Арина Ветрова | Рассказы для души

Всё случилось неожиданно — не с сына слов, а от соседки Вали, с которой раньше только на улице здоровались. — Зоя, — шёпотом, будто в заговоре, — ты хоть в курсе, что у Андрюши свадьба? — Что? Какая свадьба? — Да ты в соцсетях-то бываешь? В интернете же всё! У Маши там фотки — кольца, торт примеряют, платье кружевное… Вон соседки обсуждают, что у тебя сын — прямо жених завидный. Последние годы общение стало скудным — телефоны, редкие визиты, короткие “меня всё устраивает, мама, зачем тревожишь”. Но я не обижалась — все молодые так, ведь есть у них свои планы, свои заботы. Всё ждала, когда объявит невесту, приведёт “свою Машу”, а я приму, обогрею, научу по-своему пироги ставить да рубахи подшивать. А теперь, не зная куда деваться, полезла в эту их сеть — нашла страницу Маши, и действительно: фото светлые, молодёжь веселится, колечки на руках, подпись: “Готовимся к нашему дню”. Почему не позвонил, почему не сказал, а если б Валя не пришла? Сидела и смотрела в свой телефон — пальцы плоски

— Тут вот, Елена Васильевна, пара вопросов… — сказал нотариус, листая бумаги. — У вас ведь сын один? — Конечно! — я даже удивилась. — И, собственно, только мы с Виктором… — Понимаю, понимаю. Просто по закону указывается иная наследница — дочь Виктора… Не волнуйтесь, такие формальности иногда всплывают неожиданно. Вот её данные: Татьяна Викторовна... Ледяной ком в груди. Дочь? Виктора дочь? Это шутка? Нет, ошибка. Я сразу улыбнулась, голос дрогнул: — Тут опечатка, не иначе. Нотариус пожала плечами: — Всё, что вижу в официальных данных… Корпус коридора поплыл перед глазами. Январское солнце полосой легло на папку с бумагами — и словно выжгло на ней: "Татьяна Викторовна Иванова, 1991 года рождения". — Мам, всё хорошо? — Сын ждал меня в холле. Я промолчала. Сын что-то рассказывал о работе, а я слышала сквозь туман. Картинки прошлого крутились в голове, обрываясь на фрагменте “Татьяна Викторовна... дочь...” Я ждала Виктора, как раньше ждала после его командировок. Состояние — будто тебе пр

Переезд — это всегда немного прощание. Со старыми стенами, запахами, привычным полумраком коридора. С картонными коробками, пылью, случайно найденными фотографиями в потрёпанных конвертах. Для меня, этот переезд был как чистый лист — редкая возможность что-то пересмотреть в себе. Катя смеялась, примеряла взрослеющее терпение: — Мам, у нас бабушкино наследство! Сейчас разыщу клад! — и, как всегда, с искренностью ребёнка. В шкафу, среди вязанных кофточек и норкового воротника, который так раздражал меня зимними вечерами, я случайно наткнулась на коробку. Обычная, картонная — но почему-то перевязана лентой, аккуратно, туго. На крышке — ни надписи, ни имени. Я протянула руку, стянула коробку вниз. Сердце — стук-стук-стук, без причины… Хотя, казалось бы, что там — старые платки да безделушки. — Мам, смотри, что там? Открыла. Глазам не поверила: в коробке лежали изящные серьги, кулоны, браслетики, старые письма, любовно перевязанные ленточкой… И праздничные открытки — “Ирине от любимого Пети

Иногда самый обычный день переворачивает всю жизнь — до мелочей. Утро было с лёгким шумом ветра за створками окна, с запахом варёного кофе и несобранных, разбросанных по дивану газет. На кухне пахло лавандой и пудрой, на подоконнике, как всегда, стояли сухие ветки шалфея. Валентина Ивановна уже доставала из коробки конверты — прошлогодние, как шашки, письма и пожелтевшие карточки. — Танюш, ты помоги мне, пожалуйста, разберём чуть-чуть, — попросила она. Я устроилась за столом, ворошила чужое прошлое — на старых фото и друзья молодости, и мой школьный товарищ Серёжа, держащий за руку свою домашнюю кошку, и мы с ним — босоногие, в штанишках по колено. Смеялись, перебирали: “А это когда было? Где это мы?!”, узнавали друг друга в детских мордашках — и от этого стало уютно. Но внезапно Валентина Ивановна вынула из груды чёрно-белых снимков одну фотографию, аккуратно, двумя пальцами, будто боялась её повредить. Там — моя мама, Мария. Молодая, улыбается что-то про себя, тонкие тёмные волосы,

Что-то странное бывает в пустых комнатах после ухода близкого человека. Вещи матери — аккуратно сложенные платки, старая брошь, письмо с пожелтевшими краями, записка “Не забудь полить цветы” на холодильнике — они будто всё ещё дышат. Сердце глухо стучит в груди — всё кажется не по-настоящему. День похорон — как в тумане, будто из-под воды. Родственники приезжают, соседи приносят пироги, в прихожей перестук каблуков. Я устала только здороваться — каждое слово выдавливается сквозь комочек в горле. И тут — в узком коридоре вдруг появляется мужчина лет пятидесяти, смущённый, невероятно чужой на фоне всех этих родных лиц. Он нерешительно находит момент и тихо, едва слышно, говорит мне: Он протягивает меня папку с документами. Я не сразу понимаю смысл услышанного: сын? Какой сын? Про что он говорит вообще? — Вот… мои бумаги. Свидетельство о рождении… Фотографии… Я вырываю папку из его рук и смотрю — действительно: в свидетельстве имя моей матери. Фотографии женщины — совершенно молодая мама

Это случилось так буднично, что поначалу не поверила: звонок — «Вера Сергеевна, зайдите в отдел кадров», а за дверью уже ждали начальница и настороженная девушка из кадров. Лица у всех какие-то виноватые, глаза бегают, на полке пластиковый стакан с пластиковым чаем — привычно, вроде, но вдруг… — У нас сокращение, Вера Сергеевна, вот — уведомление... — произносит начальница, не встречая моего взгляда. Глухо в ушах — будто кто-то хлопнул стеклянной дверью, а я осталась по ту сторону. За месяц до пенсии! Даже не дослушала их объяснений про «оптимизацию», про «новую кровь», слова мимо ушей пролетали: молодые кадры, рынок, спасибо за верность… Старалась говорить спокойно — внутри бушевал ураган обиды и негодования. Хотелось крикнуть: — Почему я? Я ведь всё отдала этому заводу, этим людям! Но руки дрожали, лицо горело от унижения. В приёмной мелькнула новая девчонка, которую позже представят как мою «преемницу». Я, конечно, знала — молодёжь сейчас нарасхват, особенно когда «опыт идет в нагру

Жизнь иногда меняет планы не спрашивая. Октябрь начался с дождя и мелкой сырости, а закончился внезапным звонком дочки. Обычно звонила по выходным — спросить, как здоровье, что нового у соседок, напомнить купить Саше куртку подлиннее. Но в этот раз голос был суетливый, чужой. — Мам, только не волнуйся! Мне… срочно нужно ехать, командировка на месяц, максимум на два, ну может чуть больше… Я Сашу оставлю у тебя, ты же не против? Не против? А как тут быть против — если речь про внука? Конечно, останется. Дочкин чемодан в коридоре стоял рядом с рюкзаком Сани: новые кроссовки, коробка акварели, любимый медвежонок с оторванным ухом. К вечеру квартира опустела, Саша хмуро молчал, смотрел в окно, почти не заглядывал ко мне в комнату. “Месяц — быстро пролетит”, успокаивала я себя. Даже не сомневалась — дочь, как всегда, всё устроит. Всегда же детям первее всех. Но вот уже декабрь — Новый год на носу, а вместо чемодана на пороге раз в неделю — короткий звонок, дежурное: — Привет! Как у вас? У ме

Есть такие фразы, что прожигают душу насквозь, долго не дают снять тяжёлое оцепенение. Помню тот день, словно вчера: городской шум за окном, кофейные разводы на столе, запах усталых бумаг и его голос — громкий, недовольный, металлический. “Без меня ты — никто. Никому не нужна. Не сможешь нигде и никогда.” И всё это — при всех, да чтоб наверняка. Глядел в упор, в глазах — злость, в губах — презрение, а в голосе… Фатальность, которая меня раздавила. Я стояла, цепляясь за поручень кресла. Перелистывала в уме выстраданные годы: и как вместе начинали, и сколько ночей без сна, и все его “требую, хочу, уволю”. А тут вдруг всё обрушилось. Перед людьми плакать невозможно, себя жалеть — поздно. Только одно оставалось: уйти. Какая уж тут гордость или амбиции... Вера, — шептала я, засыпая на новом месте, — если уж никто, то кто ты теперь? Жизнь, что сперва оглушила своей пустотой, постепенно наполнилась новыми звуками — неласковыми, но честными. Я словно бы снова училась ходить: шаг вперёд — страх

Как часто мы боимся своих слабых сторон. Долго прячем под домашним уютом, под детскими рисунками на холодильнике, под правильными “доброе утро”, что внутри уже давно — не утро. С виду — семья, муж, ребёнок, обязательная свекровь, традиция в выходные вместе пирог печь… В общем, “нормальная жизнь”. Но однажды всё рушится не из-за большой беды, а из‑за пары фраз, сказанных чужими — или не совсем чужими — на глазах у всех. Родительское собрание… У кого из нас оно не вызывало дрожи в коленках? Вот и я — Ирина — шла в класс с привычной тревогой. Вроде бы всё как всегда: парты, мелькают знакомые лица мам и нескольких отцов, шуршание бумаг, учительница ласково кивает. Я стараюсь уйти в тень: пусть другие обсуждают оценки да поведение, лишь бы без лишнего внимания. Мой сын, Димка, не отличник, конечно, но старается — и я за него всегда горой, даже если и не умею громко хлопать дверьми. Моя свекровь, Тамара Степановна, всегда отличалась характером. Голос высокий, резкий, походка царская, губы по