"О НАШЕЙ МАМЕ (12.

07.1912 - 21.05.2002гг.)".
СТРЕЛЕЦКАЯ КАЗАЧКА
Высокая, статная, тридцатисемилетняя красавица, похоронив в конце марта 1950-го года на Биткуево своего мужа – инвалида войны и, оставшись одна с пятерыми малолетними детьми, всю свою дальнейшую жизнь то «избы горящие тушила, то коней останавливала на скаку».
Это про нашу маму, Лефтаеву (Лебедеву) Ольгу Викторовну. Впрочем, одну из миллионов многодетных женщин-матерей, оставшихся после войны без мужа - как на плоту в открытом море с многочисленной, громкоголосой, но неподготовленной и беспомощной командой.
Она в последующие свои годы отказала в сватовстве нескольким местным «самостоятельным» мужчинам, сознательно обрекая себя по жизни на роль и мамки, и папки, а по вдовьей доле и бабы, и мужика.
Родилась мама в Петров день – 12 июля 1912 года в селе Стрелецкое, Троицкого района, Челябинской области в зажиточной казацкой семье. Её отец, Виктор Алексеевич Лебедев, имел лучшую тройку коней в деревне.
Одновременно у него была странная прихоть, которая держала в напряжении и страхе всю семью: он любил лихо на своих вороных въезжать во двор усадьбы, ни на минуту не останавливаясь перед воротами.
Поэтому его супруга Дарья Ивановна и трое их детей, Петя, Оля и Васятка, должны были встречать своего крутого нрава отца с открытыми настежь воротами. Заслышав издалека звон колокольчиков подъезжающей отцовской тройки, они наперегонки бежали к воротам. Опоздав, получали кнута.
Наш дед и его старший сын Пётр не приняли советскую власть и воевали на стороне белых. В конце гражданской войны старший мамин брат умер от тифа, оставив на волю судьбы и Бога больную жену с пятью «мал мала меньше» мальчишками.
На Южном Урале повсеместно устанавливалась советская власть. Дед был тяжело ранен в окрестностях соседнего села Степное. По этой причине наша бабушка не могла перевезти своего мужа в деревню и показать его врачам.
Дед лежал в шалаше в зарослях талы (так местные жители называли прибрежные заросли ивы) на берегу Уя, в полутора километрах выше Стрелецкого. Бабушка ночами навещала его и лечила в основном народными средствами.
По иронии судьбы она не могла даже похоронить его по христиански: сельское кладбище было закрыто для белогвардейцев.
Иначе сложилась судьба младшего маминого брата – Василия Лебедева. С первых дней войны в июне 1941 года он ушёл добровольцем на фронт. Демобилизовался в 1946-м. Воевал на Прибалтийском фронте артиллеристом, был ранен. Награждён орденом Красной Звезды.
Шестнадцатилетней девчонкой в конце 1920-х годов наша мама с подружками по призыву комсомола уехала на строительство Магнитогорского металлургического комбината.
Через несколько лет в один из своих приездов домой «на праздники» она познакомилась с молодым, красивым секретарём Стрелецкого поселкового совета Иваном Лефтаевым. Наш отец родом из-под Казани, покинуть родные места ему пришлось по причине голода. В 1931 году они сыграли скромную комсомольскую свадьбу.
Празднование маминого дня рождения совпадало по срокам с началом созревания лесной клубники на открытых солнечных пригорках. В день своих именин она чаще всего готовила бешбармак по рецепту местных казахов – соседей и друзей.
Поила гостей припасённым к этому дню индийским чаем, заваренным из большой жёлтой пачки со слоном, со свежими сливками, пропущенными на своём ручном, безотказном сепараторе-старичке и вареньем из нового урожая клубники.
Она одна из немногих в деревне знала все ягодные и грибные места, и её втайне от нас сваренное варенье, пахнущее всеми земными и неземными ароматами, было самым неожиданным и вкуснющим угощением праздничного семейного стола.
Много позже, уже будучи взрослым, я понял почему наша мама работала в животноводстве и свиноводстве, как правило, в ночную смену.
Основная, ненормированная и беспокойная работа у неё начиналась дома, в семье, с раннего утра и заканчивалась поздним вечером, когда она укладывала спать свою громкоголосую и не всегда послушную ораву ребятишек.
Самыми сложными для неё были стыки этих двух взаимоисключающих рабочих смен.
Выросшая в работящей крестьянской семье, она уверенно вела свой «семейный плот» по жизни. У нас было крепкое домашнее хозяйство: корова, тёлка или бычок, 2 свиньи, овцы, козы, куры, гуси и индюшки – в деревне их все звали курушками.
И, конечно, главным организатором, вдохновителем и несгибаемым толкачём всех хозяйственных работ в нашей семье была МАМА.
Не могу забыть случай из своего детства. Как-то летом она поручила мне присмотреть за нашей курицей с большим выводком цыплят – жёлтыми пушистыми комочками.
Без особого энтузиазма я приступил к выполнению этой обязанности, часто отвлекаясь на «более важные» мальчишеские дела. Вскоре обратил внимание на мирно парящую высоко в небе крупную чёрную птицу.
Завороженно любуясь ею, на короткое время забыл о своих обязанностях. В последний момент я увидел стремительно падающий комок с неба. У самой земли стервятник раскрыл свои полуметровые крылья, схватил цыплёнка и под испуганное кудахтанье курицы взмыл в небо.
Вскоре моя задница испытала горячую встречу с гибким маминым прутом.
Весной мы вручную садили, обрабатывали и копали по 30-40 соток картофеля на питание себе и скоту. С поля вывозили её в мешках на лошадях.
Отборный картофель сдавали государству. Семенной, с куриное яйцо, из-под лучших кустов, хранили отдельно – как зеницу ока.
Огород занимал около 8-10-ти соток на берегу комбинатовского пруда, которые в жаркие дни мы поливали каждый вечер. Воду носили в вёдрах руками или на коромысле.
Радовались, что не вручную косили сено. В нашей семье эту работу на колёсном тракторе выполнял старший брат Володя. Мы с Лёней на конных граблях сгребали его в длинные валки, а следом сёстры с мамой вилами копнили.
Сено вывозили на пароконных фургонах – длинных грузовых повозках с высокими прочными палочными бортами.
В доме у нас практически круглый год не заканчивались мясные и молочные продукты, яйцо, не говоря о дарах огорода и леса. Мама умудрялась в топке очага на потухающих углях выпекать хлеб и выпечку.
Из воспоминаний Галины Пашниной (Печёркиной), проживающей сегодня в с. Еманжелинка, Еткульского района: «В детстве, летом после игр или вечерних посиделок, мы шли к вашему дому, и Лёня (мой средний брат, Галин ровесник) выносил нам круглую, ещё тёплую булку белого вкуснющего хлеба и банку холодного, из подпола, молока. И мы, разломав её руками на равные части, с удовольствием уплетали за обе щеки, запивая молоком по очереди прямо из банки».
Моя двоюродная сестра Галина Корнилова (Лебедева), проживающая сегодня в Целинном, дополняет: «После смерти тёти Оли мы с сёстрами долго бились, экспериментировали с выпечкой шанег. И только через несколько лет поняли, почему у неё получался очень вкусным сметанный верх – налевки».
Мама во время заправки супа выкладывала мясо отдельно в большую алюминиевую чашку и давала его нам каждому в руки. Я любил съедать свой кусок раздельно, прихлёбывая супом.
Обедали мы, как правило, все вместе. Мама ставила на стол большую чугунную сковороду вкуснятины, кринку молока и нарезанный толстыми ломтями свой хлеб - «щёлкать клювом» было некогда.
Уехав на учёбу в Свердловск, в столовых я долго не мог привыкнуть к плавающему в тарелке порционному кусочку мяса. До сих пор режу хлеб к обеду «по-кособродски» - толстыми ломтями, выслушивая при этом ироничные замечания моих родных и близких - горожан.
Нам было интересно наблюдать, как мама к чаю обушком ножа непостижимым образом ловко колола комковой сахар «всё время пополам» на абсолютно одинаковые кусочки, а затем приговаривала: «Берите любой, какой на вас смотрит». Специальных щипчиков для этой цели у нас никогда не было.
Бывая в то время в гостях у друзей я замечал, что мы питаемся лучше, чем некоторые полные семьи.
В начале лета стригли овец. Шерсть отдавали знакомым пимокатам, и перед приходом зимы несколько пар новеньких валенок примерялись их счастливыми обладателями.
Из оставшейся шерсти мама каждому из нас вязала по паре варежек и носок, а из козьего пуха платки на продажу, обычно по предварительному заказу состоятельных женщин.
К зиме годовалую тёлку продавали, а бычка забивали на мясо. В начале зимы кололи обеих свиней, оставляя маленьких поросят к весенней распродаже. Одну тушу оставляли себе на мясо и сало, вторую мама продавала в Троицке (Пласте) на базаре или оптом сдавала в кафе-ресторан. Это было удобнее, но значительно дешевле.
Жители деревни обычно кололи свиней в первое воскресенье декабря, делая заготовки мяса на всю длинную морозную зиму.
...Утром, после пронзительных и прощальных визгов бедных животных, от стаек к пруду на больших деревянных санях свозили свиные туши и копны соломы.
Вся заснеженная площадь пруда, кроме очищенного катка, была занята соломенными кострами. Паяльных ламп в обиходе тогда ещё не было. Свиней палили в медленно и дымно горящей соломе, смывая гарь крутым кипятком и соскабливая при этом её большим острым ножом. В итоге получалось очень вкусное мясо, без запаха бензина.
Уже в натопленном доме тушу свежевали, отделяя при этом внутренности и сало. Мама тут же засаливала его по своим рецептам, раскладывая по всевозможным ящикам.
Вечером на столе, освещённом керосиновой лампой, дымилась большая семейная сковорода жареной картошки с печенью, лёгкими и сердцем. Раскрасневшаяся и довольная хозяйка благодарила умелого, ловкого бойца, не забывая при этом щедро подливать ему бражки.
Мама, несмотря на свой жёсткий характер, имела доброе и отзывчивое сердце.
В первые годы приезда целинников в нашу деревню она пустила на постой семью Уткиных, Николая и Августы, с двумя малолетними детьми. Они жили у нас около года, до получения квартиры в новом двухэтажном доме, вчетвером на кухне, а мы вшестером в комнате.
Однажды ранним зимним утром, собираясь на учёбу в начальную школу, я увидел на кухне около умывальника молодого широкоплечего и мускулистого мужчину.
Он, смущённо и по-доброму мне улыбаясь, снимал с близоруких своих глаз большие роговые очки. Это был Владимир Маслов, житель Карсинского совхоза и студент старшего курса Троицкого ветеринарного института.
Он, как далее выяснилось, накануне, после обеда, пошёл на лыжах в Троицк, но вскоре неожиданно и резко испортилась погода. Сплошной стеной повалил мокрый снег, налипая на стёкла очков лыжника, делая его слепым и беспомощным.
Быстро темнело, Володя заблудился. В середине ночи, вконец измученный и обессиленный, он стоял на пороге входных дверей Кособродского свинарника. Это совершенно в противоположной стороне в сорока километрах от Троицка.
Мама в эту ночь дежурила, у неё должна была опороситься свиноматка. Не раздумывая, она привела ночного лыжника домой. Затопила печку, напоила его чаем с малиновым вареньем, натёрла водкой, уложила на свою кровать и убежала на свинарник.
После работы, придя домой, она увидела на столе благодарственную записку, немного денег и нетронутую бутылку водки на столе.
Через несколько лет к нам в совхоз приехал новый главный ветврач – Владимир Иванович Маслов со своей обаятельной женой, учителем иностранных языков – Мальвиной Ивановной.
Лучшие её ученики, мои одноклассники Василий Фоменко и Валентина Шевченко, пошли по её стопам. Василий с 1981 по 1994 гг. работал в Троицке заведующим кафедрой иностранных языков Южноуральского государственного агроинженерного университета.
…Ближе к осени мы обычно занимались самозаготовкой дров. В этом вопросе, понимая мамино вдовье положение, нам очень помогал лесничий посёлка – Алексей Алексеевич Печёркин.
Мы, пацаны, звали его просто – дядя Алёша. Он воевал разведчиком, вернулся инвалидом войны с медалями за освобождение Праги и за взятие Берлина.
Это был высокий, сильный и красивый мужчина. Весёлый, остроумный, умеющий с юмором, завораживающе рассказывать анекдоты, истории и смешные случаи из жизни односельчан.
Дядя Алёша всегда ездил на лошади, запряжённой в лёгкий ходок. Его уважали, но и боялись - уж очень строго наказывал самовольных порубщиков леса.
Добрая душа - сильные мужики, как правило, все добрые - Алексей Алексеевич по самым низким расценкам выписывал маме на дрова сухостой.
Около двух недель она, Лёня и я двуручной пилой в лесу пилили с корня сухие берёзы и осины, острыми топорами обрубая сучья. Затем крежевали - распиливали на двухметровые подъёмные брёвна. Тонкие стволы рубили топором. Заготовленные дрова аккуратно складывали на удобных лесных полянках. Оставшиеся мелкие сучья сжигали.
Затем мама на конном дворе или у себя на работе брала лошадь, и мы на телеге, возами, прочно перевязанными толстой верёвкой, перевозили заготовленные дрова к дому.
После этого дядя Алёша принимал у мамы наш рабочий участок (делянку) и выписывал наряд к оплате за санитарную очистку леса.
В итоге мы обеспечивали себя на зиму дровами, а мама на заработанные деньги покупала нам с Лёней к школе одежду, обувь и учебные принадлежности, включая учебники.
Уже на месте, у нашего барака, в два топора рубили хворост на дрова. Пилой на козлах распиливали кругляк на чурбаки и тут же кололи их.
Мама иногда присаживалась на крыльце и, нахваливая нас с Лёней, любовалась своими «мужичками». К концу осени большие кучи сухостоя превращались в несколько длинных и высоких поленниц дров, аккуратно сложенных нами под её руководством.
Холодными, снежными и вьюжными зимами мы, не жалея и не боясь, что останемся без дров, подбрасывали их в жаркую топку своего очага …