Кража книги — преступление специфическое, с налетом романтизма. Особые роль и статус книги сформировали к нему более снисходительное отношение, чем ко всем прочим хищениям. Многие скрывают тайную тягу к присвоению библиотечных книг эвфемизмами «забыл сдать», «оставил себе».  Богослов, педагог, серьезный коллекционер — может ли такой человек быть книжным вором? Еще как может, и не только вором, но и грабителем, и даже жестоким убийцей. Например, именно таким набором преступлений прославился пастор Иоганн Георг Тинниус. Мотивом его злодеяний была не нажива, а библиомания — болезненная страсть к книгам. А вот книжные воры, которые не «по любви», а «за деньги», чаще действовали не жестоко, а беззастенчиво. Скажем, работавший в России немецкий доктор философии и словесных наук Христиан Фридрих Маттеи имел безупречную репутацию серьезного ученого и честнейшего человека, покуда в 1789 году Николай Карамзин не узрел в дрезденской библиотеке список трагедии Еврипида и не припомнил, что уже видел ее в Москве. Но сам факт кражи был доподлинно установлен только через сто лет, когда выяснилось, что Маттеи присвоил и выгодно перепродал около 60 палеографических редкостей из российских библиотек.  Доктор богословия Алоизий Пихлер, работающий сверхштатным библиотекарем в Публичной библиотеке Петербурга. За три года усердных трудов (1869–1871) он получил орден Станислава II степени и 4,5 тысячи украденных книг впридачу. Добычу выносил в сюртуке с потайным карманом-мешком изнутри, для пущей конспирации круглый год носил широкополое пальто. Дотошный библиограф Собольщиков изобличил его, прибегнув к уловке: попросил швейцара почистить дорогому гостю запылившийся макинтош — и в нем обнаружили «Сочинения святого Амвросия» 1686 года издания. Не менее дерзок был Джеймс Орчард Холливел — одурачивший библиофильское сообщество 18-летний хлыщ, выпускник престижнейшего Тринити-колледжа в Оксфорде. Звезда Холливела взошла в 1839 году, когда он, принятый в Общество антикваров и Королевское сообщество, начал потихоньку таскать из альма-матер ценные манускрипты и продавать на аукционе Сотби. Изгнанный из научного общества и разоблаченный прессой, Холливел упорно отрицал вину, и дело было замято. Полностью расследована эта неловкая история была только в 1948 году; журналист «Лайрери» констатировал: «Сделав все, чтобы подвергнуть этот факт сомнению, я вынужден подтвердить, что он крал рукописи из колледжа». Воровство процветало не только среди алчных сотрудников библиотек, но и среди одержимых коллекционеров, поймать которых было значительно сложнее. Так, описывая богатейшее собрание библиоредкостей купца-старообрядца Алексея Хлудова, выдающийся книголюб Андрей Попов совмещал полезное с приятным: втихаря присваивал хлудовские экземпляры. Воруя друг у друга, библиофилы шли на всяческие ухищрения. Заказывали кражи нужных книг домушникам-профессионалам. Входили в сговор с продавцами книг вразнос, которые покупали краденый товар (на жаргоне он назывался «темным»). Для подмены книг иногда переклеивали обложки или помещали блок более ценного издания в переплет менее ценного. Нельзя сказать, чтобы с воровством книг не боролись, — иной раз даже войны за прибыль проходили под эгидой борьбы за чистоту книготорговли. В первом десятилетии прошлого века крупные книготорговцы воевали с мелкими букинистами. Акулы вроде Луковникова и Карбасникова подозревали букинистов в торговле крадеными книгами и призывали не давать скидок на закупку книжных новинок тем, кто не состоит в Обществе книгопродавцев. Тогда, мол, букинисты перестанут их брать, и сразу станет ясно, что всякое всплывшее в букинистике новое издание — ворованное. Еще одна категория книжных воров — это те, кто одалживал книги и попросту предпочитал не возвращать. В очерке 1843 года журналист Николай Иванчин-Писарев дал им определение зачитывальщики и возмущенно констатировал: «Не истратив ни рубля на свое образование, они и библиотеки свои составляют даром». Невозвращение вроде как бы и не воровство? Об этом рассуждал еще Михаил Михайлов в эссе «Старые книги» (1854): «Гривенник, который у вас заняли, постараются вам при первом случае отдать; книгу же... ведь книга не деньги, хоть и стоит их. „NN не платит мне долга” — нехорошо. „NN зачитал мою книгу” — ничего. <…> Ни на одном языке нет слова, которое выражало бы так грациозно понятие, заключающееся в слове зачитать». Помимо пронырливых друзей, книги частенько заныкивали слуги в качестве «прибавки к жалованию». Тот же Иванчин-Писарев однажды не досчитался трех томов Шатобриана и двух — герцогини д'Абрантес. А через месяц обнаружил их в лакейских вещах. В покаянной речи слуга объяснял: «Виноват, я надеялся, истратив годовое жалование, иметь что-нибудь в запасе. Знай, что за каждый том я могу выпить стаканчик». В 1990-е годы мировой знаменитостью стал американец Стивен Блумберг по прозвищу Книжный Бандит. Для составления коллекции из 23 600 изданий с целью «спасения книжных редкостей от заговора государства» этот шизофреник-клептоман обобрал 286 университетов, магазинов и библиотек. Долгие годы курсируя по США и Канаде, Блумберг испробовал множество способов стащить приглянувшийся томик: подделывал пропускные документы, подбирал ключи к ящикам и дверям, заменял библиотечные штампы собственными, нанимался уборщиком, проникал в книгохранилища через шахты лифтов и вентиляционные люки. В те же годы два оборотистых испанца, преподаватель и священник, выкрали 466 книжных раритетов у епархии Заморы и за хорошие деньги порадовали американских и европейских библиофилов. Дэниэль Шпигельман за три месяца обчистил библиотеку Колумбийского университета на 1,8 млн долларов, прячась днем в лифтовой шахте, а ночью демонтируя и затем заново закладывая стену. Писатель и сценарист Густав Хэсворд присвоил 800 книг из 77 калифорнийских библиотек. Не так прибыльно, но столь же беззастенчиво орудуют отечественные книжные воры. В советское время практиковалась хорошо отработанная технология кражи из районных библиотек: незаметно выбросить книгу из окна, а потом выйти и подобрать. Неспроста во многих библиотеках затем поставили оконные решетки. Похитители книг старались раздобыть каталоги с указателями книгохранилищ, тщательно изучали путь перемещения изданий от книжной полки до стола выдачи, переснимали на кальку схемы расположения штампов на контрольных листках для выхода из библиотеки. В 1994 году из Российской национальной библиотеки было похищено 89 древних манускриптов. Другой памятный случай произошел в 2008 году: ловкач из Краснодарского края больше чем на два миллиона обокрал московский букинистический магазин. Известны и парадоксальные случаи книжных краж. Так, воровство иногда было единственным способом спасти книгу от уничтожения цензурой. Типографские работники или их знакомые выхватывали из-под ножа и прятали несколько экземпляров крамольного издания. Памятный пример — 15 экземпляров радищевского «Путешествия из Петербурга в Москву», украденные из типографии букинистом-книгоношей и проданные знаменитому библиофилу Петру Ефремову. Другая история случайного спасения связана с деятельностью архимандрита Порфирия (Успенского). Работая в монастырских библиотеках Афона, крупный ученый-византолог, случалось, изымал листы с автографами из греческих рукописей. Затем Афонский монастырь Святого Павла сгорел — и его библиотечное собрание известно только по изъятому оттуда и тщательно описанному Порфирием. Это собрание сейчас хранится в петербургской Публичной библиотеке. Невольными апологетами книгокрадства подчас становятся писатели. В художественной литературе это выглядят зачастую привлекательнее, чем в реальности. Но не от красот изящной словесности, а из-за фиксации многообразия мотивов хищения. Вспомним, например, эпизод из «Бедных людей» Достоевского, в котором Варенька утаскивает книгу из личной библиотеки Покровского с наивной целью лучше узнать и понять человека, к которому неравнодушна. Иной мотив — в творчестве Шукшина: воровство книг интерпретируется как специфический способ приобщения к культуре. Иван Попов из рассказа «Гоголь и Райка» крадет тома из школьного книжного шкафа; Пашка Колокольников из киноповести «Живет такой парень» стянул из генеральской библиотеки книгу об отношениях полов. Нельзя не упомянуть здесь и роман Маркуса Зусака «Книжный вор», где похищение книг оборачивается утешением в чтении. Книга всегда ищет оправдание любого способа интереса к себе — кроме уничтожения. История книги, помимо прочего, это еще и изобретение способов ее охраны. В Средние века переплеты приковывались цепями к книжным полкам и столам для чтения, а для пущей верности кропились святой водой. Их так и называли — catenati libri (лат. «прикованные книги»). Бытует заблуждение, будто бы так оберегали самые ценные тома. Однако сковывали в основном книги, наиболее востребованные читателями.

Книжные столы и читательские места с противокражными цепями в Ватиканской библиотеке Laurentiana, рис. 1899 года В основанной в начале XVIII века дублинской библиотеке Марша (Marsh's Library) посетителя запирали в клетку. По завершении работы читатель сигналил библиотекарю, чтобы тот его выпустил.

Кафедры в библиотеке, пристроенной к церкви Святой Вальпургии в голландском городе Зютфене, рис. 1894 года Книги прикованы к металлическим стержням над кафедрами

Книжный шкаф в библиотеке Херефордского кафедрального собора, XVIII век. Рис. 1894 года Словесной защитой от книжного вора служили проклятия вроде: «Пусть внутренности его изъест книжный червь, напоминающий о Черве неусыпающем, и, когда он отправится в преисподнюю, пусть адское пламя пожрет его на веки вечные». На одном из кодексов XIII столетия начертано не менее зловещее предостережение: «Тот, кто это украдет, пусть умрет страшнейшей смертью; вариться ему в адовом котле; болеть ему падучей, сгорать в лихорадке; да будет он четвертован и повешен». Позднее проклятия обрели более изящную форму экслибрисов с изображениями висельников и выразительными девизами. Один немецкий экслибрис предупреждал: «Тех, кто книг не возвращает, ждет палач, петлей играя». Школяры в полушутку писали на своих учебниках: «Сия книга принадлежит (имя владельца) и никуда не убежит. Кто возьмет без спросу — останется без носу». Большим оригиналом оказался библиофил Николай Позняков — на его экслибрисе было написано: «Эта книга украдена у Н. И. Познякова». После смерти библиофила его собрание невозможно было продать: букинистов отталкивали устрашающие слова. Наследникам тоже пришлось проявить смекалку: немного изменив фамилию, они поставили на книги штамп «После смерти Н. И. Позднякова продана». В публичных библиотеках практиковались превентивные меры — например, угроза огласки: читателей предупреждали, что имена должников будут пропечатаны в газетах. За это ратовал, в частности, Гёте, разрабатывая документацию для Герцогской библиотеки в Веймаре. Во многих библиотеках ввели выдачу книг под залог, рассылку открыток-напоминалок, запрет посещать читальные залы в верхней одежде и с большими сумками. А Императорская публичная библиотека в Петербурге навсегда закрывала свои двери перед теми, кто не вернул хотя бы одну книгу. А вот антиквары, для которых торговля была занятием элитарным, иной раз толковали воровство не как уголовное преступление, а как библиофильскую страсть. Зная поименно постоянных клиентов, они снисходительно принимали отсутствующий вид в момент кражи, а затем направляли азартному книголюбу кругленький счет, обставляя кражу как покупку. Книготорговые организации не могли такого позволить и разрабатывали «антикражные» системы массового использования. В настоящее время применяются два основных способа защиты книг от воровства: радиочастотная этикетка на обложке и электромагнитная — в корешке. Уже не только на входах в магазины, но и в библиотеках устанавливают охранные рамки (радиочастотные ворота) и камеры наблюдения. Книги защищают «противокражными» этикетками-датчиками, которые могут использоваться также для идентификации и поиска изданий в библиотечном фонде. Однако вместе с охранными системами совершенствуются и технологии хищения. Профессиональные воры наловчились выносить книги, равно как и другие товары из магазинов, в режиме sweeping (молниеносная кража) и в специальных сумках booster bags — проложенных фольгой и нечувствительных к стандартным датчикам. Иногда фольгу подшивают к одежде и выносят книги тем же манером, как это делал ловкач Пихлер. Сегодняшние книжные воры делятся на множество подвидов: экстремалы — любители острых ощущений; игроки — воспринимающие книгокрадство как увлекательный квест; спорщики — выносящие книги «на пари»; хвастуны — демонстрирующие свои трофеи в соцсетях; экспериментаторы — изучающие возможности обхода охранных систем ради интереса. Есть также «борцы с системой» — идейные воры, считающие неприемлемым платить за чтение и выступающие за свободный доступ к любым изданиям. Есть, наконец, креативщики — почитающие книжное воровство неким творческим актом, формой самовыражения. Это последователи Эбби Хоффмана, чье сочинение «Укради эту книгу» (1971) стало руководством к действию и было похищено едва ли не изо всех библиотек США. Как и подделка книг, их воровство не только нечестный способ присвоения, но и особая форма признания ценности, и парадоксальная формула писательского успеха, и причудливый род читательской любви. Хотя это любовь по расчету.

#ЧтениеИКниги#ИнтересныеФакты#НатальяГлушкова #ТемыУчастников