Чай с мятой

– Ира, ну ты чего расселась? Картошка сама себя не почистит, а Толян с Витьком уже к двум часам подтянутся. Ты же знаешь, Витек без твоего оливье за стол не садится, он мне все уши прожужжал, мол, у Ирины Петровны рука легкая, – Сергей с грохотом опустил на кухонный пол два тяжеленных пакета из супермаркета. Ирина медленно оторвала взгляд от книги. Был вечер пятницы, конец изматывающей рабочей недели. Она работала главным бухгалтером, и отчетный период выжал из нее все соки. Единственное, о чем она мечтала последние три дня – это тишина, мягкий плед и бокал красного вина. Но у Сергея, как выяснилось, были совершенно другие планы на ее выходные. – Сережа, – тихо произнесла она, глядя на грязные пакеты, из которых торчали хвосты немытой моркови и перья лука. – Мы же вроде договаривались. Ты сказал, что вы с мужиками посидите в гараже. Чисто мужская компания, пиво, рыба. При чем тут оливье и мой стол? Сергей отмахнулся, снимая куртку и бросая её на стул, хотя вешалка была в двух шагах. –

– Марина, ну кто же так режет лук? Ты посмотри, у тебя куски размером с кулак! Это же в супе будет плавать, как бревна в половодье. Дай-ка сюда нож, – Галина Петровна решительно отодвинула невестку бедром от столешницы и перехватила рукоятку ножа. Марина застыла с поднятой рукой, чувствуя, как внутри начинает закипать раздражение, похожее на молоко, убегающее из кастрюли. Она глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Это был третий визит свекрови за неделю, и каждый раз сценарий повторялся с пугающей точностью. – Галина Петровна, это не для супа, – как можно мягче произнесла Марина, пытаясь вернуть себе контроль над собственным кухонным пространством. – Я делаю мясо по-французски. Лук будет лежать слоем под сыром и майонезом, он пропечется и станет мягким. Крупная нарезка здесь нужна для сочности. Свекровь скептически хмыкнула, но нож не отдала. Она начала кромсать луковицу в мелкую труху, работая с такой скоростью и яростью, словно этот овощ был ее личным врагом. – Глупости все это. М

– Оленька, сестренка, выручай! Вопрос жизни и смерти, правда. Если до завтра сорок тысяч не найду, меня просто на счетчик поставят, или вообще… ну, ты понимаешь, времена сейчас дикие. Голос Виктора в трубке дрожал, срывался на фальцет, и, если бы Ольга слышала это впервые, ее сердце наверняка бы екнуло. Она бы уже судорожно искала банковскую карту, прикидывала, сколько осталось до зарплаты и на чем можно сэкономить. Но сейчас, стоя посреди супермаркетa с пакетом молока в одной руке и телефоном в другой, она почувствовала не страх, а глухую, тяжелую усталость. Это было похоже на зубную боль, которая возвращается ровно в тот момент, когда ты решила, что вылечила зуб. – Витя, – медленно произнесла она, ставя молоко обратно на полку. Почему-то расхотелось покупать даже продукты. – Какой счетчик? Какие дикие времена? Ты же сказал в прошлый раз, что устроился в логистическую компанию и у тебя все наладилось. – Да это… это форс-мажор! – брат затараторил быстрее, стараясь не дать ей вставить

– А это еще что за позиция в чеке? «Чиабатта с оливками»? Марина, мы вроде договаривались, что переходим в режим экономии, а ты покупаешь хлеб за сто двадцать рублей, когда обычный батон стоит сорок. Игорь сидел за кухонным столом, освещенный тусклым светом абажура, и с видом прокурора изучал длинную ленту кассового чека. Перед ним стояла чашка остывшего чая, к которому он так и не притронулся. Марина, укачивая на руках пятимесячного Дениску, замерла у плиты. Спина гудела после бесконечного дня «день сурка», ноги отекли, а в голове крутилась только одна мысль: как бы побыстрее уложить сына, чтобы он не проснулся от громкого голоса отца. – Игорь, это просто хлеб. Мне захотелось вкусного хлеба. Я весь день на ногах, я кормлю грудью, мне нужны положительные эмоции и нормальная еда, – тихо ответила она, стараясь не повышать голос. – Нормальная еда – это суп, каша и котлеты. А хлеб за сто двадцать рублей – это блажь, – отрезал муж, откладывая чек в сторону и снимая очки. – Ты не понимаешь,

– Коля, ну поехали быстрее, у меня сердце не на месте, – Лариса нервно теребила ручку сумки, глядя на проносящиеся за окном машины березы. – Я же просила Галю поливать огурцы через день, жара такая стояла всю неделю. А она трубку не берет с самого утра. – Лариса, успокойся, ну что может случиться? – Николай, сидевший за рулем старенького, но надежного внедорожника, попытался улыбнуться жене. – Галька – женщина взрослая, деревенская почти, у нее у самой когда-то дача была, пока не продали. Знает она, как с лейкой обращаться. Отдыхают люди, может, на речку ушли, вот и не слышат телефона. Ты им ключи дала, чтобы они свежим воздухом подышали, а сама теперь изводишься. Лариса вздохнула и отвернулась к окну. Да, она сама предложила золовке, Галине, пожить недельку на их даче. В городе стояло невыносимое пекло, плавился асфальт, а у Галины отпуск, и денег на море в этом году не было. Да и племянник, Виталик, великовозрастный лоботряс двадцати пяти лет, маялся в душной квартире. Ларисе стало

– Полина, а ты утку когда в духовку ставить будешь? Мама через три часа приедет, она же пропечься должна, чтобы мягкая была, как в прошлый раз, – Олег заглянул на кухню, потирая руки в предвкушении праздничного ужина. Полина стояла у окна и задумчиво смотрела на серый осенний двор. На кухонном столе, вопреки обыкновению, было пусто. Ни горы нарезанных овощей, ни маринующегося мяса, ни муки для фирменного пирога «Слезы ангела», который так любил муж. Только одинокая пачка самых дешевых макарон «Красная цена», банка кильки в томате и батон белого хлеба, который выглядел так, будто его испекли еще в прошлом месяце. Она медленно повернулась к мужу. В глазах ее не было привычного огонька, с которым она обычно колдовала у плиты. – Утки не будет, Олежек, – спокойно ответила она. Олег застыл с открытым ртом. Его брови поползли вверх, стремясь к линии волос. – Как не будет? Полин, ты чего? У мамы же юбилей, шестьдесят пять лет! Мы же договаривались. Ты список продуктов писала на двух листах. Я

– Игорь, ты сейчас шутишь? Скажи мне, что это просто дурацкая, несмешная шутка! Какой Тайланд? У Пашки зубы лезут, он орет третью ночь подряд, у Маши в школе сборы на шторы, а мы сидим на пустых макаронах, потому что ты сказал, что у нас «режим жесткой экономии»! Елена стояла в дверях спальни, прижимая к груди корзину с грязным бельем, и смотрела, как ее муж, Игорь, методично и аккуратно укладывает в чемодан летние шорты. На кровати уже лежали стопкой яркие футболки, плавки, солнцезащитные очки и новый крем для загара с фактором защиты пятьдесят. Игорь даже не обернулся. Он продолжал разглаживать несуществующую складку на рубашке-поло, насвистывая какую-то веселую мелодию. Его спокойствие пугало Елену больше, чем если бы он кричал. – Лен, не начинай, а? – наконец произнес он, лениво повернув голову. – Я не шучу. Я устал. Ты вообще понимаешь значение этого слова? У меня выгорание. Я пашу как вол, тащу на себе всю семью, ипотеку, твои бесконечные «надо то, надо это». Если я сейчас не пе

– Ты меня вообще слышишь, Лена? Я сказал: или я, или твоя работа! Мне надоело приходить в пустой дом и жрать пельмени из магазина! – Олег с размаху опустил кулак на кухонный стол, отчего сахарница подпрыгнула и жалобно звякнула крышечкой. Елена, стоявшая у окна и пытавшаяся поймать ускользающий закат, медленно повернулась. В её глазах не было страха, только безмерная усталость. Она только что вернулась с объекта – огромного торгового центра, который её архитектурное бюро сдавало в эксплуатацию. Ноги гудели, в висках пульсировала тупая боль, а дома вместо покоя её ждал очередной скандал. – Олег, я не слышу, я слушаю этот концерт уже третий месяц, – тихо ответила она, проходя к раковине, чтобы налить себе воды. – Я приготовила ужин вчера. Котлеты в холодильнике, гарнир в контейнере. Тебе трудно нажать кнопку на микроволновке? – Мне трудно чувствовать себя женатым на призраке! – муж вскочил со стула и начал нервно ходить по тесной кухне, задевая плечами шкафчики. – Ты видела время? Девят

– Ты что творишь?! А ну снимай немедленно! Ты в своем уме вообще?! – мой крик, кажется, заставил задребезжать хрусталь в серванте, а кошка Мурка пулей вылетела из комнаты, сбивая на ходу коврик. Марина, сестра моего жениха, застыла перед зеркалом шкафа-купе с перекошенным от испуга лицом. На ней было мое свадебное платье. То самое, которое я выбирала три месяца, объездив все салоны города, то самое, за которое я отдала две свои зарплаты и на которое дышать боялась. Марина, которая была крупнее меня размера на два, стояла, втянув живот, а по ее лбу текли капельки пота – видимо, процесс облачения в чужой наряд дался ей нелегко. – Ленка, ты чего орешь как потерпевшая? – Марина попыталась принять непринужденную позу, но корсет предательски скрипнул. – Я просто примерить хотела. Интересно же, как я буду смотреться в белом. Я, может, тоже замуж хочу, репетирую вот. – Снимай! – я подлетела к ней, руки тряслись так, что я не могла сразу схватить ее за плечо. – Ты как вообще в квартиру попала?

– Ну, Лариса, ну будь ты человеком! Мне же не на край света ехать, а тут, по месту. До соседнего поселка и обратно. Дело жизни и смерти, понимаешь? – Витька, младший брат мужа, сидел на кухне, нервно крутил в руках пустую чашку и смотрел на Ларису глазами побитой собаки. Лариса стояла у плиты, помешивая борщ, и старалась не смотреть на этого великовозрастного просителя. В свои тридцать пять лет Виктор умудрялся сохранять инфантильность подростка, при этом обрастая проблемами взрослого мужчины со скоростью снежного кома. – Витя, я уже сказала: нет. И это окончательное слово, – твердо ответила она, постучав половником по краю кастрюли. – Ты лишен прав. По закону ты пешеход. Садиться за руль тебе нельзя. А давать машину человеку без прав – это штраф тридцать тысяч и мне, как владельцу. Плюс машину на штрафстоянку заберут. Мне эти проблемы нужны? – Да кто меня остановит-то? – взвился Виктор, вскакивая со стула. – Я же огородами поеду! Там гаишников отродясь не видели. Мне только Ленку вст