Рецепты Джулии

Я смотрела на накрытый стол и чувствовала, как внутри всё сжимается. Салфетки сложила аккуратно, свечи купила ещё утром — такие, с запахом ванили, какие Олег любит. Даже селёдку под шубой сделала, хотя возиться с ней терпеть не могу. Тридцать два года вместе — разве это не повод? А его всё нет. Телефон молчит. Набираю — сбрасывает. Потом приходит сообщение: «Верунь, задержусь. Валерка совсем расклеился, не могу его бросить». Валерка. Опять этот Валерка. Выключила свечи и села у окна. За стеклом темнело, фонари загорались один за другим, а я сидела и думала — когда это началось? Месяц назад? Два? Или, может, это тянется годами, просто я не замечала? Олег вернулся поздно, когда я уже собиралась ложиться. Пахло от него дымом, рыбой и ещё чем-то — речной водой, наверное. Стянул куртку, швырнул на вешалку. Потоптался на месте, почесал затылок и только потом на меня глянул. — А ты чего не спишь ещё? — бросил он как ни в чём не бывало. Я встала. Подошла ближе. Смотрю ему в глаза. — Ты серьёзн

Я стояла у двери детской и слышала, как Артём тихо бормочет что-то себе под нос. Сначала подумала — разговаривает с игрушками, как обычно. Но потом различила слова: — Я не глупенький... Я просто... Сердце ёкнуло. Зашла в комнату — сын сидел за столом, обхватив голову руками, а перед ним лежал альбом с наполовину нарисованным роботом. Робот был кривоватый, линии неуверенные, но в нём чувствовалось старание. — Тёмка, что случилось? Он вздрогнул, быстро захлопнул альбом. — Ничего, мам. — Тёма, — я присела рядом, обняла за плечи. — Почему ты так сказал? Кто тебе такое наговорил? Он молчал, кусал губу. Потом тихо выдохнул: — Бабушка Зина сказала... что я в папу пошёл. Такой же глупенький. Мир словно качнулся. Я зажмурилась, пытаясь переварить услышанное. Моему сыну шесть лет. Шесть! Он только начал читать, обожает динозавров, может час рассказывать про тираннозавра. И вот кто-то смеет называть его глупеньким? — Когда она это сказала? — В субботу. Когда мы были у неё. Я рисовал ракету, а она

Декабрь всегда пах мандаринами и ожиданием. Раньше я за месяц начинала продумывать меню, покупала украшения, перебирала старые гирлянды. А в этот год — ничего. Словно кто-то выключил во мне праздничный свет. Игорь стал другим ещё осенью. Сначала не заметила — или не хотела замечать. Он всё чаще задерживался на работе, отвечал односложно, смотрел сквозь меня. Когда я спрашивала, что случилось, отмахивался: устал, проблемы с поставками, надо закрыть год. Я верила. Мне так хотелось верить. Тридцать первого декабря я проснулась с мыслью, что надо всё-таки приготовить что-то праздничное. Хотя бы оливье. Хотя бы для вида. Игорь сидел на кухне с телефоном, кофе остыл в чашке. — Слушай, я сегодня праздновать не буду, — сказал он, даже не поднимая глаз. Я замерла с пакетом молока в руках. — Как не будешь? Новый год же… — Надо подумать. Мне нужно побыть одному. — О чём подумать? — Голос предательски дрогнул. Он встал, натянул куртку. — Обо всём. О нас. О том, что дальше. И ушёл. Просто взял и уш

Я стояла на пороге квартиры, ещё не сняв пальто, и смотрела на пустую кухню. Опять. Снова этот мерцающий экран телефона с единственным коротким сообщением: «Зашёл к маме поужинать». Без вопросов. Без «ты не против?». Просто констатация факта, как прогноз погоды. Я медленно развязала шарф и прислонилась лбом к холодной стене. Господи, как же я устала. Весь день на ногах — совещания, отчёты, недовольные клиенты, которым всё не так. А дома меня ждала пустота и вот это сообщение. Опять мамино. Опять её «нормальная еда». Опять я — невкусная, неправильная, недостаточно хорошая. Сбросила туфли прямо у двери и пошла к холодильнику. Там лежали котлеты, которые я вчера готовила два часа. Олег съел одну, кивнул: «Нормально», — и ушёл смотреть футбол. А сегодня даже не попробовал. Сразу к маме. Лидия Павловна. Моя свекровь. Женщина, которая могла одним взглядом оценить тебя, взвесить и вынести вердикт — не подходишь. И я, видимо, так и не подошла. За восемь лет брака. — Ира, ты же понимаешь, мама

Двадцать девятое декабря. Весь день на ногах — и это ещё не предел. Магазины, очереди, толкучка у прилавков. Я таскала пакеты, словно грузчик на вокзале, а дома меня ждала гора дел: вытереть пыль, перемыть полы, перегладить скатерть. К вечеру ноги гудели так, что хотелось просто рухнуть на диван и не вставать до весны. Но разве можно? Нет, конечно. Потому что завтра снова закупки, потому что тридцать первого нужно всё успеть, потому что… потому что я всегда всё успеваю. Такая уж я. — Оль, ты не забыла, да? — Валера заглянул на кухню, когда я раскладывала продукты по полкам. — Мы к маме на Новый год. Я замерла с банкой солёных огурцов в руках. — Как обычно, — добавил он и исчез в комнате. Как обычно. Вот эти два слова меня и добили. Я поставила банку, закрыла холодильник и прислонилась лбом к его холодной дверце. Хотелось закричать: «А может, хоть раз не как обычно?!» Но я молчала. Как всегда. Мы с Валерой вместе двадцать три года. Двадцать три года я собираю вещи на Новый год и еду к е

Я стояла у плиты и думала — вот сейчас всё будет идеально. Салаты выставлены горкой, мясо запечено до румяной корочки, на столе белая скатерть, свечи. Игорь любит, когда красиво. Когда гости хвалят. Вот и я старалась — весь день на ногах, руки в муке, в масле, волосы прилипли ко лбу. Но ничего, сейчас приму душ, переоденусь, и будет праздник. Игорь сидел в кресле, листал телефон. Не поднял головы, когда я прошла мимо. Я уже привыкла. Двадцать три года вместе — не каждый день же говорить комплименты. Хотя раньше говорил. Раньше встречал с работы, целовал в щёку, спрашивал, как день прошёл. А теперь молчит. Или огрызается. Особенно если я что-то не так сделала — не туда положила ключи, не так сложила рубашки, не вовремя напомнила про лекарства. Гости должны были прийти к девяти. Я успела переодеться, накрасить губы, расчесать волосы. Посмотрела в зеркало — пятьдесят восемь, а выгляжу на все шестьдесят пять. Морщины глубокие, глаза потухшие. Когда это случилось? Когда я перестала быть соб

Тридцать первое декабря, час дня. Я стою у плиты и чувствую, как по спине стекает капля пота. Четыре кастрюли на конфорках, духовка разогрета до предела, на столе — гора нарезанных овощей. Валерка сидит в зале перед телевизором, переключает каналы. Слышу его голос: — Тань, а селедку под шубой когда доделаешь? Родня же скоро приедет! Я молчу. Вытираю руки о полотенце, помешиваю холодец, который варится уже третий час. Знаю, что через полчаса приедут его сестры — Надька и Ленка, с мужьями и детьми. Всей гурьбой ввалятся, скинут пальто в прихожей, начнут пробовать салаты и критиковать: то солёно, то пресно. А потом сядут за стол, будут жевать, смеяться, чокаться — и никто не спросит, как я тут управилась. Как всегда. Тридцать два года замужем. Тридцать два Новых года именно так: я на кухне, они — за столом. Раньше думала: ну что ж, семья, праздник, кто-то же должен готовить. Потом — привыкла. Потом — устала. А в этом году просто смотрю на эти кастрюли и понимаю: больше не хочу. — Танюха!

Я стояла у окна, прижав к груди чашку с липовым чаем, и смотрела, как ноябрьский ветер гнёт голые ветки во дворе. За спиной гремел телевизор — какой-то футбол, кажется. Виктор с Борисом сидели в зале, и Борис то и дело взрывался таким смехом, будто ему рассказывали самые смешные анекдоты на свете. Я поморщилась и отпила глоток. Липа успокаивает, говорила мама. Только сейчас никакая липа не помогала. Полтора года назад, когда Виктор сказал: "Переезжай ко мне", — я даже не раздумывала долго. Согласилась почти сразу. Думала — вот оно, наконец-то. После развода прошло десять лет, и я уже свыклась с мыслью, что так и проживу одна. А тут — мужчина, квартира, общий быт. Казалось, что всё начинается заново. Не представляла тогда, что буду чувствовать себя чужой в этих стенах. Что буду ходить на цыпочках, словно в гостях, где задержалась слишком надолго. Когда мы только начали встречаться, всё было по-другому. Виктор приезжал ко мне по выходным, мы гуляли в парке, ходили в кино. Он готовил карт

Когда Николай в пятницу вечером как бы между делом обронил: «Слушай, Галя с Варей к нам на выходные приедут», — я просто кивнула. Ну приедут и приедут. Его сестра с племянницей. Пару дней, сказал он. Не страшно. Страшно стало в субботу в районе обеда. Они приехали не с сумочкой на плече, а словно на месяц эвакуировались. Три чемодана, два пакета с какими-то банками и коробками, ещё сумка холодильная. Галина влетела в квартиру как ураган — обняла брата, меня чмокнула в щёку и сразу: «Ой, Олечка, мы с дороги страшно голодные! Ты не против, если мы быстренько перекусим?» Я улыбнулась. Конечно, не против. Гости же. Пока я разогревала суп и резала хлеб, Варя — девица лет двадцати с вечно недовольным лицом — уже расположилась на диване, вытянув ноги на подушки. Галина ходила по кухне, трогала шторы, заглядывала в шкафчики: «А у вас молоко какое? Обезжиренное небось? Вредно это, Оль, надо нормальное брать». Я промолчала. Гости, говорю же. После обеда Галина с таким видом, будто делает мне одо

Я стояла у плиты и слышала, как за спиной Лидия Петровна рассказывает Алёше про какую-то знакомую, которая «правильно воспитывает детей». Я уже научилась не реагировать на эти намёки. Просто продолжала помешивать макароны и делала вид, что не слышу. Двенадцать лет брака научили меня многому. Например, тому, что спорить со свекровью бесполезно. Что лучше промолчать. Что надо терпеть ради семьи. Дети сидели за столом — Даша делала уроки, Ванька что-то рисовал. Обычный вечер среды. Алексей задерживался на работе, а я готовила ужин для всех. Лидия Петровна приехала с утра, сказала, что соскучилась по внукам. Я знала, что это означает целый день замечаний и советов, но что я могла сделать? Это же мать моего мужа. — Маринка, ты масло в воду добавила? — спросила она, подходя ближе. — А то макароны слипнутся. — Добавила, — коротко ответила я. — Ну да, конечно, ты же знаешь лучше всех, — проворчала она и отошла к холодильнику. — Хотя в моё время мы готовили по-другому. Я стиснула зубы. Сколько