МИР ИЛЛЮЗИЙ | Леся Браун

Ольга сидела в кабинете врача и смотрела на результаты УЗИ, не веря глазам. Восемь недель. Беременна. Она похоронила мужа Павла две недели назад, а теперь узнала, что носит его ребёнка. Последний отпуск в июле — тогда и получилось. Павел даже не узнал, что станет отцом в третий раз. Дома ждали двое детей: Саша семи лет и Лиза четырёх. Они только начали привыкать, что папы больше нет. А теперь это. Третий ребёнок, которого она будет растить одна. Без мужа, без его помощи, без его зарплаты. Ольга вышла из клиники, села в машину и не смогла завести мотор. Руки дрожали. Внутри росла новая жизнь — последнее, что осталось от Павла. Но она не знала, сможет ли справиться. И тогда вспомнила его последние слова перед отъездом. То, что он сказал, меняло всё. Октябрь две тысячи двадцать пятого года в Пскове выдался холодным и дождливым. Ольга Степанова стояла у окна своей квартиры на третьем этаже, смотрела на серое небо, на мокрые деревья во дворе, на детскую площадку, где никто не играл из-за д

Она не ревела. Она была женой офицера, пусть и мобилизованного, она знала, что слезы — плохая примета. Она ждала. Девушка на паспортном контроле в аэропорту Домодедово смотрела то в документ, то на пассажирку. Взгляд был долгим, недоверчивым. В паспорте стояла дата рождения — 1999 год. Фотография соответствовала: молодая, цветущая брюнетка с дерзким взглядом. Но перед стеклянной кабинкой стояла женщина с абсолютно белыми, как первый снег, волосами, собранными в тугой пучок, и сеткой морщин вокруг глаз, какие бывают у тех, кто разучился спать. Девушка-офицер хотела задать дежурный вопрос о пластике или парике, но увидела руки пассажирки. Они дрожали мелкой, старческой дрожью, сжимая билет до Ростова. И в глазах была такая бездонная, выжженная пустыня, что вопрос застрял в горле. Офицер молча шлепнула штамп. Она не знала, что эта седина — не краска и не генетический сбой. Это результат одной ночи и одного ошибочного документа, который превратил двадцать пять лет в глубокую старость ровн

На девичнике подруги хвастались кольцами. Алмазы, платина, белое золото — у каждой своя история помолвки. Даша молча смотрела на свой телефон, на фотографию, которую получила месяц назад. Кусок медной проволоки, скрученный в кольцо на фронте. Неровное, грубое, сделанное в темноте, наспех. Под фото подпись от Максима: "Это пока всё, что могу. Носи, как настоящее. Когда вернусь — купим золотое". Подруга заглянула через плечо, фыркнула: "Серьёзно? Проволока? Он что, совсем нищий?" Даша выключила телефон, встала, вышла из кафе. Села в машину и заплакала. Не от обиды — от того, что этот кусок проволоки был дороже любого бриллианта. Потому что Максим сделал его там, где каждый день может стать последним. Но подруги не поняли бы. Никто не понял бы, пока не узнал, что случилось дальше. Апрель две тысячи двадцать четвёртого года в Курске выдался тёплым и солнечным. Даша Волкова стояла на платформе железнодорожного вокзала, держала за руку Максима Соколова, своего парня, с которым встречалась т

Этот смартфон выглядел как кусок застывшей глины. Экран — паутина из трещин, корпус деформирован, в разъеме для зарядки — спрессованная земля, смешанная с останками жизни. Волонтер, передавший пакет, прятал глаза и говорил, что нашел его в блиндаже, который накрыло еще в октябре. Прошло три месяца. Шансов, что техника оживет, не было никаких. Катя подключила кабель просто по инерции, механически, как ставила чайник или зашторивала окна. Экран мигнул. Потом загорелся тусклым яблочным светом. А когда загрузилась система, поверх старых обоев с их свадебной фотографией выскочило красное, пульсирующее уведомление. Мессенджер висел в фоновом режиме. «Сообщение не отправлено. Ошибка сети». Катя коснулась экрана дрожащим пальцем. Это был голосовой файл. Длительность: 48 минут 15 секунд. Дата записи: 14 октября. За три часа до того, как его не стало. Февраль в Туле выдался злым, колючим. Ветер гнал по улицам ледяную крупу, забивал снегом капюшоны прохожих, стучался в окна панельных многоэтажек

"Береги её", — это были последние слова Сергея, сослуживца Игоря. Игорь держал его руку, кивал, обещал. Не понимал тогда, что обещание изменит всё. Через три недели он стоял у двери квартиры с номером 47, сжимая бумажку с адресом. Сердце колотилось. Он пришёл выполнить долг перед погибшим другом — просто помочь его вдове, как просил Сергей. Починить кран, принести продукты, поддержать. Ничего особенного. Дверь открылась. Женщина в халате посмотрела на него огромными заплаканными глазами. "Я друг Серёжи", — сказал Игорь. Она молча пропустила его в квартиру. Он вошёл, осмотрелся, начал помогать. Через час собирался уходить — обещание выполнено. Но на пороге что-то заставило его обернуться. Посмотреть на неё ещё раз. И в этот момент Игорь понял: совершил страшную ошибку. Но какую? Ноябрь две тысячи двадцать пятого года в Воронеже выдался холодным и дождливым. Игорь Семёнов стоял у подъезда девятиэтажного дома на окраине города, смотрел на бумажку с адресом в руке. Квартира 47, пятый этаж

— Врачи уже отключили аппаратуру. Клиническая смерть, время — 19:42, — буднично бросил реаниматолог, снимая перчатки. Шансов не было: осколок в голове, три остановки сердца. Но в палату ворвалась она — в белоснежном платье, перепачканном грязью, и тяжелых армейских ботинках. Лена не плакала. Она подошла к телу, грубо схватила безжизненную руку и с силой натянула обручальное кольцо. — Я не давала тебе команды отбой! — её крик заставил санитаров вздрогнуть. — Встать в строй, Волков! Мы еще дом не построили! Она ударила его по груди книгой — инструкцией по строительству. И в мертвой тишине, где уже не гудели приборы, вдруг раздался одинокий, судорожный вздох. Врач побледнел, глядя на монитор, который секунду назад показывал прямую линию... Ноябрь в Нижнем Новгороде выдался таким, что небо, казалось, лежало на крышах домов тяжелой свинцовой плитой. Дождь со снегом хлестал по окнам такси, размазывая огни фонарей в мутные пятна. Лена сидела на заднем сиденье, прижимая к груди папку с докуме

Она ждала Андрея восемь месяцев. Считала дни, представляла встречу: как обнимет, поцелует, прижмётся к нему и не отпустит. Когда дверь открылась, Елена бросилась навстречу. Но замерла на полпути. В прихожей стоял мужчина с лицом Андрея, его фигурой, его голосом. Но глаза... глаза были чужие. Холодные, жёсткие, пустые. Её Андрей смотрел тепло, с улыбкой в глазах, даже когда молчал. Этот мужчина смотрел сквозь неё, будто видел что-то страшное за её спиной. "Привет", — сказал он глухо. Елена протянула руку для объятий, но он отстранился, прошёл мимо, сбросил рюкзак. Села на диван. Её муж остался там, где был эти восемь месяцев. А домой вернулся незнакомец в его теле. И она не знала, как жить с этим дальше. Март две тысячи двадцать пятого года в Тамбове выдался холодным и серым. Елена Соловьёва стояла у окна своей квартиры на пятом этаже, смотрела на улицу, на редких прохожих, кутающихся в куртки. Тридцать один год, воспитатель в детском саду, она жила одна восемь месяцев — с тех пор, как

Она не стирала его куртку девятьсот двенадцать дней. Лариса считала каждый. Куртка висела в шкафу, и она открывала дверцу каждое утро, прижимала ткань к лицу, вдыхала. Запах мужа Михаила: табак, хвоя, его одеколон, он сам. Подруги уговаривали: постирай, моль съест, испортится. Лариса отказывалась: "Это последнее, что от него осталось. Постираю — исчезнет навсегда". Два с половиной года прошло с момента, как Михаил пропал без вести. Куртка выцвела, запах стал едва уловимым. Лариса поняла: пора отпустить. Сняла куртку с вешалки, и в кармане что-то зашуршало. Сложенная бумажка, пожелтевшая. Почерк Михаила. Лариса развернула дрожащими руками и прочитала первые слова. То, что было написано дальше, перевернуло всё. Октябрь две тысячи двадцать пятого года выдался холодным в Кирове. Лариса Комарова стояла у открытого шкафа в спальне, смотрела на тёмно-синюю куртку, висящую на плечиках. Куртка мужа Михаила, которую он носил последние пять лет. Носил её и весной две тысячи двадцать третьего года

Они так и не станцевали свой свадебный танец. Наташа и Денис поженились в пятницу, а в понедельник он уехал. Загс, несколько фотографий, объятия на пороге — и всё. Наташа училась танцевать вальс три месяца специально для свадьбы, хотела удивить. Не успела. Год она ждала, представляя, как они станцуют, когда он вернётся. Денис вернулся в октябре. На протезе, с костылём, с опущенными глазами. Отворачивался, когда она пыталась обнять, говорил: "Я не тот человек, за которого ты выходила". Не хотел, чтобы видела его таким. А Наташа молча включила их песню — ту самую, под которую должны были танцевать. Протянула руку и сказала только одно: "Ты обещал мне танец". То, что случилось дальше, изменило их обоих навсегда. Февраль две тысячи двадцать четвёртого года в Саратове выдался холодным и ветреным. Наташа Соколова стояла перед зеркалом в маленькой комнате загса, поправляла белое платье, простое, без лишних украшений. Двадцать шесть лет, бухгалтер в торговой компании, она выходила замуж за Ден

Марина вязала солдатский шарф три недели, каждую петлю провязывая с молитвой. Марина знала: муж Алексей уезжает завтра, и это единственное, что может дать ему — тепло своих рук, вплетённое в шерсть. Когда он уехал, она начала вязать второй шарф. Длиннее, мягче, теплее. Вязала восемь месяцев, пока ждала. Каждый вечер добавляла петли, и шарф рос вместе с её надеждой. А потом пришла весть, которая заставила её плакать. Январь две тысячи двадцать пятого года выдался морозным в Рязани. Марина Волкова сидела у окна в своей квартире на четвёртом этаже, вязала. Спицы стучали мерно, монотонно, успокаивающе. Шерсть тёплая, серая, мягкая. Шарф для мужа Алексея, который уезжает послезавтра. Тридцать семь лет, библиотекарь в городской библиотеке, Марина была замужем за Алексеем двенадцать лет. Он работал инженером на заводе, тихий, спокойный, надёжный. Их жизнь текла размеренно: работа, дом, редкие поездки к родителям, вечера у телевизора. Детей не было, так сложилось, но они не горевали, были сча