Предание.ру

Наш рождественский цикл в этом году посвящен детским годам Иисуса Христа. Детство Иисуса прошло в Египте и Назарете. Об этих годах мы знаем очень мало. Матфей не говорит о них ни слова, а Лука весь период жизни Иисуса до достижения Им двенадцатилетнего возраста умещает в одну фразу: «Младенец же возрастал и укреплялся духом, исполняясь премудрости, и благодать Божия была на Нем» (Лк 2:40). По смерти же Ирода, — се, Ангел Господень во сне является Иосифу в Египте и говорит: встань, возьми Младенца и Матерь Его и иди в землю Израилеву, ибо умерли искавшие души Младенца.Он встал, взял Младенца и Матерь Его и пришел в землю Израилеву. Мф 2:19–21 Царь Ирод Великий был реально велик и реально «ирод»: его эффективность как правителя могла быть сравнима лишь с его жестокостью. Мы знаем из Евангелия от Матфея, что из-за своей маниакальной зацикленности на власти царь пошел на массовый инфантицид. Знал это и Иосиф — потому и не возвращался с семьей в родные края много лет. Кстати, сколько именн

Райнер Мария Рильке (1875–1926) На языке поэзии можно говорить то, что совершенно невозможно сказать на обычном языке. Райнер Мария Рильке, 150-летие со дня рождения которого мы отмечаем 4 декабря, дерзал подходить к самому краю возможностей поэтического искусства, рискуя говорить о невыразимом — о реальности Бога, веры, молитвы. Другая ирония Поэзия похожа на статую языческого скульптора, который, зная о невыразимости и неописуемости бога, говорит о нем на языке несуразного и даже смешного. «Рогатый бог» из пещеры Труа-Фрер именно потому так нелепо выглядит, что для выражения истины у художника нет «умных» средств. Гераклит сравнивает Логос с играющим ребенком, потому что образы царя, полководца или жреца не исчерпывают того, что можно и нужно сказать о Боге. Притчи Соломона показывают Истину в образе базарной скандалистки, которая не дает покоя прохожим. Премудрость в облике персонажа итальянской комедии 1950-х оказывается центральным образом для понимания Христа… Райнер Мария Рильке

Плод личных размышлений иеромонаха Агапия над событием праздника в контексте пастырской работы и общения с супружескими парами, родителями и детьми. Праздник Введения, по-видимому, не несет в себе такого богословского и сотериологического смысла, как, скажем, Рождество Христово. А предание, подробно описывающее это событие, звучит для многих почти как сказочное повествование. И все же Введение находит отклик в сердцах христиан, живущих спустя столетия с формирования гимнографии и художественной обработки апокрифических историй. Возможно, потому что праздник затрагивает что-то в нашем сознании и сердцах. Что-то, напрямую касающееся нашей жизни. Вертикальное измерение Когда у ребенка формируется осознание своего «я», он становится способен к построению личных отношений с Богом. И, значит, к самостоятельной молитве. Об этом хорошо говорил в своей проповеди на праздник Введения митрополит Антоний Сурожский. Живое общение с Небесным Отцом так же естественно для ребенка, как и общение с ро

Современная проза все чаще говорит на религиозные темы — сюжетно или на уровне интонаций. С доктором филологии Яниной Солдаткиной обсуждаем: откуда взялся запрос, почему авторы уходят в антиутопию и мистику, кто такой «грешный праведник» — он же «герой нашего времени» и как отличить подлинный нерв от симулякра. Попутно — короткий маршрут чтения «сложных» книг. — Есть ли сейчас запрос на разговор о вере в новой литературе? И кто его формирует: читатель, авторы или время? — Парадоксально, но при всей секулярности общества интерес к религиозному заметный. Запрос идет и снизу, и сверху: читатель хочет говорить о вере и опыте Церкви, авторы это чувствуют, а время подталкивает. Но традиция не поощряет прямые описания обрядов и религиозных фигур — поэтому и появляется все это чаще не в лоб, а через мотив, аллюзию, тональность. Хотя есть и прямой заход. У Евгения Водолазкина в «Лавре» мир монаха показан изнутри. А вот у Алексея Иванова в «Тоболе» евангельский код вынесен в подзаголовки — «Мно

О великом человеке мы знаем обычно с памятниково-этикеточной стороны. Николай Иванович Пирогов — великий хирург-практик, ученый-медик и реформатор медицинской службы — в своих воспоминаниях и письмах предстает как яркий рассказчик, остроумный, принципиальный до упертости, но внимательный к людям; как любящий муж и отец. Но еще меньше Пирогов известен как оригинальный религиозный философ, который ставит вопросы о реальности нашего «я», о вере и свободе, о материи и духе, о вере и бессмертии. Именно об этом мы с ним и беседуем — конечно, не напрямую, а используя в качестве «спиритического стола» его самые значимые труды. — Николай Иванович, знаете, что меня больше всего волнует? То, что люди не верят в Бога, это психологически понятно. Но вот то, что они отрицают реальность собственного «я», сводя его к эпифеномену органического бытия… скажем так, печалит. Выходит, что они не видят наиболее достоверного из того, что мы можем знать — самих себя? — Да, научному эмпирику, при индуктивном ме

В предыдущей статье я рассуждал о том, почему дистеизм представляет собой серьезный вызов для современного христианства. И осторожно заметил, что человек в действительности никогда не ищет равнодушного или враждебного Бога — напротив, ему нужен любящий и благосклонный. Сегодня я хотел бы показать, что христианское богословие не сводится к извлечению знаний о Боге исключительно из священных текстов. Более того, я утверждаю: священные тексты вторичны по отношению к той цели, ради которой мы их читаем. Проблема дистеизма состоит в том, что в богодухновенных книгах всеблагой Создатель порою предстает в образе сурового царя, который убивает живых существ или отправляет их на вечное наказание, не считаясь с их представлениями о справедливости и любви. Попытки прочесть такие истории аллегорически сами по себе ничего не меняют, ведь Церковь не выработала метода, как именно она определяет, что относится к аллегории, а что — нет. Путь, который предложили некоторые читатели, в стиле «мы не знаем

115 лет назад, 20 ноября 1910 г. почил Лев Толстой. Слишком известно, какого рода резко критические оценки его религиозно-философское наследие встретило с православно-христианской стороны. Тем более интересно узнать православно-христианские оценки противоположного толка: не с тем, разумеется, чтобы записать Толстого в православные богословы, но чтобы понять, что православная оценка его наследия носит более сложный, объемный, глубокий характер, чем то обычно думают. И главным прибытком здесь было бы понимание, демонстрация того, что на те вопросы, что некогда задал великий писатель и пререкаемый религиозный мыслитель, у Православной церкви есть ответы, которые быть может устроили бы и его самого, если бы он смог бы с ними ознакомится — как могут это сделать ныне мучимые этими и подобными вопросами. Для этого мы подобрали восемь примеров христианской рецепции наследия Льва Толстого и даже, можно было бы, пожалуй, заостряя сказать — восемь текстов, показывающих черты традиционной правосл

Православное христианство в первую очередь ассоциируется с аскетизмом, смирением, жертвенностью. Служить другим, забывая о себе, как кажется, намного более правильно, чем о себе заботиться. Однако разумная забота о себе, включающая программу саморазвития, не имеет никакого отношения к эгоизму и себялюбию. Об этом рассуждает и приводит конкретные примеры наш постоянный автор иеромонах Агапий (Голуб). Мы живем в обществе, где далеко не каждый человек может позволить позаботиться о себе — в силу социальных и экономических условий. Но даже когда для этого есть возможности, многим людям все равно сложно быть заботливым и чутким к себе. Причина проста — этому нужно учиться. Речь идет не только и не столько о каких-то удовольствиях. Забота о себе подразумевает заботу о своем развитии в разных сферах жизни. А к этому многие из нас непривычны. И потому на первых порах от нас может потребоваться преодоление нежелания и лени, которые кроются за сетованием об усталости, нехватке времени, отсутстви

«Что такое кино, никто не знает, хотя мы всю жизнь им занимаемся», — говорит герой Кирилла Полухина в фильме Романа Михайлова «Отпуск в октябре». Шутка, за которой усталость и растерянность. Чем дольше находишься внутри этого мира, тем меньше понимаешь, что с тобой происходит. И почему ты все еще здесь. Для меня этот фильм стал серьезным триггером, хотя я уже давно не внутри. Две начинающие актрисы ходят на кастинги, снимаются в криминальных сериалах, живут в вечном ожидании шанса. И вот наконец им предлагают участие в грандиозном международном проекте. Съемки — сначала под Петрозаводском, а потом вроде бы в Индии. Со стороны все это кажется разводом. Но девушки настроены решительно. В аэропорту Петрозаводска их встречает энергичная ассистентка. Она предлагает им ехать в закрытой фуре сразу на площадку. Одна из девушек остается, другая едет. Кажется, дальше будет что-то в духе «Похищены и проданы», но нет. Город, куда попадает Света (Мария Мацель), затянут густым туманом, в нем живут