Чтецъ

Чеслав Милош. Порабощенный разум / Пер. с польск., предисл., примеч. В. Л. Британишского. - СПб.: Алетейя, 2003. - 285 с. Чеслав Милош - великий польский поэт. В 1980 году он был удостоен Нобелевской премии по литературе. Лежащая перед нами книга принадлежит к лучшим образцам интеллектуальной прозы. По ясности изложения и глубине мысли она сопоставима с философскими произведениями Камю и эссеистикой Оруэлла. Вряд ли этот трактат когда-нибудь потеряет актуальность. Милош затронул в нём проблему писателей, обслуживающих интересы диктатуры. Казалось бы, широко образованные люди, работающие в сфере художественной культуры и сами являющиеся творцами культурных ценностей, провозглашающие гуманистические идеалы, должны встать на сторону эксплуатируемых и гонимых, лишенных прав и достоинства, возвысить свой голос против жестокости и несправедливости. Но вместо этого они выступают защитниками власти, оправдывая политическое насилие с помощью сложнейшей умственной эквилибристики. Милош не пона

Анатоль Франс. Самые чудовищные преступления совершаются во имя добра. Люди постоянно придумывают себе "священные ценности", ради которых готовы проливать реки чужой крови. Фанатики всех мастей одержимы нравственностью и высокими идеалами справедливости. Но как же получается, что эти идеалы превращаются в источник нечеловеческой жестокости? И кто те люди, которые громко заявляют о своей любви к человечеству и одновременно отправляют на смерть десятки тысяч ни в чём не повинных обывателей? К чему приводит абсолютная власть идеологии над человеческим разумом? Как происходит процесс переплавки традиционной морали в её противоположность, когда семейная привязанность и дружба объявляются преступлениями, а предательство и доносительство возводятся в ранг добродетелей? Какие мысли крутятся в голове патриота, приговаривающего к смертной казни друзей и родственников? Об этом философский роман Анатоля Франса "Боги жаждут". Анатоль Франс. Боги жаждут / Пер. с фр. Бенедикта Лившица; сопроводит. ст

Что такое концлагерь? Прежде всего это инструмент террора, но в то же время это своеобразная лаборатория, в которой тоталитарный режим проводит свои безумные эксперименты над обществом. В институте концлагерей воплощается антигуманистическая сущность тоталитаризма. Именно в концлагере происходит радикальная переоценка ценностей и "смещение масштабов". Именно здесь мы наблюдаем расщепление привычной морали и возникновение на её месте морали лагерной, концентрирующей в себе всю мерзость человеческих отношений. Это особый мир, в котором поощряется жестокость и насилие, а сострадание и взаимовыручка караются. В концлагере виноват обиженный, а не обидчик. Чем лучше человек работает, тем больше от него требуют, чем он порядочнее, тем больше его навьючивают и бьют. Унижения и убийства превращаются в повседневную рутину. Производство смерти становится нормой жизни для всех: и для охранников, и для заключенных. Концлагерь стирает границы: его жертвы порой неотличимы от палачей. Многих уцелевших

Философическая прогулка. Люблю книги, которые дарят чувство освобождения и позволяют (хотя бы ненадолго) возвыситься над бытовухой и поразмышлять о чём-то серьёзном; книги, пробуждающие сознание от "апатического полусна" повседневной рутины и несущие в себе мощный заряд здорового критицизма, позволяющего взглянуть на окружающую действительность как бы со стороны. Алексей Макушинский написал именно такую - интеллектуальную, философски-отстранённую, спокойную. Едва начав её читать, сразу же выпадаешь из колеса сансары тошнотворных новостей. И понимаешь, насколько же устал от поверхностной болтовни журналюг, глубокомысленного бреда политологов, экспертов и аналитиков, от различных самопровозглашенных гуру и учителей жизни, от нескончаемого гула этой гигантской фабрики глупостей и стереотипов. Первое, на что обращаешь внимание, когда открываешь "Предместья мысли", - это оригинальный стиль автора. Длинные предложения с обилием скобок и уточняющих конструкций погружают в гипнотическое состо

Многие считают этот роман Фицджеральда неудачным, но я не согласен с такой оценкой. На мой взгляд, "Прекрасные и проклятые" - великолепно написанная книга: в ней всё просто, понятно и серьёзно. Это крепкая, надёжная классическая проза, затрагивающая общечеловеческие проблемы, актуальные во все времена. Эту книгу будут читать, не взирая на самые суровые приговоры профессиональных критиков и глубокомысленные рассуждения литературоведов, ибо написана она, в конечном счёте, не для них, а для обычных людей, ищущих ответы на сложные вопросы, которые подбрасывает жизнь. Кто бы что ни говорил, а Фицджеральд писатель первоклассный. У него всегда найдётся для читателя какая-нибудь важная мысль или идея, способная возвысить произведение до подлинной трагедии. По трагизму роман "Прекрасные и проклятые" не уступает "Великому Гэтсби". Эта история о том, что жизнь - штука серьёзная. Она не прощает ошибок. За неправильные поступки, ложные ценности и ошибочную философию рано или поздно придётся плати

Из-под пера современного французского писателя с африканскими корнями Давида Диопа вышла воистину жестокая книга, наполненная омерзительными сценами насилия, которые впиваются в сознание, как занозы, и долго не дают забыть о себе, терзая воображение. Читатель не найдёт в ней описаний масштабных сражений и социологического портрета "потерянного поколения". Впервые он посмотрит на Первую мировую войну глазами африканца, а не европейца. Перед нами исповедь чернокожего солдата из Сенегала, воюющего в составе французской армии. Его зовут Альфа Ндие. Он начинает свой рассказ с описания мучительной смерти своего близкого друга, "больше чем брата", Мадембы Диопа. Во время очередной атаки, продвигаясь по ничейной земле, Мадемба натыкается на убитого противника и решает удостовериться, действительно ли тот мёртв. Он не хочет, чтобы потом кто-то из его товарищей получил удар в спину. Думая о безопасности других, Мадемба забывает о своей собственной. Внезапно противник "оживает" и штыком, который

С огромным удовольствием прочёл сборник восхитительной прозы аббата Прево (1697-1763). В него вошли "История кавалера де Грие и Манон Леско", менее известный роман "История одной гречанки" и шесть новелл. Прежде всего хочется отметить поразительное совершенство формы этих произведений, их тщательную отделку, продуманность, выверенность. Удивительно красив, изящен и гибок язык, которым они написаны. Прево присуще исключительное чувство меры и такта. Его проза воплощает в себе всю прелесть классического искусства с его точностью и равновесием, но при этом она динамична и не суха. Философские размышления органично вплетены в повествование и не заслоняют собой сюжета. А сюжет выстроен просто мастерски: вы не можете оторваться от текста до тех пор, пока не дочитаете его до конца. Существует стереотип, согласно которому литература XVIII века насквозь рационалистична, а потому скучна и безжизненна. Это глубоко ошибочное представление. Писатели эпохи Просвещения были проницательными психол

Русский философ Георгий Петрович Федотов однажды заметил, что первыми идею свободы предают интеллектуалы. XX век даёт множество примеров того, как люди умственного труда - писатели, философы, социологи - становились трубадурами кровавых диктатур. На эту тему написаны замечательные книги. Навскидку можно вспомнить "Порабощенный разум" Чеслава Милоша. Однако работа Ральфа Дарендорфа посвящена не оппортунистам и попутчикам, а тем публичным интеллектуалам, которые не позволили одурманить себя тоталитарным идеологиям. Его внимание сосредоточено на судьбах Раймона Арона, Исайи Берлина и Карла Поппера. Дарендорф пытается ответить на вопрос, почему эти мыслители смогли устоять перед соблазнами несвободы, в то время как большинство их коллег поддалось им. Под соблазнами несвободы автор понимает прежде всего фашизм и коммунизм. Он подчёркивает, что слово "соблазн" выбрано им неслучайно. Оно предполагает притягательность. "Политика несвободы заманивала: она не просто использовала фактор материал

"Курортник", "Поездка в Нюрнберг", "Странствие". Эта небольшая книжечка примечательна тем, что в неё вошёл впервые переведённый на русский язык сборник стихов и лирической прозы "Странствие". Мы можем убедиться, что Гессе был ещё и талантливым поэтом. Что касается его глубоко психологичных, исповедальных, изысканных дневниковых отчётов "Курортник" и "Поездка в Нюрнберг", то и их не часто встретишь на полках книжных магазинов. Все три вещицы превосходны. Они дарят чувство освобождения - как раз то, чего ждёшь от искусства. Главное здесь не сюжет, а размышления автора, ищущего опору в хаосе бытия. Читатель становится соучастником его напряженной интеллектуальной работы, направленной на преодоление душевного кризиса. Вместе они находят спасительный выход из экзистенциального тупика. Через всё творчество Гессе сквозной нитью проходит тема конфликта между "духом" и "жизнью". В "Курортнике" она раскрыта с исчерпывающей полнотой - конструкция произведения держится на борьбе этих противополож