ботинками прямо с утра займусь. – Нет, спасибо..., – девушка быстро направилась к остановке. – Да погоди ты! Вот упрямая! И в кого ты такая! – он нервничал, уже чувствовал свою вину – обещал же к вечеру сделать, прождала она в холодном коридоре часа четыре, да и дитя совсем..., – Ну, вот что. Сделаю я твои ботинки сегодня. Но есть хочу – сил нет. Пойдём со мной, я поем, да и возьмусь. – Сделаете? Я тогда тут подожду. – Где тут? На морозе под снегом? В тапочках? Ты и так полдня в холоде без сапог просидела. Простыть хочешь? Пошли, у меня тепло... – Нет, я тут..., – шмыгнула она носом. Понятно же – к чужому мужику в дом ... И тут на счастье Вениамин увидел соседку по коммуналке, в арку заходила Валентина. – Валентина Ильинична, хоть ты скажи, что я не страшилище. Вот – зову погреться, пока обувку ее делать буду, а она боится. – Ооо, нашла кого бояться. Да Вениамина Борисыча тут каждая собака знает. Да и мы по соседству. Не обидит он, пошли, деточка, пошли. Вон мороз-то нынче какой. И Маша пошла. Комната в рамочках с фотографиями, с крашенным белой краской буфетом и такими же белыми крашенными табуретками. У стены – диван с высокой спинкой. – Раздевайся, садись вон, – хозяин махнул на диван и исчез в дверях, а вскоре вернулся со сковородой шипящей картошки. От этого запаха Маше чуть не стало плохо, голова закружилась. Сапожник ещё покружился, припадая на свою какую-то короткую ногу, принес кастрюльку с солёными помидорами, капусту, резал сало и хлеб. Маша старательно разглядывала фотографии на стене, но мысли все равно были только о еде: "Уж скорей бы уйти. Скорей бы он уж закончил эту свою трапезу и взялся за ее ботинки." Она стеснялась очень. – Та-ак! – он потер руки, – Давай за стол. – Я? Нет, я не хочу. Спасибо. – Тогда и я не буду. А если я не поем, то ботинки не сделаю. Давай-давай... Долго уговаривать не пришлось. Как-то само всталось, и очнулась Маша уже, когда тарелка ее была пуста, а хозяин, как-то уж совсем жалостливо поглядывая на нее, подкладывал ей капусты. – Ещё чуток вот капусты поешь, а я за чайником. О Господи! Как это она согласилась... Но думать не хотелось, хотелось есть. Чай с сахаром и медом, диван, долгий стук сапожного молоточка... Маша проснулась от жары, укутанная одеялом и драповым пальто. За окном – ночь. На кровати в закутке посапывал хозяин, а у печки в лунном просвете – ее ботинки. Она удивилась, что уснула в чужом доме, однако, перевернулась на другой бок. Но потом вдруг резво поднялась, присмотрелась. Что это? Возле кровати хозяина стоял его ботинок, а второй лежал на боку, а из него торчала палка, похожая по форме на толкушку для картошки, только больше. Нога! Но, не успев об этом подумать, Маша уснула опять. Было спокойно здесь, да и давно она не спала настолько сытая. *** – Маш, мне пособница нужна. Работы много сейчас. Одних валенок вон шить..., – Вениамин деньги за ботинки с Маши не взял, а попросил помощи. Она прибежала к нему после уборки в школе в первый же день – долг отрабатывать. Убиралась в мастерской, бегала к нему домой за перекусом. Правда, как не пытался он ее накормить, ничего не вышло – отказывалась. Вечером уехала домой. А на следующий день появилась опять. Как светлый лучик солнца среди серой зимы. Но дня через четыре вдруг не пришла. Вениамин подымал голову на каждого входящего с надеждой, ждал. Но девчушки не было. Не было ее и на пятый день, и на шестой. А в воскресенье направился он сам на Никитскую. Точного адреса он не знал. Знал только имя тетки, у которой Маша жила. По одну сторону трамвайной линии тянулись частные дома, туда он ошибочно и направился. Весь день до вечера ходил, спрашивал. Но никто Татьяны с проживающей у нее Машей не знал. Вениамин совсем стер культю. Приехал домой – упал и расплакался. С сорок второго не ревел. Даже когда ногу отняли, не ревел. Последний раз лил слезы, когда узнал, что жена и двое детей его погибли при бомбежке. Направлялись они в Кострому, к родственникам. Но под Сталинградом поезд подорвали фашисты. Галинка его, старшая, была б сейчас года на два моложе Маши. В понедельник он опять смотрел на дверь. А во вторник повесил объявление на двери о том, что сапожник заболел, а сам опять поехал на Никитскую в битком набитом автобусе. Стоял в толпе, терпел боль. Кричать о том, что он безногий инвалид не мог, никогда этим не пользовался. Теперь уж он направился прямиком в бараки. – Это мамка моя. Таней ее звать. А Машка в больнице. Заболела она, – уже во втором дворе мальчишки с санками и картонками окружили его. – В какой? – Я не знаю. – Ну, куда мамка-то бегает к ней? – Она не бегает. Некогда ей. Работает до ночи, – деловито ответил пацан и помчался на горку. Потом оглянулся и добавил, – А Машка может и помрет. – А где тут у вас ближайшая больница? В больнице долго не могли понять, кого этот мужик ищет. Фамилии не знает, отцом не приходится. Тогда Вениамин первый раз в жизни пустил в ход тяжёлую артиллерию – задрал штанину и начал орать матом, что ногу на фронте отдал, а теперь правды добиться не может. Так он не делал никогда – помогло. – Ладно тебе! Чего психовать-то! Вон в тот корпус сходи. Думаю, там... Позвоню сейчас туда, – посмотрев на него исподлобья как-то жалостливо, ответила дежурная сестра. На цементном больничном крыльце он обхлопал ботинки, снял шапку и потянул дверь на скрипучей пружине. О нём уж сообщили. Он долго объяснял в вестибюле дежурной к кому он и кого ищет. И получив, наконец, в раздевалке длинный белый халат, поднялся на второй этаж. – Если та девчонка, так плохая она совсем. Врачи говорили – ох..., – не договорила дежурная, лишь махнула рукой. Вениамин шел по длинному коридору мимо простоволосых женщин и мужчин в больничных пижамах. Койки стояли и в коридорах – в палатах не хватало мест. И тут вдали на подушке он увидел знакомое лицо. Ее койка стояла в конце коридора. Она лежала, закрыв глаза, дышала тяжело, а тела и не видно под одеялом. Подбородок маленький, острый и совсем синий, на тонкой шейке пульсирует вена. – Ох ты, Господи! – вырвалось у Вениамина. Он аккуратно взял девчушку за руку – рука была холодная, как лёд. И тут она открыла глаза, посмотрела на него, узнала и чуток застенчиво улыбнулась. – Чего это ты, голубушка, расхворалась, а? А я жду жду... помощницу. Маша хотела что-то сказать, но только поперхнулась и закашлялась жестко. Она скрючилась на койке, никак не могла отойти от приступа кашля, а потом виновато смотрела на него со слезящимися глазами. – Сейчас я... Чайку, бабоньки, – женщины уж наблюдали за ними, чаю принесли быстро, но Маша выпила пару ложек. – Кто она вам? Вениамин замешкался, глянул на девушку ещё раз. – Дочка... – К врачу, к врачу ступайте. Лекарства ей нужны.... В этот же день Веня был в райкоме. Там сидел на партийной должности старый его приятель, сослуживец. – Стрептомицин мне нужен, Саша. Очень нужен. – Стрептомицин сейчас всем нужен. Знаешь, сколько за него просят? – Заплачу. Знаешь же... Дочку я нашел, помирает. – Какую... Погибли ж твои. – А вот и нет. Жива дочка. Пока жива, но если не поможешь ...– для такого случая можно было и соврать. И на следующий день ехал Вениамин в больницу уже с лекарством. А через неделю забрал Машу домой. Она не спорила, как бывало прежде, была ещё совсем слаба. И когда окончательно поправилась, к Татьяне поехала лишь попрощаться, да забрать учебники. А больше и забирать-то было особо нечего. *** "Здравствуй, милая моя бабушка! Ты обо мне не беспокойся. Я учусь и теперь работаю у сапожника. Зовут его Вениамин Борисович. Он очень хороший человек. Все его уважают. На фронте он потерял ногу, и я ему помогаю. Полы я больше в школе не мою, потому что и в мастерской работы хватает. А неделю назад мне купили новые ботинки. Они, правда, лёгкие, на весну, но такие красивые – лаковые. И хожу я в новом драповом жакете с высокими ватными плечами. В общем, бабушка, стала я совсем городской дамой. Мы классом ходили на площадь, там был праздник в честь шестой годовщины Победы над немецким фашизмом. Все говорили, что я красивая. А потом в квартире коммунальной, где мы живём, накрывали общий стол. Чего там только не было, бабушка! Седьмой класс закончу на одни пятерки. А потом буду поступать в школу ФЗО. Так что ты не беспокойся за меня. Главное, себя береги. Я приеду летом. Привезу тебе французских булок. Ты только дождись меня, бабушка. Твоя внучка Маша." *** Разве расскажешь словами жизнь такую, какой она была? Когда деду Вениамину в больнице стало легче, их с дочкой историю соседям по палате он рассказал, как мог. Поправлялся он быстро –то ли дочь достала хорошие лекарства, то ли это просто от большого желания скорее вернуться домой, но через десять дней деда выписывали. – А сейчас-то как живёте? Вы, дочка..., – интересовался молодой сосед. – Сейчас? Так теперь что не жить. У Маши уж внук есть. Правнук мой, – глаза деда загорелись от большой любви, – Она тогда и бабушке своей помогала очень. До последнего, – дед вздохнул, – Дом с мужем большой построили. Он у нее начальник стройки, а она – главный бухгалтер на заводе механическом. Дочь и сын уж отдельно живут. Сына Венькой звать. – А ты? – спросил сосед постарше. – А я... А что я? А я при них, при Маше, значит. Мы с тех пор так и жили вместе. Всегда вместе, даже когда замуж вышла. Не расставались, хоть и остались по всем документам – чужими. Никто она мне, и я ей – никто. Ну так ведь, кто поверит этим документам. Родство ж оно ... другим определяется ... ✨✨✨ За семейную историю благодарю подписчицу канала Татьяну. Мир полон людей добрых... (Автор Рассеянный хореограф)

Но ответа не последовало, поэтому женщина попыталась докричаться еще раз: - Саш, ну ты там уснул что ли? Чего молчишь-то? — она уже успела снять ботинки и намеревалась пройти в комнату, но тут муж показался в прихожей. - Привет, Марин. — хмуро произнес мужчина и наклонил голову. - Да чего привет-то, утром виделись. В командировку что ль, спрашиваю?! — сказала Марина и машинально махнула рукой на чемодан. - Я ухожу. — хмуро сказал мужчина и попытался протиснуться к входной двери, не глядя на жену. - Уходишь? — переспросила Марина и усмехнулась не то удивленно, не то как-то обескураженно. - От тебя ухожу. Я девушку себе нашел, понимаешь? — перешел в наступление Александр. - Ах, девушку! Ну это я, конечно, понимаю! Как не понять-то?! Молодую захотелось? С начальника своего пример что ль берешь?! Ну давай-давай! Удачи тебе! — прокричала Марина, стараясь сдерживать слезы. - Марин, я сейчас не намерен с тобой скандалить. Просто ставлю тебя перед фактом и все. — отрешенно произнес Александр. - Ах, перед фактом! Ну тогда, если уж собрался, то уходи и факты свои забирай! Больно-то никто и не расстроится! — крикнула Марина в сердцах. Тут сдерживать слезы было уже бесполезно, но женщина все равно не хотела выдавать собственную слабость. Она наклонила голову, отвернувшись к стене, и просто ждала, когда муж обуется, возьмет чемодан и уйдет прочь. И вот наконец-то входная дверь захлопнулась. Марина подняла голову, машинально руками вытерла слезы с лица. Мужа в прихожей не было, чемодана тоже. Женщина подошла к двери, заперла замок. На тумбочке в прихожей лежали ключи мужа. Марина схватила их, сжала в кулак и ринулась на кухню. Быстро открыла дверцу нижнего шкафчика и бросила ключи в мусорное ведро. Женщина подошла к окну на кухне, посмотрела на улицу. Осень уже окончательно вступила в свои права. За окном завывал ветер, по окну и металлическому карнизу звонко били капли дождя. Марина вдруг подумала о том, что эту осень и зиму ей придется провести в одиночестве: дети выросли и давно живут своими семьями, а теперь и муж ушел к молодой и красивой. А ведь еще в прошлом году все было так замечательно. Осенью они с мужем ездили в санаторий. Правда, всего на неделю, но все-таки… А потом все вместе отмечали Новый Год. Марина невольно улыбнулась, вспоминая как в прошлом году Саша, их сын Денис и зять Володя все вместе поехали за елкой. Притащили такую огромную — под самый потолок, даже подпиливать пришлось. Но внуки были очень довольны и все были счастливы. А вот этот брелок на ключах в виде динозаврика — она сама подарила мужу на прошлый Новый Год. Она посмотрела еще немного на улицу, потом снова подошла к мусорному ведру, достала ключи и положила на подоконник. В сумке, которая так и осталась лежать в прихожей, зазвонил мобильный телефон. Марина была просто уверена, что звонил Александр. Ей почему-то даже показалось, что его уход — это какой-то розыгрыш. Женщина быстренько прошла в прихожую, достала мобильный. На экране высветился номер дочки Наташи. Марина вытерла слезы и постаралась взять себя в руки. - Да, дочь… - Мам, привет. Ты уже пришла с работы? — бодро проговорила Наташа в трубку. - Ну да…, а что? — спросила Марина. - Мам, мы с Володей вас попросить хотели с Алешкой и Аленкой в выходные посидеть, а то мы работаем оба так вышло. Мне смену поставили неожиданно, а он уже на подработку договорился. - А, да конечно посидим! — сказала Марина и невольно всхлипнула. - А у вас все в порядке? Ты плачешь что ли? — переспросила дочь. - Нет, вон лук чищу, ужин готовлю. — соврала Марина. Они распрощались с дочерью, и пока Марина не решилась ничего рассказывать. Но она прекрасно понимала, что рано или поздно, все вскроется. И, даже если завтра, когда привезут внуков, удастся соврать, что отца тоже на работу вызвали или он уехал на рыбалку, то потом детям придется рассказать всю правду. А правду Марина рассказывать не хотела. Она поймала себя на мысли, что ей даже как-то немного стыдно перед детьми за произошедшее, хотя по сути она была в этом совершенно не виновата. Они вместе с мужем прожили долгих тридцать семь лет. В жизни было всякое, но за изменами Александр никогда не был замечен. Всегда примерный семьянин, жену во всем поддерживал, да и она его тоже. А тут такое случилось... ...Как Марина и предполагала, уже через несколько дней дети знали о произошедшем. Только Марина им ничего не рассказывала. Отец сам позвонил и сыну, и дочери. Наталья и Денис сразу приняли сторону матери, и пообещали, что с отцом с этого момента ни в коем случае общаться не будут, и внукам не позволят. Но сама Марина была категорически против таких радикальных мер. Все-таки детей он любил, всю жизнь воспитывал, да и к внукам всегда относился хорошо, баловал… Так Марина и осталась жить одна. Конечно постепенно боль утихла, закрутили повседневные дела. Она все так же ходила на работу, занималась делами по дому, с удовольствием возилась с внуками. Но по мужу все равно очень сильно тосковала, хотя и злилась на него за предательство. ...Наступил Новый Год. Дети звали Марину к себе отмечать, но она отказалась, и в этом году приглашать в гости тоже никого не стала. Просто накануне поздравила детей и внуков. Себе купила маленькую искусственную елку, нарядила ее и поставила на журнальном столике. Это была первая новогодняя ночь, которую Марина встречала в абсолютном одиночестве. Как женщина ни старалась и не уговаривала себя, все равно плакала под бой курантов. Она смотрела на маленькую мигающую елочку — она была какая-то фальшивая и совсем не настоящая. Совершенно не похожа на ту, которую наряжали в прошлом году — большую и живую. Новогодние праздники пролетели на одном дыхании. Марина снова вышла на работу. А однажды, возвращаясь домой, она заметила, что на скамеечке возле дома сидит Саша... - Привет, Марин... — мужчина сразу же встал, как только увидел супругу. - Ну, здравствуй, муженек. Рaзвод что ли пришел просить? Так меня и уговаривать не нужно — Счастью твоему личному перечить не буду! — сказала Марина с ехидством. - Марин, я не ругаться пришел. Я это… В общем, давай помиримся и прими меня обратно. Я понял, что не могу без тебя, и никто другой мне не нужен. Да и дети с внуками — это самое родное, что у меня есть. - Ой ли! Ишь как мы заговорили! А еще недавно с грозным видом чемодан собирал, да перед фактами меня ставил. А что такое? Молодой не понравился или она тебя чем не устраивает? Так ты себе другую найди — вон их сколько ходит! — сказала Марина и тут же поймала себя на мысли, что говорит она слишком громко, стоя на улице возле дома. - Марин, ну я же по-хорошему пришел… — сказал Александр. - Вот как по-хорошему пришел, так по-хорошему и уходи, дорогой мой! — сказала Марина и пошла в сторону подъезда. Из окна она смотрела, как муж еще примерно с полчаса посидел на лавочке, опустив голову. Потом мужчина поднялся и медленно пошел прочь. В душе у женщины боролись два противоречивых чувства: с одной стороны она злилась на мужа, с другой — это был родной и близкий ей человек. Через несколько дней Марина сидела на работе. На телефон пришло сообщение от мужа: «Марин, я в больнице, в реaнимации. Приезжай скорее, пожалуйста. На работе, на объекте травму получил». Внутри женщины все вспыхнуло. Она опрометью бросилась в кабинет к начальнику, отпросилась и побежала на автобусную остановку. Не помня дороги она добралась до бoльницы, а в голове у нее вертелась только одна мысль — лишь бы застать мужа живым. Марина вбежала в больницу, сразу метнулась к стойке регистрации. - Девушка, здравствуйте! Кошелев… Александр Кошелев поступил к вам несколько часов назад с серьезной травмой. Как он? Т- ак… Кошелев… да, поступил… — медсестра на посту не успела договорить, Марина перебила ее. - Он в реaнимации? Можно мне его увидеть? — встревоженно сказала Марина. - В палате он. Увидеть можно. Верхнюю одежду снимайте, вон бахилы и халат. Я провожу вас. — спокойно сказала медсестра, глядя на Марину, как на сумaсшедшую. Но сама Марина не замечала ничего вокруг. Она думала только о том, чтобы поговорить с мужем, увидеть его. - Вон прямо по коридору седьмая… — сказала медсестра и ушла. Марина бросилась в палату и рывком открыла дверь. Перед ее глазами предстала картина — муж с перебинтованной головой сидит напротив какого-то мужчины в больничной пижаме, в руках у обоих по вееру карт. - Марина? — вопросительно произнес он. - Саша! Ты сказал, что ты в реaнимации с серьезной травмой… Ты что наврал что ли? — возмущенно спросила она. В воздухе повисла пауза. - Я же как дурa неслась с работы, чуть с ума не сoшла, а ты тут в карты играешь… - А я то что?! Это вон все Петрович, он придумал… Нам с ним вместе по башке-то прилетело, он и говорит, мол, повод с женой помириться. А травма и правда есть — сотрясение. — сказал мужчина растерянно. Марина, всхлипнув вдруг по бабьи, бросилась к мужу и начала его обнимать... - Ну вот, Сашок, я же говорил, что сработает, а ты не верил… — сказал коллега Александра — Евгений Петрович. - Женщины, они существа сердобольные... Автор: Одиночество за монитором.

Мамы у Димы не было. Когда он был совсем маленький, папа говорил, что та уехала далеко-далеко. Сейчас Дима уже понимал, что это значит – далеко-далеко. Это значит, что мама умерла. Как и папа. Папу сбила машина. Недалеко сбила, у самого дома. Папа побежал в магазин за молоком, потому что Дима пролил последнее, а утром он завтракал только шоколадными шариками с молоком, и больше ничем. Было темно и сколько, и папа просто упал. А машина просто очень быстро ехала. Дима ждал его долго, прижимаясь мокрыми щеками к холодному окну и вглядываясь в вечернюю мглу. Он смотрел на часы и пытался понять, когда папа должен вернуться. По его расчетам, время уже давно вышло, даже если в магазине была очередь. Даже если у продавщицы закончилась сдача. Даже если папа встретил соседку тетю Любу, которая громко смеялась над его несмешными шутками. Когда в дверь позвонили, он так обрадовался – решил, что папа, наконец, вернулся. Но это был не папа. Это была та самая соседка, тетя Люба. У нее на щеках были черные разводы, как будто она рисовала гуашью, а потом трогала свое лицо. Глаза у нее были красные. Она сказала, что сегодня Дима переночует у нее. Когда Дима спросил, где папа, она сказала, что ему срочно пришлось поехать на работу. Это было странно, потому что папа у Димы был пианистом и никак не мог работать по ночам. Тетя Люба соврала ему. Она просто не смогла сказать, что папа умер. Об этом ему сказала чужая женщина из опеки, которая забрала его на другой день. - Не могла приехать раньше, – оправдывалась тетя Зоя. – Ты не сердись на меня, ладно? Дима только пожал плечами. На что ему было сердиться? Он столько историй наслушался за эти полгода, что прочно усвоил – даже самые близкие люди могут оказаться хуже врагов. И то, что она вообще его забрала, это уже хорошо. Раньше Дима никогда не ездил на поезде, и случись это в любое другое время, он бы обрадовался такому приключению, но сейчас ему было почти все равно. Усевшись у окошка, он смотрел на дома и деревья, которые то медленно, то быстрее проплывали мимо, и думал о том, что больше никогда не увидит родной город. Тетя так и сказала: ненавижу этот город, я всегда знала, что он его погубит. Вряд ли после таких слов она захочет сюда приехать. На вокзале их встретил муж тети Зои – невысокий, коренастый мужчина по имени Василий. - Можешь называться меня дядя Вася, – сказал он, протянув ему руку. Диме это понравилось – ему еще никто не подавал руку как взрослому. Ладонь у дяди оказалась шершавая и твердая, совсем не такая, как у папы. Папа был пианистом, и руки у него были красивые и гладкие. То, что дядя Вася ему не рад, стало понятно достаточно скоро. Первые дни веселым зычным голосом дядя Вася спрашивал, не хочет ли Дима поехать на рыбалку или, может, на хоккей, и Дима, хоть и чувствовал себя неловко, все же говорил "нет": его никогда не интересовал спорт, да и убивать любых животных, даже если это рыба, он тоже не хотел. Тетя говорила дяде, чтобы тот оставил мальчика в покое, и шла читать ему книжки. Вот книжки Дима любил, он и сам уже умел читать, но все же было приятнее слушать, когда ему читает тетя. А дядя говорил, что книжки – это бабское развлечение, а настоящий мужик должен играть в футбол или хоккей. С ней Диме было хорошо. У него не было мамы, и он всегда немного завидовал другим детям, хотя с папой ему никогда не бывало грустно. А тетя оказалась такой же веселой, как и папа – тоже любила музыку и книги, и тоже много шутила и смеялась. Она работала из дома и всегда находила на Диму время: вместе они ходили в парк и в магазин, вместе готовили ужин для дяди Васи, который работал водителем скорой помощи и возвращался с работы уставший и голодный. Как-то в магазине к ним подошла высокая женщина с рыжими волосами и спросила: - Ой, Зойка, ты, что ли? Сто лет не виделись, правда? А это кто, твой, что ли? Мне казалось, что у тебя нет детей... Дима замер, испугавшись, что сейчас тетя скажет – а это и не мой. Но она прижала его к себе и ответила: - Мой, чей же еще. Внутри у Димы стало тепло, словно чаю горячего с малиновым вареньем выпил. Осенью Дима пошел в школу, и ему там понравилось – учиться было интересно, хотя на чтении скучновато: кроме него, только Настя умела хорошо читать, и им приходилось ждать, пока остальные изучали буквы. Может, из-за этого они и подружились – учительница давала им одну на двоих книгу, чтобы они не сидели без дела. Хотя их и дразнили женихом и невестой, Диме нравилось с ней дружить. Настя была веселая, много всего знала и не говорила манерным голосом, как другие девчонки. К зиме они уже были неразлучны, и она часто приходила к ним в гости, и дядя, словно его одноклассники, насмешливо называла ее «наша невеста». А на сам Новый год они поссорились. Все случилось из-за Риты Ивановой. В классе ее не любили, потому что Рита все время ковырялась в носу и ходила в грязных, словно бы с чужого плеча блузках. И накануне праздников дядя Вася рассказал, что ее отец попал в реанимацию – он сам его вез на скорой. - Пить меньше надо, – сказала дядя Вася, и Дима не понял, почему он это сказал. Но зато понял, что Рите сейчас очень плохо. Потому что он-то знал, что такое потерять папу. Поэтому когда учительница разбила их на пары для танца снежинок и зайчиков, он сам вызвался встать в пару с Ритой, потому что девочек в классе было на одну больше, а с ней в пару никто не хотел вставать. Учительница обрадовалась и сказала, что Настя будет танцевать с ней. А Настя подкараулила его после уроков и сказала, что он предатель. И больше она с ним не разговаривала. Правда, с Ритой он тоже дружить не стал – она была ужасно глупой, и говорить с ней было не о чем. Зато подружился с мальчишками – на двадцать третье февраля учительница пригласила его дядю в класс, и тот рассказал, как спас в армии двух сослуживцев. После этого Дима стал героем на целую неделю, все хотели с ним дружить, только Настя нос задирала, когда проходила мимо. Дядя Вася сказал, что Димка стал настоящим мужиком, раз у него есть теперь друзья, и повез их в лазертаг, где самому Диме не очень понравилось, но мальчишки все были в восторге. А на день рождения дядя Вася купил ему гитару. И хотя Дима хотел быть пианистом, как папа, гитара – это тоже хорошо. Жизнь понемногу налаживалась, и он все реже и реже вспоминал отца, и чувствовал себя из-за этого виноватым. А летом дядя взял отпуск, и они все вместе поехали в деревню, к его родственникам. Там он снова принялся зазывать Диму на рыбалку, и он бы отказался, но случайно услышал, как сосед спросил у дяди Васи что-то, а тот ответил: - Да я же всегда сына хотел, и раз уж так вышло... И внутри у Димы снова стало тепло, и немного стыдно, потому что если он для дяди Васи станет сыном, то папа на него наверняка обидится, если все же смотрит на него с небес, как ему говорит тетя. Утром они встали рано, еще до восхода солнца, взяли удочки и пошли. Дима соскучился еще по дороге. А когда они пришли и сели на берегу, стало еще скучнее – за два часа лишь один раз у него клюнуло, но и то он не смог вытащить рыбу, и дядя расстроено цокнул языком. Дима, и правда, пытался притвориться, что ему интересно, но это был самое скучное утро в его жизни, поэтому на следующий день он отказался от рыбалки. А дядя вернулся с полным ведром рыбы и сказал, что зря Дима отказался – такой классный клев сегодня был! А Дима посмотрел на рыбины, у которых еще трепетали хвосты, и вдруг разревелся. - Нюня, – недовольно сплюнул дядя, отвернулся и ушел. За лето все подросли, не только Дима. Настя все так же его игнорировала, но Диме было все равно. Некоторым мальчишкам теперь разрешили ходить домой в одиночку, не дожидаясь родителей, и он надеялся, что тетя тоже перестанет за ним приходить, но она сказала, что он еще слишком мал. Они даже поругались из-за этого с дядей – тот завил, что нечего с ним нянчиться, надо мужика растить, а не бабу, а тетя ответила, что от школы до дома три дороги нужно перейти и выразительно посмотрела на дядю. Вслух о том, как погиб его отец, в доме никогда не говорили, но и так было все ясно. Приходилось ждать тетю, словно он первоклассник какой-то. Правда, за многими еще приходили мамы, в том числе и за Настей. Однажды он увидел, как вместе с мамой Насти пришла та самая неприятная женщина, которая допрашивала у тети в магазине, чей он сын. Дима не хотел подслушивать, это нечаянно вышло – просто он сидел за углом, а они подумали, что Дима ушел уже, наверное. Та женщина сказала: - Это же приемыш Зойки Фроловой, да? Тот мальчик с испуганными глазами. - Ну да, ее вроде бы. А разве он приемный? - Конечно! Я ее в магазине встретила, а она мне наврала, что это ее. А потом мама мне сказала, что это Сашкин сын, ее младшего брата, помнишь его, классом младше учился? Не знаю, то ли он в тюрьму сел, то ли бросил его. Вот, взяла на воспитание. Ну а что ей еще делать? Тут она придвинулась к маме Насти и быстро что-то заговорила, на этот раз так тихо, что Дима все же не услышал. Но слушать ему и не хотелось – руки сами собой сжались в кулаки, хотелось броситься на эту ужасную женщину! И он бы это сделал, если бы в тот момент в школу не вбежала тетя, растерянно озираясь по сторонам. Дима схватил портфель и бросился ей навстречу. Долго гадать, что сказала та неприятная женщина, ему не пришлось, потому что на следующий день Настя разнесла всему классу, что его дядя и тетя не могут иметь детей, поэтому и взяли на воспитание этого глупого Диму. Что они его не любят, просто родственник лучше, чем уж совсем чужой ребенок, и что дядя сначала был против, это тетя его уговорила. Дима ей сразу поверил. Теперь все встало на свои места: вот почему дядя был так не рад его приезду! Он ведь тогда сказал, что всегда хотел сына, а Дима, дурак, просто не так его понял! Не считал он его своим сыном, смирился, что другого у него не будет, вот и все! С того дня Дима стал специально грубить дяде. Тетя спрашивала его, какая муха его укусила, но Дима только молча дулся. Однажды, когда дядя велел ему вынести мусор, Дима огрызнулся: - Тебе надо, ты и выноси! - Не хами! – крикнул дядя. – Я то в угол у меня сейчас пойдешь! - Своих детей рожай и воспитывай! – зло выкрикнул Дима. Удар был резкий, так что у Димы мотнулась голова. Боли он не почувствовал, но с удивлением увидел, как по белой ткани футболки расплываются алые капли. Из кухни выскочила тетя. - Что здесь происходит? – каким-то тонким голосом спросила она. Дима думал, что дядя сейчас примется его обвинять, рассказывать тете, что Дима сам виноват. Но дядя только растерянно смотрел на свои руки, словно не мог узнать их. Тетя подбежала к нему, прижала к себе, и Дима хотел сказать – не надо, я же замараю платье, а оно такое красивое... Но слова застряли в горле, а вместо них послышались предательские всхлипы. - Пошел вон, – услышал он голос тети. – Я подаю на развод, хватит! Приемных детей он не хочет, племянника родного он не хочет! Я что, виновата, что не могу иметь детей? Вот иди и рожай своих, где хочешь, а нас оставь в покое! Дядя не произнес ни звука. Дима только услышал его тяжелые удаляющиеся шаги, а потом звук замка входной двери. Он и правда ушел, словно только и ждал, чтобы его выгнали. Дима думал, что теперь все будет хорошо. Что без дяди они будут жить спокойно. Но Дима ошибся. Потому что тетя постоянно плакала. Стоило ему войти в комнату, та поспешно вытирала глаза, но он-то видел, что она плакала. Да и самому ему было невесело. Так прошло две недели, которые показались Диме вечными. Время тянулось даже дольше, чем тогда в детском доме. В школе он хотел поскорее прийти домой, чтобы убедиться, что тетя больше не грустная и стала прежней: доброй и веселой, с лукавыми ямочками на щеках. Но когда он приходил домой, тетя была грустная, с потерянным взглядом и бесцветным голосом. И тогда Дима хотел поскорее в школу, чтобы не видеть тетино грустное лицо, от которого он чувствовал себя виноватым, ведь это из-за него все случилось. Лучше бы тетя Зоя его оставила там, в детском доме, от него только одни сплошные проблемы! Было еще кое-что, из-за чего настроение Димы с каждым днем становилось все хуже и хуже. Он скучал по дяде. Не хватало его шумных разговоров и громкого смеха, их с тетей шуток и общего просмотра телевизора по вечерам. Дима все время прислушивался к звукам в подъезде, все ждал, что вот сегодня дядя вернется, но он не приходил. Дима даже попытался намекнуть тете, что нужно позвонить дяде и позвать назад, но тетя только грустно потрепала его по макушке и сказала: - Все будет хорошо, малыш. Мы и вдвоем справимся. В тот день в город словно вернулось лето – с утра светило яркое солнце, небо беззаботно синело над головой, даже пожелтевшие листья словно бы приклеились обратно к веткам и слегка позеленели. И Дима решил прогулять школу – подождал, пока тетя уйдет, попросил одноклассника сказать учительнице, что у него заболел живот, поэтому он ушел домой, а сам пошел гулять. Не разбирая, куда идет, Дима направился сначала в один двор, потом в другой, все больше и больше отдаляясь от дома. Он покачался на качелях, погонял мяч с детсадовцами, но это ему быстро наскучило. На другой новенькой детской площадке он нашел необычные качели в виде корзины, и с удовольствием развалился в ней. Кругом бегали дошкольники, на скамейке сидела женщина с книжкой, и Дима принялся угадывать, какой из малышей ее. И тут к нему подбежала девочка в розовом платье, очень похожая на Настю. - Тебе тут нельзя качаться! Ты чужой, не наш! – сказала она противным голосом. - Вот еще! – фыркнул Дима. – Где хочу, там и качаюсь! Девочка принялась толкать его, так что через пару минут пришлось сдаться – не драться же с девчонкой! Он пошел на горку, но та увязалась за ним. - Тебе нельзя здесь кататься, ты чужой! – продолжала наседать она. Стараясь её игнорировать, Дима забрался на высокую лестницу, бросив рюкзак внизу. И тут противная девчонка открыла его рюкзак и принялась там копаться. - А ну, прекрати! – закричал Дима. Как он сорвался с лестницы, Дима так и не понял. Сначала он ничего не почувствовал. Просто услышал такой звук, будто большая ветка сломалась, и даже хотел встать, но не получилось. Женщина с лавочки бросилась к нему, девочка в розовом платье закричала. Дима поднял глаза на чужое взрослое лицо, и в этот момент ногу обожгло, словно миллион царапин залили йодом. - Не шевелись! – сказала женщина, придерживая его за плечи. – И не смотри на ногу, не смотри! Она была страшно бледная, эта женщина. - Я сейчас скорую вызову, – лепетала она. – Тебе нужна скорая, сейчас. Или лучше маме твоей позвонить? Мама твоя где, рядом? У тебя телефон есть? Вокруг уже собралась толпа, состоящая, в основном из детей. Дима судорожно втянул воздух и хрипло сказал: - Позвоните лучше папе... Он у меня на скорой работает... Дядя Вася приехал быстро, быстрее, чем скорая помощь, которую все же кто-то вызвал. Он растолкал сгрудившихся кругом детей, обшарил Диму взглядом и остановился на ноге, на которую Дима так и не посмотрел – не потому, что послушал незнакомую женщину, а потому, что просто не мог пошевелиться: стоило ему двинуться, и от боли становилось нечем дышать. - Маленький мой... Больно? Потерпи, я сейчас, потерпи... Женщина, которая все это время держала его за руку, заговорила: - Вы отец? Ну, наконец-то! Я так испугалась, ужас какой-то! Вон, скорая подъезжает – я хотела вызвать, но он говорит, что лучше папу... Диму обожгло горячим, и он зажмурился: сейчас дядя скажет, что никакой он не папа, и зачем только Дима такое сказал! И тут грубая дядина рука сжала его ладонь, а сам дядя произнес: - Спасибо, все нормально, это я вызвал – сам на скорой работаю, попросил, чтобы быстрее, – и потом добавил, обращаясь уже к Диме. – Ну, ты как? Медленно выпустив воздух, Дима поднял на него глаза и чуть слышно сказал: - Нормально. Уже потом, когда ему сделали операцию (оказалось, что перелом сложный, и без операции никак не обойтись), и он лежал в палате вместе с еще двумя мальчиками, а тетя сидела рядом на стуле и все время промокала глаза бумажной салфеткой, дядя, который неуверенно стоял в дверях, спросил: - Ты, может, хочешь чего? Чего тебе принести? Книжку, может, купить? Я, правда, в них ничего не понимаю, но если ты скажешь какую, я куплю. Дима посмотрел на тетю, потом на свою загипсованную ногу, и тихо сказал: - Я хочу, чтобы ты вернулся домой. Дядя испуганно и часто заморгал, а тетя уткнулась лицом в ладони и громко захлюпала носом. - Да, конечно, Димка, я... Дядя мотнул головой, а Дима выразительно показал ему глазами на тетю. Тот сразу понял – подошел к ней, опустился на колени и обнял. - Ну, будет тебе, – пробасил он. – Ребенок на поправку идет, все хорошо же. И другой рукой похлопал Димку по плечу. А Димка зажмурился, чтобы никто не заметил его мокрых глаз, и решил – как только нога заживет, поедет с дядей на рыбалку. Может, это не такое уж и скучное занятие... (Автор Дзен "Здравствуй, грусть" )

⌛🎢😬🐫

- Уходи, ты не мама! Папа тебя не любит, мама всё равно ко мне приедет и выгонит тебя! И не трогай моего мишку, мне его моя мамочка подарила! Растроенная Марина вышла и плач сразу прекратился. Так уже не в первый раз. Дочка мужа не хочет её признавать, как ни старайся! - Что там? - проснулся муж - Андрей, не хотела тебя будить, Лиза плакала. Лоб не горячий, меня прогнала, как обычно. - Не переживай, Мариша, она очень маму любит. Просто боготворит. Та на неё внимания почти не обращала, а Лизка сядет на пол и смотрит, как она наряжается и красится. Когла Элла со своим Аркадием от нас умотала, Лиза её долго ждала, всё верила, что мать её заберёт. Элла вещи собирала перед отъездом и Лизе ляпнула, что они устроятся и её заберут в другой город к себе. Уже второй год ждёт, вот так вот! Ждёт и верит. - Андрей, мне так хочется, чтобы Лиза не переживала и была счастлива. Что делать? Андрей обнял жену, - Мариш, я вижу, как ты к ней относишься. И верю, что всё будет хорошо. Не сразу, но будет. Утром Марина приготовила омлет, бутерброды и какао, себе и мужу кофе. Позвала, - Лиза, в школу пора собираться, иди завтракать, папа тебя отведёт - Ура, папа отведёт! Ковырнула вилкой омлет, сморщилась, - Мама вкуснее омлет готовила! - Лиза, я не помню, чтобы мама нам готовила омлет, - Андрей услышал и возмутился. - А ты ваще ничего не помнишь, всё забыл, даже маму! - Лиза отодвинула омлет и пошла одеваться. - Лиза, ты не поела! - крикнула ей вслед Марина. - Пап, я тебя на улице подожду, - Лиза с неприязнью посмотрела на Марину и вышла. - Ей только восемь, ты не обижайся! Я с ней поговорю! - Андрей увидел как блеснули слёзы в глазах жены. - Не надо, так будет только хуже, она не поймет. Решит, что ты на моей стороне, а она одна - Может ты и права, ладно, я побежал - Давай, я сейчас тоже выхожу, - Марина убрала посуду, омлет в мусорку. Неужели Лиза так и будет её отвергать? Так обидно, она даже не рожает пока, чтобы Лиза не ревновала. Может правильно ей мама говорила - зря стараешься, не полюбит она тебя, только жизнь себе испортишь? Собралась, решила что все равно нечего раскисать. Перемелется - мука будет, вот и всё. Они с Андреем любят друг друга. Ну а если... в конце концов пусть Лиза к матери едет, раз так хочет с ней быть! Вечером у Лизы поднялась температура. Щёки пылали, лежала такая бедная и покорная. Даже не противилась когда Марина её обтирала влажным полотенцем и гладила по голове. Пила молоко с медом и не морщилась. Когда пришёл Андрей и увидел, как Марина хлопочет около дочки, обнял их обеих, - Ах вы мои милые девочки, как же я вас люблю! И Лиза даже не сказала никакой гадкой фразы. Марине так было её жалко, когда она уснула, поджав тонкие ножки и обняв подушку. Совсем ещё маленькая, волосы прилипли к вспотевшему лобику. Щёчки словно за один день похудели. Марина не удержалась и поцеловала её в нежную щёку. И тихо погладила по волосам. Лиза во сне сладко потянулась и тихо прошептала, - Мамочкаааа, мама Марина убрала руку и вышла на цыпочках - пусть выздоравливает. Она первый раз увидела такую Лизу, и ей очень хотелось её обнять. Марина всегда мечтала о дочке. Но наутро Лизе стало лучше. И она как и прежде встретила Марину вызывающей улыбкой, - Я твоё противное молоко с мёдом не буду больше пить! И не трогай меня мокрым полотенцем. Ты не умеешь лечить, у тебя детей не было! Марина хотела рассказать ей, что у нее сестра младше на одиннадцать лет. И она её лечила и опекала маленькую. Но получится будто она оправдывается. - Вот и хорошо, что тебе лучше, я рада. Есть захочешь скажи, я куриный бульон с гренками сварила, - и Марина вышла. - Не хочу гренки твои, - крикнула ей вслед Лиза, но Марина сделала вид, что не слышала. Хорошо, что у неё работа по графику два два три. Ещё два дня с Лизой посидит, а потом, если что, свекровь приедет. Лиза проболела две недели. Жаловалась бабушке, какая Марина злая. Что она не любит Лизу за то, что она на мамочку похожа. И Лизе дома с ней плохо. Просилась, - Бабушка, можно я у тебя поживу? - Конечно можно, когда у тебя каникулы будут. От меня в школу ездить далеко, - свекровь у Марины мудрая. Хорошо к ней относится, хоть и не мать она Лизе. - Это ваша дочка? Горло хорошее, можно в школу, - врач стала писать справку - Это не мама, просто её попросили со мной сходить! - громко сказала Лиза. И с торжеством посмотрела на Марину. Они вышли на улицу. - Лиза, погода такая хорошая, может прогуляемся? Зайдем купим что-нибудь? Ты говорила брючки хотела и ещё что-то? - Нет, я с тобой не хочу, ты мне красивое как мама не купишь, - насупилась Лиза, - Лучше я с папой поеду. Они стояли на автобусной остановке, погода отличная. Марина решила ещё раз попытаться уговорить Лизу, - Давай просто померишь, вдруг тебе что-то понравится? Лиза отступила назад, лицо упрямое, - Не хочу! И вдруг мотоциклист, видно решил по тротуару пробку объехать, едет почти на них! Марина испугалась, прикрыла собой Лизу, но не удержалась и потеряла равновесие. Мотоцикл проехал близко, но их не задел. А Марина шлепнулась! Как же стыдно, люди вокруг. Да и перед Лизой она глупо выглядела, обидно! Ну конечно, Марина ведь не такая, как её мама. Не такая красивая, и вообще во всём не такая. Колготки порвались, на коленке ссадина. Марина отряхнулась, - Идем домой, Лиза, как ты и хотела. Видишь какая я неловкая? И отвернулась, от обиды слёзы навернулись. Ничего у неё не получается! - Больно? Марина сначала даже не поняла, кто её спросил. Обернулась - Лиза смотрит с участием, - Тебе больно? И вдруг за руку Марину взяла, ладошка маленькая, теплая, -Держись за меня - Спасибо, - Марина тихонько пожала её ручку и они пошли. К вечеру у Марины стало тянуть низ живота. Странно, вроде ведь не так сильно упала, да и причем тут живот? Но потом всё сильнее и сильнее. - Что у вас случилось? - Андрей с работы пришёл, удивился, что Марина лежит. А Лиза варит макароны, Марина ей из комнаты подсказывает. Мужа увидела, - Я сейчас встану! - Папа, я макароны с тушёнкой приготовила! - Лиза гордо сообщила, - Папа, Марина меня от мотоцикла закрыла, а сама упала! Она коленку разбила! Но к ночи стало ещё хуже, и Марину увезли на скорой. В больницу к Марине Лиза вместе с папой поехала. Папа в коридоре с доктором тихо говорил, но Лиза все равно услышала, - Не переживайте, теперь всё хорошо. Беременность удалось сохранить - Беременность? - Ваша жена тоже удивилась, ведь срок совсем маленький. Но ей придется у нас полежать, чтобы с малышом потом было всё хорошо! С малышом! Лиза представила, как у Марины в животе сидит малюсенький ребёночек. Он же наверное очень испугался, когда Марина её спасала и упала. Какая же она смелая и добрая! Лиза тихонько открыла дверь палаты и увидела Марину. Она лежала грустная, волосы у нее такие красивые! - Лиза, это ты? - увидела её Марина и улыбнулась, - Как же хорошо, что ты пришла. Я по тебе скучала! "Какие у нее милые ямочки на щеках, как у принцессы из мультика," - вдруг подумала Лиза, -"Не зря папа в нее влюбился, она хорошая"! Лиза вбежала в палату и обняла Марину. Марина чуть не заплакала, её переполняли эмоции. Она беременна, да ещё и Лиза её признала. Она и не думала, что столько счастья вдруг сразу на неё обрушится! - Он маленький? - Лиза села на кровать и с интересом смотрела на Марину, - А когда мы ему будем одёжки покупать? И кроватку, и коляску, да? Лиза держала Марину за руку. - Давай сначала тебе купим, малышу пока рано, ладно? - Ладно! И Лиза опять обняла Марину и заплакала... Автор: Жизнь имеет значение.

📒СОСЕДКА КАК-ТО УГОСТИЛА - И Я ПРОСТО ОНЕМЕЛА ОТ ВКУСА! ❗👣📹