Дорогу осилит идущий

Дождь начался внезапно — стена воды обрушилась на лобовое стекло так, что дворники перестали справляться. Светлана сбросила скорость и вцепилась в руль. Просёлочная дорога превратилась в месиво, машину потряхивало на колдобинах. Слева мелькнули покосившиеся кресты — сельское кладбище. Значит, деревня уже близко. Ещё километр, может, полтора. Она почти не видела дороги. Только серую пелену воды и редкие вспышки молний. Надо было остановиться, переждать, но Светлана так устала — шесть часов за рулём, развод, бессонные ночи, пустая квартира. Ей хотелось только одного: добраться до бабушкиного дома и лечь спать. Она не заметила, как на дорогу выскочила тень — то ли собака, то ли человек. Светлана вывернула руль, машину занесло на мокрой глине. Мир перевернулся — небо, земля, деревья — и что-то страшно ударило в грудь. Потом стало тихо. === ◈ === ◈ === Светлана открыла глаза. Дождь прекратился. Она сидела в машине, уткнувшейся капотом в старый дуб. Голова гудела, но боли не было. Вообще ни

⏮️ Предыдущие части истории читать здесь: Он очнулся в темноте. Пахло землёй и гнилью. Руки связаны за спиной, ноги — вместе. Рот заклеен чем-то липким. Сквозь щели в досках пробивался слабый свет. Игорь лежал на земляном полу — видимо, в каком-то погребе или подвале. Голова раскалывалась. Он попробовал пошевелиться — путы были крепкие. Наверху скрипнула дверь. Луч фонаря ударил в глаза. — Очнулся, голубчик. Продавщица из магазина — Нюра, как её назвала старуха — спустилась по лестнице, держа в руках миску с чем-то дымящимся. — Не дёргайся, милок. Себе хуже сделаешь. Она присела рядом, оторвала скотч с его рта. — Хочешь есть? — Развяжите меня. — Голос Игоря был хриплым. — Вы не понимаете, что делаете. Это похищение. Меня будут искать. — Будут, не будут — это уже не важно. — Нюра поставила миску на землю. — К ночи всё кончится. — Что кончится? Что вы собираетесь делать? — Обряд, милок. Зинка перед смертью всё расписала. Кровь нужна. Человеческая кровь на алтарь — и он уйдёт туда, отк

⏮️ Начало истории читать здесь: Ключ нашёлся под третьей ступенькой крыльца. Дом внутри оказался неожиданно уютным — чистые половики, вышитые занавески, герань на подоконнике. Видно было, что хозяйка следила за порядком до последнего. Игорь растопил печь, нашёл в погребе картошку и солёные огурцы, поужинал. За окном совсем стемнело; деревня погрузилась в непроглядную черноту — ни одного фонаря, ни одного освещённого окна. От скуки он начал осматривать комнату. Открыл старый буфет — обычная посуда, пожелтевшие газеты. Заглянул в шкаф у стены — и отпрянул. На полках лежали странные предметы. Свечи, утыканные ржавыми иголками. Пучки сухих трав, перевязанные красными нитками. Блюдца с засохшими бурыми пятнами. Листы бумаги, исписанные непонятными символами — не то буквы, не то какие-то знаки. Игорь не считал себя суеверным. Но от вида этих вещей по спине пробежал холодок. Он закрыл шкаф и решил лечь спать. === ◈ === ◈ === Проснулся он среди ночи от звука шагов. Кто-то ходил вокруг дома.

Дождь хлестал по окнам так, будто пытался выбить стёкла. Игорь Савельев уже третий час ворочался без сна, прислушиваясь к завываниям ветра, когда в дверь позвонили. Часы показывали без четверти полночь. Он накинул халат и, не включая света в прихожей, посмотрел в глазок. На площадке стоял Лёша Гордеев — мокрый насквозь, с лицом белым как мел. — Ты чего? — Игорь распахнул дверь. — Случилось что? Лёша ввалился в квартиру, оставляя на паркете грязные следы. Руки у него тряслись. — Братан, мне нужна твоя помощь. Очень нужна. Они дружили с первого курса политеха. Пятнадцать лет — не шутка. Вместе пережили и сессии, и разводы, и похороны родителей. Игорь знал Лёшку как облупленного: тот никогда не паниковал по пустякам. — Садись. Чай будешь? — Не до чая. — Лёша рухнул на табуретку в кухне и уставился в одну точку. — Мне тётка позвонила. Тётя Зина. Помнишь, я рассказывал? Игорь помнил смутно. Какая-то дальняя родственница в глуши, чуть ли не единственная оставшаяся у Лёшки родня после смерти

Электричка дёрнулась на стыке рельсов, и Вера очнулась от полудрёмы. За окном плыла непроглядная темень, словно поезд нырнул в чернильную реку и никак не мог вынырнуть. Часы на телефоне показывали без четверти двенадцать. Вагон опустел ещё на предыдущей станции. Последний пассажир — мужчина в мятом пиджаке — вышел, не оглядываясь, и теперь Вера сидела одна среди пустых скамеек, обтянутых потёртым дерматином. Она поёжилась. Глупо было ехать ночной электричкой, но машина сломалась в самый неподходящий момент, а отец ждал на даче — обещала помочь с забором. Сорок минут до станции. Потерпеть можно. Вера снова закрыла глаза. Холодок пробежал по затылку. Она открыла глаза и увидела напротив старуху. Женщина сидела неподвижно, сложив руки на коленях. Тёмное пальто с разномастными пуговицами, выцветший платок, стоптанные войлочные ботинки. Лицо изрезано морщинами, как пересохшая земля. Вера вздрогнула. Остановки не было. Двери не открывались. Откуда? — Дочка, — проскрипела старуха, — ты девоч

Поезд мерно покачивался, отстукивая километры где-то между Саратовом и Волгоградом. В купе пахло копчёной курицей, варёными яйцами и тем особенным железнодорожным духом, который невозможно спутать ни с чем. Григорий Семёнович, грузный мужчина лет шестидесяти с обветренным лицом и руками, которые явно знали тяжёлую работу, разливал чай из титана в гранёные стаканы. Напротив него сидел молодой парень Костя, студент-заочник, ехавший на сессию. У окна устроился Фёдор Ильич, пенсионер в аккуратном пиджаке, а четвёртое место занимал Лёша, дальнобойщик, временно оставшийся без фуры и добиравшийся домой на перекладных. — Вот вы, молодёжь, не верите ни во что, — начал Григорий Семёнович, прихлёбывая чай. — А я вам скажу: есть вещи, которые наука объяснить не может. — Это вы про НЛО? — усмехнулся Костя. — Какое НЛО. Я про вещи посерьёзнее. Фёдор Ильич поправил очки и с интересом повернулся к соседу: — Вы о чём это, Григорий Семёнович? — Да вот, историю вспомнил. Батя мой рассказывал, царство ем

— Дура ты, Лидка, — сказала мать, когда узнала о её решении. — Четверо детей чужих, мужик угрюмый, а тебе сорок два года. Куда тебе такой воз тянуть? Лида промолчала. Она давно разучилась объяснять что-либо матери. Да и как объяснишь про те маленькие следочки на снегу, которые перевернули всё? Восемнадцать лет она прожила с Костей. Он не пил, не бил, не гулял. Он просто не замечал её. Приходил с работы, ужинал, смотрел телевизор, ложился спать. По выходным возился с машиной. Иногда, раз в месяц или реже, поворачивался к ней ночью, и она лежала, глядя в потолок, пока он молча делал своё дело. Детей не получилось. Врачи разводили руками — оба здоровы, но не выходит. — Значит, не судьба, — сказал Костя однажды и больше к этому разговору не возвращался. А потом он умер. Просто не проснулся однажды утром. Сердце. Лида стояла над его телом и ждала, когда придёт горе. Горе не пришло. Пришло только странное, стыдное облегчение. Квартиру она продала и уехала в посёлок, где жила когда-то бабушк

Степан Кривошеев вернулся в родной посёлок Берёзовка после пятнадцати лет скитаний по северным вахтам. Уезжал он молодым парнем, полным надежд, а вернулся сорокалетним мужиком с потухшим взглядом и больной спиной. Деньги, заработанные на буровых, утекли сквозь пальцы — развод, алименты, неудачные вложения в бизнес приятеля, который исчез вместе с капиталом. Осталась только материнская изба на краю посёлка да пенсия по инвалидности, которой едва хватало на хлеб и папиросы. Первым, кого он встретил в местном магазине, был Гришка Сомов — бывший одноклассник, а ныне единственный в округе специалист по копке могил. Работа непыльная, объяснял Гришка, попивая дешёвое пиво на крыльце сельпо. Люди мрут не часто, но платят исправно, а между заказами можно промышлять подработками. Какими именно подработками, Степан узнал через месяц, когда Гришка явился к нему поздним вечером с бутылкой самогона и странным предложением. «Понимаешь, Стёпа, — говорил он, разливая мутную жидкость по гранёным стакан

Октябрь в этом году выдался мягким, словно природа решила дать людям передышку перед долгой зимой. Вера Сергеевна сидела на деревянной веранде старой дачи в Комарово, укутавшись в клетчатый плед, который когда-то принадлежал её мужу Льву. Плед давно потерял форму и выцвел до неузнаваемости, но она не могла с ним расстаться — казалось, что шерстяные волокна впитали тепло его рук за те сорок лет, что они провели вместе. Пять лет. Пять лет без него. Она налила себе чай в фарфоровую чашку с отколотым краем — тоже его, тоже памятную — и позволила мыслям течь свободно. В такие минуты, когда дачный посёлок погружался в сумерки и соседи разъезжались по городским квартирам, она оставалась наедине с тишиной. И в этой тишине он приходил. Не призраком, нет. Вера Сергеевна, в прошлом преподаватель физики в университете, никогда не верила в потустороннее. Но она верила в память — живую, дышащую, способную воссоздавать голоса и лица с такой точностью, что граница между прошлым и настоящим становилас

Вы когда-нибудь задумывались, почему нельзя здороваться через порог? Почему бабушка ругалась, когда вы сидели на пороге? Почему передавать вещи через дверной проём считается дурной приметой? Дело не в суевериях выживших из ума старушек. Дело в том, что наши предки знали о входной двери нечто, что мы успешно забыли. И это знание стоит вспомнить. Граница миров у вас под ногами Для древних славян дверной проём был не просто архитектурным элементом. Это была настоящая граница между мирами — точка перехода, где внешний хаос встречался с внутренней гармонией. Под порогом хоронили прах предков, чтобы они охраняли вход. Порог мазали защитными составами. К нему относились с таким почтением, какое сегодня мы не оказываем даже алтарям. И в этом была железная логика. Каждый день через эту границу проходят не только люди с их улыбками и подарками. Вместе с гостями в дом входят их мысли, настроения, намерения. Зависть соседки, раздражение начальника, тоска одинокой подруги — всё это незримым шлейфо