ОКЕАН МУДРОСТИ

Дядю Сашу Димка сразу невзлюбил и даже больше, он его возненавидел. Мама, нервно перебирая пальцы на руках, сказала в тот вечер восьмилетнему сыну: - Дима, познакомься, это дядя Саша. Мы вместе работаем, а теперь решили, и жить вместе. Димка насупился, ничего не понимая. Это что же значит, этот чужой дядька будет жить тут с ними? - А папа? – Димка зло глянул на маму и покосился на дядю Сашу, стоявшего у двери. - Дима, не начинай! – Мама занервничала ещё больше и даже повысила голос. - Папа приедет! Обязательно приедет! Ты нам не нужен! – Крикнул Димка этому незнакомому дядьке. Слёзы брызнули из глаз, и он побежал в свою комнату. - Дима, сынок. Сколько раз я тебе говорила, твой папа нас бросил. Меня бросил и тебя бросил. Не приедет он больше. Никогда не приедет. А дядя Саша – он хороший. Вот увидишь, он будет о нас заботиться, вы подружитесь. – Мама села рядом с бросившимся на кровать Димкой. Она гладила его по голове, по плечам, говорила тихо и ласково, но Димка не оборачивался, уткнувшись к стене. Он не верил маме и не хотел её слушать. Папа и раньше часто уезжал на долго, на своей большой грузовой машине, но всегда возвращался. Весёлый, с подарками для Димки и мамы. От самых ворот он кричал: «А ну встречай! Посмотри, кто приехал!» и Димка бежал ему навстречу, раскинув руки: «Папка, папка! А что ты мне привёз?» Перед тем, как папа уехал в этот раз, они с мамой о чём-то долго говорили на кухне. Мама всхлипывала, а папа твердил: «Мариш, не надо сцен, ты знала, что у меня семья. Мне надо думать об этом». Димке тогда было шесть, он не понимал, почему мама плачет, ведь папа говорил про них, про их семью, про него и маму, ведь так не бывает, чтоб была какая-то ещё семья. Димка уже засыпал, а наутро, когда проснулся, папы не было. «А когда он вернётся?» - спросил он маму, которая в то утро была задумчива и часто вздыхала. Димка не поверил, когда мама объяснила, что папа больше никогда не приедет. Что у него другая семья, другая жена и другие дети, а они с Димкой ему больше не нужны. Димка тогда очень сильно разозлился на маму, плакал и кричал, что она всё врёт, папа любит его и обязательно приедет. Димка ждал уже очень долго, а папа всё не приезжал. Мама цыкала на него, если он спрашивал об отце. А теперь в их доме появился этот дядя Саша. Мама ушла. Димка слышал, как на кухне дядя Саша сказал: - Марин, не надо было, так. Надо было его как-то подготовить. - Ничего. Привыкнет. Всё образуется. – Отрезала мама. Утром за завтраком дядя Саша сидел с ними. Хвалил яичницу, зажаренную на сале, будто это было что-то необыкновенное. Мама улыбалась, подливая ему горячий чай. - Дим, а хочешь, я тебя в школу отвезу, порулить дам? – Предложил дядя Саша. - Сам дойду. – Буркнул Димка. Папа тоже давал Димке посидеть за рулём его большой машины, правда она была не заведенная и никуда не ехала, но Димке нравилось крутить руль, трогать разные рычажки и кнопочки, представляя, что он едет куда-то за самый горизонт. А от этого дяди Саши ему ничего не надо. Дядя Саша настаивать не стал, а мама не сделала замечание, что Димка грубит. Димка давно привык ходить в школу сам, мама работала на комбинате в ближайшем городке, и, торопясь на автобус, кричала уже у дверей: «Димка, вставай! Завтрак на столе!» Вместе завтракали они только по выходным. Хоть Димка и был зол на дядю Сашу, всё же любопытно стало, какая у него машина. Поди такой же старый жигуль, как у соседа деда Семёна, который тот заводит раз в месяц, чтоб съездить в город на большой рынок. Но нет, у дяди Саши оказалась красивая серебристая машина, в которую они с мамой сели и поехали в сторону города, мама при этом помахала сыну рукой, а дядя Саша бибикнул. Димка не помахал в ответ и не улыбнулся, он нахмурился и зашагал в другую сторону. Через два дома на лавке его ждал закадычный друг Севка. - Да, не повезло тебе. Сейчас начнёт воспитывать. – Протянул Севка, почёсывая затылок. Это произошло автоматически, при одном только воспоминании Севки о его отчиме. Дядя Гриша жил с ними уже года четыре. Он много пил, постоянно кричал на Севку и частенько отвешивал подзатыльники, по поводу и без. Мать за Севку не заступалась, она и сама частенько выпивала вместе с мужем, и считала, что мужчина больше понимает в том, как воспитывать другого будущего мужчину. Димка представил себе, что дядя Саша может оказаться таким же, и стал ещё мрачнее. Мама его не пила и всегда была доброй и весёлой, хмурилась, только когда Димка говорил о папе. Но переживания Димки оказались напрасными. Дядя Саша не пил. После работы и в выходные он, насвистывая, всё что-то ремонтировал и мастерил. Всегда звал Димку помочь, но Димка бурчал в ответ: - Больно надо. – И уходил, а потом тайком наблюдал за дядей Сашей, у которого всё получалось ловко и справно. Дом и двор потихоньку преображались с его лёгкой руки. Мама радостно прижимала руки к груди, теперь она чаще смеялась и улыбалась. А Димка злился и нарочно прятал инструменты, гвозди и прочее, а потом исподтишка наблюдал за дядей Сашей, ждал, что тот разозлиться. Но дядя Саша не злился, не ругался, не обнаружив чего-либо на привычном месте, он усмехался и говорил: «Домовой, домовой, поиграй, да отдай», подмигивал Димке и шел искать нужное в другом месте. И всегда находил. Вечером за ужином дядя Саша спрашивал у Димки, как дела в школе, не нужна ли помощь с уроками. - Нормально. Сам справлюсь. – Всегда нехотя отвечал Димка. Севкин дядя Гриша никогда не предлагал помочь, но за двойки Севка всегда отхватывал. Димка привык учиться сам, понимал, что маме некогда сидеть с его уроками, столько всего ей нужно было переделать по хозяйству, да и на работе она уставала. А теперь у мамы стало больше свободного времени, но когда она предлагала Димке вместе почитать или посмотреть передачу, он отказывался. Всё ещё злился на неё за предательство папы. В тот день Димка с Севкой подрались с мальчишками из пятого класса. Так из-за мелочи, потом даже помирились, но синяк под глаз Димка успел получить. - Дима, может быть, тебе нужна помощь? Хочешь, поговорим об этом? – Предложил дядя Саша, и вид у него был серьёзный, он не улыбался весело, как обычно. - Ничего мне от вас не нужно. – Фыркнул Димка и, недоев ужин, ушёл в свою комнату. - Это же мальчишки, наверняка, ничего страшного, вечно дерутся. – Услышал он голос мамы. - Если это просто драка, и дрались один на один, так бывает, да, пусть учится давать сдачу. А если у него проблемы и его обижают? – Задумчиво спросил дядя Саша. – Ему итак сейчас не просто, из-за нас. Если такое повториться, я всё же схожу вечером к его учителю, но так, чтоб никто не знал, поговорю, вдруг, мы чего-то не замечаем. Мама согласилась, а Димка сидел и думал: «Надо же, защитник нашёлся! Да я сам во всем без вас разберусь!» А утром он незаметно положил соль в чай дяди Саши, по-глупому, от злости, но положил. Дядя Саша всегда пил чай без сахара, поэтому, он, конечно, сразу поймёт, что не перепутал случайно соль с сахаром. Пусть поймё, пусть знает, что ему тут не рады и помощь его не нужна. Дядя Саша, понял, но виду не подал, спокойно вылил чай и заварил новый: - Остыл, ничего страшного. – Пояснил он удивлённой Марине. Димка и другие хитрости придумывал, чтоб насолить и в прямом и в переносном смысле дяде Саше, но тот никогда не злился, не начинал кричать или обвинять кого-то, улыбался, исправлял, что можно было исправить, и не сокрушался о том, что исправить было нельзя. Так закончилась осень, прошла зима, наступила весна. Димка уже давно пришёл из школы, а мамы и дяди Саши всё не было. Димка уже начал волноваться, когда увидел за окном свет фар, но дядя Саша приехал один. - Где мама? – Настороженно спросил Димка. - Дима, ты только не волнуйся. Мама в больнице, она пробудет там некоторое время, а мы пока сами похозяйничаем. – Усадив Димку напротив, попытался объяснить дядя Саша. - Что с ней? – Димка не на шутку испугался. - Ничего страшного. Понимаешь, у тебя скоро появится братик или сестричка, маме нужно просто беречь себя. – Дядя Саша старался быть тактичным. Марина была уже на четвёртом месяце, но они всё не решались сказать о предстоящем пополнении Димке, видя, что он всё ещё в штыки воспринимает текущие перемены. Но сегодня на работе ей стало плохо, Александр отвёз её в больницу, врачи рекомендовали стационар. Димка напрягся, услышав такую новость. Сначала мама привела этого дядю Сашу, теперь у них появится свой другой ребёнок, а как же Димка? Теперь он маме совсем будет не нужен. Нет, Димка это терпеть не будет, он уйдёт из дома, решено, уйдёт насовсем. Так думал Димка, пока дядя Саша разогревал ужин и старался говорить о чём-то с мальчиком. Чуть позже, Димка тихонько сложил в рюкзак некоторые свои вещи, а когда совсем стемнело, выскользнул за дверь. Он решительно зашагал по тёмным деревенским улицам. Шёл и думал, что вот вернётся мама домой, а его нет, тогда-то она пожалеет, что привела в дом этого дядю Сашу. И чем дальше он отходил от дома, тем больше эти мысли сменялись другими. Дядя Саша, вообще-то, мужик ничего, и дом в порядок привёл, его, Димку и на рыбалку с собой звал, и в лес за грибами, и машину ремонтировать просил помочь, будто Димка в этом что-то понимает. А на Новый год вертолёт купил на радиоуправлении. Мама бы такой классный не купила, она в вертолётах ничего не понимает, да и дорого, а в Деда Мороза Димка давно не верил, он же не маленький. Да и мама теперь улыбается чаще и устаёт меньше. А папа… вот уже третий год не приезжает. Да и раньше, приезжал редко, на день-два. И Димку обнимал только в пороге, дарил какую-нибудь мелочь, и никогда даже не спрашивал, как у сына дела. Ел, иногда пил, много смеялся на кухне, пока мама хлопотала возле него. Один раз мама пожаловалась, что полка на кухне обвалилась, он только усмехнулся: «Дело наживное» и не починил. Мама сама потом вбивала гвозди, отчего полка потом долго висела криво, пока дядя Саша не сделал. Димка окончательно призадумался. Даже остановился. И тут под ногой его что-то хрустнуло. Димка только сейчас понял, что вместо моста, пошёл прямо по зимнику через реку на окраине деревни. Зимой многие так ходили, но сейчас уже весна, лёд подтаял, Димка знал, что лёд может не выдержать, просто задумался. Сердце его забилось чаще, он повернулся, чтоб аккуратно двинуть обратно, лёд затрещал сильнее… Александр заглянул в комнату Димки перед сном. Парень итак переживает, ершиться, хоть Александр и старается найти к нему подход, а тут ещё такие новости. Димки в комнате не было, как не было и школьного рюкзака, а около шкафа валялись скомканные вещи. Эх, чего удумал, из дома ушёл. Александр понял всё сразу. Накинув куртку, он поспешил к машине. Сперва он заехал к Севке, но у друга Димки не оказалось. Надо было торопиться, лес за деревней небольшой, так полоска, но могло случиться всякое. Александр уже подъезжал к мосту, когда заметил тёмную фигурку поодаль на льду. Он остановился и вышел из машины. - Дядя Саша! – Услышал он испуганный крик Димки, тут же лёд под мальчиком раскололся, Димка скрылся под водой. Вода была холодная, зимняя одежда моментально намокла и потянула ко дну, но Димка из последних сил схватился за ледяной край и вытянул голову. Он видел, что дядя Саша уже приближается к нему. - Держись, сынок. Держись, я сейчас. – Просил он, и Димка отчаянно держался. – Вот и всё, сынок. Всё позади. – Ближе к берегу уже можно было идти, Александр торопливо шёл к машине, прижимая к себе дрожащего и испуганного Димку. Димка уже понял, что всё позади. Совсем всё. - Папа. – Прохрипел он и прижался к тёплому и сильному плечу дяди Саши. Дома дядя Саша растёр Димку водкой, напоил горячим чаем, и, укутав одеялом сел рядом. - Ты прости меня, если что-то не так делаю. У меня детей не было, может, я чего-то не знаю, не умею. Но я маму твою люблю и тебя люблю. – Говорил он, а Димка думал, какой дядя Саша хороший, а вот он, Димка, ничего сперва и не понял. А теперь понял. И никакой он не дядя Саша, а папа. Самый настоящий. - Мама расстроится. – Сказал Димка. - А мы маме ничего не скажем. Ей волноваться нельзя. – Успокоил отец сына и погладил по высохшим уже волосам. Димка уснул, с улыбкой на губах. Когда Марина, не предупредив, вернулась домой из больницы, она не поверила своим глазам и ушам. Димка и Александр собирали конструктор, сидя на полу. - Не, пап, это деталь сюда не подходит. Попробуй лучше эту. – Советовал Димка. - Вот, точно, глаз у тебя намётан, сын. Теперь уже больше похоже на корабль. Марина улыбнулась, прислонившись к косяку. Наконец-то всё наладилось. За ужином она обрадует семью, в больнице ей сообщили, что будет девочка. Автор: Светлана Гесс

В нашем дворе жила женщина по имени Зайна, ночь с которой можно было купить. Необязательно за деньги. В трудный для родины час, пускала она к себе чеченских боевиков, вывесив на окно квартиры ичкерийский флаг, как опознавательный знак. Флаг был красивым, зеленым, с лежащим посередине пушистым волком. Брала за свои услуги Зайна недорого: миску муки да банку солений. А после того как гости покидали ее покои, Зайна надевала платок, прикрыв рыжие локоны, и спешила поделиться частью заработанной еды с детьми и стариками, которые жили по соседству. Когда неприятельские силы, в лице русских военных наступали, а боевики вынуждены были уйти за границы своих территорий, Зайна с таким же радушием принимала захватчиков у себя. Русские мужчины несли Зайне мясные консервы и джем в маленьких баночках, а после их ухода, женщина поступала, как привыкла: делилась продуктами с инвалидами и многодетными семьями. Поэтому, постоянно перешептываясь, называя ее за глаза «Шлюхой», и, в общем-то, не считая за человека, весь наш район проявлял терпимость к Зайне. Большая часть мужского населения пользовались ее услугами: такие женщины представляют собой огромную редкость в Чечне, ибо за подобное поведение полагается – смерть. Убивает такую мусульманку брат, дядя или отец. Никто никогда не осудит убийц. Наоборот, в народе они будут пользоваться всеобщим почтением и уважением. А полиция придет к ним руку пожать и сказать раскатисто: «Ассаламу Алейкум!». Но у Зайны родных не было. Не было ни отца, ни матери, ни братьев-сестер кто бы мог ее убить. Или защитить от такой жизни. Известно было, что родилась она в горах Дагестана, говорит на чеченском языке, и меняет флаги на своих окнах согласно территориальным изменениям в Российской Федерации. Даже сколько лет ей – была загадка. Опытным взглядом местные праведницы оценивали ее как пережившую четвертый десяток. – Красивая, потому, что детей она не рожала! – зло говорили кумушки в длинных платьях и халатах. И лица их искажались, словно в стекле, которое не выдержало ударов мужской руки и треснуло вдоль и поперек. Зайна носила брюки, единственная, чуть ли не на весь город. Это тоже считалось неслыханным позором! Родить ребенка Зайне никто бы не позволил: по местным традициям недостойна такая женщина, носить в чреве ребенка. В обычных семьях, к сорока годам, женщина как старуха. А как иначе? Восемь-девять детей. В пятнадцать лет надо идти замуж, значит в тридцать с хвостиком уже – бабушка. Другое понятие о времени, о молодости. Другие нравы. Горские. Пережила красавица Зайна и времена суровых шариатских гонений: другую бы расстреляли, конечно, забили бы камнями или палками, но не ее. Суровые мусульманские проповедники забредали в наш двор для разбирательств, но увидев синеглазую хохотушку Зайну, начинали улыбаться в ответ, и пропадали в ее маленькой квартире на несколько часов. Худенькая, словно миниатюрная статуэтка, красавица околдовывала их с первого взгляда. Она любила танцы и музыку. Быстро и вкусно готовила восточные блюда. Выйдя от продажной женщины, проповедники старались как можно быстрее унести ноги, чтобы люди не приметили их лица с длинными бородами и не стали сочинять про них непристойные шуточки. – Даже у стен есть уши! – сказала как-то тетушка Марьям: – Все про всех все знают: кто, откуда приехал, кто на кого посмотрел... – А как в нашем дворе появилась Зайна? – спросила я, рассматривая рыжеволосую хохотушку из окна на кухне, где мы с соседкой Марьям готовили плов. – Привел ее Рамзес. Нашел где-то. Она счастливая была, думала, может он женится. Но родные ему запретили даже думать об этом! А если родные не дадут согласия, никто против их воли не пойдет. Рамзес был чеченцем, нашим соседом со второго этажа. Он пожил с Зайной какое-то время как с наложницей, и передал ее друзьям, как передают пачку недорогих сигарет. Зайне дали чужую квартиру, откуда сбежала в смутные времена какая-то русская семья, и жила она в этой квартире, как в своей собственной, а Рамзес иногда с ней здоровался, если был уверен, что никто из соседей не видит. Но, такого, у нас в Чечне, конечно, еще не бывало: у всех глаза как плошки. Особый обычай в Чечне – незапертая дверь. Даже если есть на ней замок – запирать бесполезно. Никто не стучит, так заходят. Соседи ведь! – Тетя Марьям, нам утюг нужен! – забежали с верхнего этажа девочки-аварки, и, не дожидаясь, что скажет хозяйка утюга, схватили вещицу и понесли к себе. Только дверь хлопнула... – Это, я. За водой пришел! – громыхает ведрами старик Ахмед, идя в ванную комнату мимо нас. – Марьям, я тут сумку положу в коридоре – кричит кто-то невидимый: – А брат через час зайдет, заберет! По голосу мы догадываемся, что это соседка Залина из дома напротив. И так целый день. – Когда мы переехали – вспоминала мама, нарезая лук для плова: – Мы дверь не запирали вообще. Только если шли в магазин, а дома никого не было. Замучаешься открывать: стучат каждые пять минут. Дети и взрослые! То забегут, спросят как дела, то еды принесут, то что-то попросят. Никогда и нигде так дружно я не жила! Полюбила всем сердцем этот обычай. Я, признаться, маминых восторгов, не разделяла. Мне казалось, что каждый – должен жить, наслаждаясь покоем, каждому нужно свое пространство, но боясь получить тумаков, свои рассуждения прятала глубоко внутри. Плов в тот летний день получился изумительным на вкус, и взрослые решили угостить Зайну, которая хлопотала около своего подъезда. В чужом доме Зайна вела себя тихо, и только если ее спрашивали о чем-то, начинала рассказывать маленькие веселые истории, будто вся ее жизнь была одним нескончаемым праздником, а все остальные жили в войне и грусти. – Ах, какая я глупая была – рассказывала Зайна с улыбкой: – По молодости, бывало, забывала дверь закрыть. Только мой гость приготовится к радости земной, штаны снимет, как на пороге соседка появится, вбежит без стука, чтобы сахару попросить или соли. Один сердешный господин из министерства так перепугался, увидев родную тетку, что спиной о стол ударился... Что-то внутри него хрустнуло. И унесли горемыку друзья на носилках, а тетка родная бежала следом и носками лупила несчастного.... – Как ты дошла до жизни такой? – моя мама удивлялась: – Ведь обманул тебя кто-то. Подлец попался. Вышла замуж, развелась, а родные назад не приняли? Но Зайна только смеялась и ничего про юность свою не отвечала. Во Вторую чеченскую, которая на самом деле была Третьей, Зайна опять повесила флаг с волком на окно. Флаг глубокой осенью изрешетило осколками, но она не убирала, так как нового не было. Снаряды разрывались прямо у подъезда, и мы иногда ждали затишья, чтобы выбежать и набрать снега для питья. Однажды стреляли так сильно, что казалось, снаряды идут на дома непрерывающимся пунктиром и сотрут жилища вместе с нами в пыль. Что в это время чувствует человек, задыхаясь от летящей от стен и потолка побелки? От взрывов дом трясется как при шести бальном землетрясении и вздрагивает, подобно битому псу. А ты лежишь внутри этой конструкции на дощатом полу, вспоминая какие-то моменты из жизни. Пытаешься закрасить ими черную пустошь мрака, поглощающего все живое. На соседней улице, в момент этого обстрела находились муж и жена: чеченец Ахмед и русская жена Ирина жили вместе уже тридцать пять лет. Вначале, до Первой войны никто не знал, кто из них какой национальности: никогда таких разговоров не было. Знали только, что их единственный сын погиб в автокатастрофе. А потом вдруг выяснилось, что жена у дедушки Ахмеда – русская. Некоторые соседи после такого открытия, стали ехидно интересоваться, не прогонит ли он ее за порог? Но, получив от дедушки Ахмеда кто – помоями, кто – костылем, примолкли и почтительно здоровались при встрече. Их улица, состоящая из частного сектора, переходила из рук в руки: боевики отступили за гаражи со своей переносной пушкой, а русские солдаты заехали на БТРах, открыв огонь из всевозможного оружия. Старики не могли потушить свой загоревшийся дом и прятались в коридоре, где более прочные стены. А Зайна лежала на снегу, не добежав до двери подвала, где собиралась спрятаться: нельзя было поднять голову и проползти на четвереньках, такой был обстрел. Женщина видела, что дом стариков горит, но позвать на помощь при таком грохоте не было возможным. Никто не слышал собственных слов. Старуха Ирина в горящем халате появилась на пороге внезапно. Она что-то прокричала, размахивая руками, и вновь пропала в своем маленьком тоже горящем, доме. БТР навел на этот дом пушку. Солдаты, выскочившие из военной машины стали стрелять по дому стариков из автоматов, предполагая, что именно оттуда, вероятно, велся огонь боевиками. Люди из подвала увидели происходящее через маленькое отверстие в стене, и застыли, понимая, что старики сейчас погибнут. И в эту секунду Зайна вскочила, и, не обращая внимания на разрывающиеся рядом снаряды, побежала к БТРу. – Стойте! Там живут люди! – закричала она: – Не стреляйте! Приникнув к отверстию в стене, выжившие жители наших домов не могли поверить в происходящее. В неизменных брюках, в легкой куртке нараспашку, потеряв в суматохе платок, Зайна закрывала собой чужой горящий дом. Рыжие волосы ее упали крупными кольцами на худые плечи, синие глаза горели, и она показалось необыкновенно красивой посреди этого ада. Русские военные даже стрелять перестали от неожиданности, и боевики со своей пушкой затихли за гаражами. Зайна бросилась в дом и вытащила дедушку Ахмеда, задыхающегося от дыма, а затем и бабушку Ирину, которая смогла сбросить с себя охваченный огнем халат, и теперь куталась в старое пальто темно-зеленого цвета. – Здесь живут люди?! – как-то ошарашено переспрашивали друг у друга военные. Потом один из них подошел поближе к старикам и прокричал: – Где ваши документы? – Там! – показала бабушка Ирина рукой на потрескивающий черный остов: – Если хотите поискать, не стесняйтесь, идите прямо туда! И воспользовавшись затишьем Ахмед, Ирина и Зайна, поспешили в подвал. Их никто не останавливал. Русские солдаты и боевики продолжили воевать. Через время весть о храбром поступке продажной женщины прогремела по всем дворам. – Ты такая смелая! – говорили люди при встрече Зайне, а когда отворачивались, шептали: – Все равно все знают, кто она. Одно хорошее дело не перевернет историю молодости. А Зайна все так же пела песни и хохотала, и однажды пришла к моей маме погадать на картах. Мама давным-давно не гадала, но Зайна ее упросила. Сказала, очень важное дело: жизни и смерти. – Скажите, я умру молодой? Я не хочу дожить до старости! – твердила Зайна: – Старуха доживает свой век в окружении внуков, а из меня какая старуха? Не получится! Не способна я на это! Мама раскладывала карты веером, и внимательно на них смотрела. – Вижу, жизнь была у тебя суровая. Но, все пройдет. Изменится. Ты встретишь хорошего человека. И будет у тебя дом, и будешь ты старая, и будут у тебя внуки-правнуки. – Неправда! – Правда! Еще ни разу карты меня не обманывали. Из-за тебя грех взяла, а ведь обещала больше не гадать. – А внуки точно будут? – Зайна задумалась. – Точно. Вижу, мальчик будет маленький, но не сын твой, внук. Любить тебя будет сильно. Будешь с ним играть! И девочка, в розовом платье. Совсем крошка... Подожди-ка, ты беременная?! Зайна надкусила печенье, которое лежала рядом с ней на стуле. И тут мы заметили, что она плачет. Правда, она тут же начала улыбаться сквозь слезы, чтобы никто о ней дурного не подумал. Спряталась за стаканом воды. – Хочешь, прочитаю тебе свои стихи? – спросила я. Зайна кивнула. Шум, проходящий сквозь тишину. Время, которого нет. Кто-то зачем-то придумал войну, Длиною в сто тысяч лет. Кто-то зачем-то дал имена, И разделил века. В мире, в котором всегда война, Прокляты облака. Каждый рожденный тянул билет, И каждый из нас умрет. Ты выбираешь – идти на свет, Или упасть на лед. Наступила тишина. – Топай отсюда! – порекомендовала мне мама: – Поэты в России жили и писали лучше тебя, и все умерли в нищете. Твои стихи никому не нужны. – Я просто хотела... – Спасибо! – сказала Зайна. И улыбнулась. А потом, смущаясь, добавила: – Меня в тринадцать лет замуж выдали, я жизни не знала. Старалась старшим угодить. Били. За непослушание муж ребра сломал, не понравилось ему, как ответила соседу. В больнице лежала. Потеряла ребенка... Помню, муж бил меня ногами, а в другой комнате были его сестры и мать. Никто мне на помощь не шел. А я все кричала: «Я тебя не люблю! Я тебя никогда не любила!». Так и потеряла сознание... К родным я, после больницы, не вернулась, сбежала. Не простила их. Скрываюсь с тех пор. На самом деле, меня зовут Аминат. – Никому не расскажем! – сразу сказала мама, внимательно посмотрев на меня. – Теперь, когда жизнь прошла, это уже ничего не изменит. – Изменит! Карты говорят, все будет у тебя хорошо. Во второй половине жизни будет свет, а в первой была тьма. Зайна побыла еще немного и ушла. Шли недели. Соседи спрашивали друг у друга, куда делась наша хохотушка? Никто не знал. Мы, занятые своими делами, тоже стали забывать ее золотисто рыжие локоны и синие глаза, пока однажды не увидели на рынке стариков Ирину и Ахмеда. Они переехали к дальним родственникам в село, и в городе редко появлялись. – Пропала Зайна! – сообщили мы. Старик вздохнул, но перевел разговор на другую тему. А старуха не выдержала, сказала: – Зайна изменила имя, родила ребенка. Смутные сейчас времена. Но и в них есть нечто хорошее, можно затеряться, начать жить заново. Мы, чем смогли, поддержали ее. И старики, пожелав нам добраться без обстрела домой, пошли к своему авто. Автор рассказа: ПОЛИНА ЖЕРЕБЦОВА, "Зайна" из книги рассказов о Чечне "Тонкая серебристая нить"

Кривоногая собака таскала еду к разрушенному дому: Степан обомлел, увидев для кого… Степан последние три года жил так, будто его самого уже не было. После того как Нинка умерла — а умерла она тихо, во сне, даже не разбудив его, — он словно застрял где-то между явью и сном. Вставал, топил печь, варил кашу... А зачем? Непонятно. Деревня их тоже умирала потихоньку. После пожара в прошлом году, когда полдеревни выгорело, народ разъехался кто куда. Остались только самые упрямые. Или те, кому некуда было ехать. — Эй, хромуля! Опять ты. Степан стоял у калитки и смотрел на собаку. Та появилась недели две назад. Кривоногая такая — задняя лапа под странным углом, видать, давно сломана и криво срослась. Шерсть свалявшаяся, рыжая с проседью. Морда, ну, морда как морда. Только глаза какие-то слишком человеческие. Первый раз он её прогнал. Второй — бросил корку хлеба. А потом заметил странное. Собака брала еду — аккуратно так, зубами, будто боялась уронить, — и уносила. Всегда в одну сторону. К развалинам дома Михалыча, что сгорел в том пожаре. «Чудная какая-то», — думал Степан, наблюдая, как пёс прихрамывает через пустырь. Сегодня утром он специально вынес полмиски вчерашней каши. Поставил у забора и спрятался за сараем. Собака пришла через минуту — будто ждала. Понюхала кашу, потом... Господи, она начала есть прямо из миски, но как-то странно — набирала в пасть и выплёвывала обратно. Размачивала, что ли? А потом сделала то, от чего у Степана мурашки по спине побежали. Взяла миску в зубы — металлическую миску! — и потащила. Голову задрала, чтоб не расплескать, и пошла своей кривой походкой к развалинам. — Да что ж ты там делаешь-то? — вслух спросил Степан. И пошёл следом. Первый раз за три года ему стало по-настоящему любопытно. Не то чтобы интересно — просто захотелось узнать. Собака свернула за обгоревшую стену, исчезла в зарослях крапивы. Степан остановился. Дальше были одни головешки да битый кирпич. Что там делать живому существу? Но любопытство взяло верх. Степан обошёл обгоревшую стену и замер. Собака исчезла. Будто сквозь землю провалилась. — Ну куда ты подевалась, хромуля? Он прошёл дальше, раздвигая палкой заросли крапивы. Ноги в старых кирзачах не боялись жгучих листьев, но руки он берёг — подставлял палку, отводил стебли. Вот и фундамент бывшего дома Михалычей. Печная труба торчит, как памятник. А вокруг — обломки, головешки, куски шифера. Степан уже хотел повернуть обратно, когда услышал. Тихий такой звук — не то скулёж, не то мяуканье? «Да не может быть». Он пошёл на звук, перешагивая через обгоревшие брёвна. За остатками сарая — а сарай-то не весь сгорел, одна стена осталась и часть крыши — увидел вход. Небольшой лаз под завалом досок и кирпичей. И оттуда точно доносилось мяуканье. Степан опустился на корточки. Колени хрустнули — не мальчик уже. Заглянул в темноту лаза. — Матерь божья. Там, в полумраке, на каком-то тряпье лежала кошка. Тощая до невозможности — рёбра торчат, шерсть клоками. А вокруг неё котята. Три? Четыре? В темноте не разглядеть. Мелкие совсем, слепые ещё. И рядом — та самая миска с кашей. А собака лежала, прижавшись к кошке боком. Греет, что ли? Степан сел прямо на землю. Ноги подкосились не от старости — от увиденного. — Ты что ж это. Ты им, значит, — он не мог подобрать слов. Собака подняла голову, посмотрела на него. В глазах — никакого страха. Кошка даже не шевельнулась. Только дышала часто-часто, и котята елозили у её живота, тыкались мордочками. — Так ты им носишь, — Степан прочистил горло. Что-то там застряло, мешало говорить. — Кормишь их, значит. Дома он метался по кухне, как ошпаренный. Молоко! Где-то было молоко, сосед вчера приносил. Вот! Половина банки. Подогреть надо. Нет, не кипятить, чуть тёплое. Хлеб размочить. Мясо, было ли мясо? Кусок варёной курицы в холодильнике. Порвать мелко-мелко. Собрал всё в старую кастрюлю, накрыл крышкой. Подумал и добавил туда же пачку дешёвых сосисок — авось пригодятся. Когда вернулся, собака встретила его у входа в лаз. Хвостом вильнула — первый раз за всё время. — На, — Степан поставил кастрюлю. — Это вам. Но собака не ела. Взяла кусок курицы и понесла в нору. Потом вернулась за хлебом, размоченным в молоке. Потом ещё и ещё. — Да ты сама-то ешь! — не выдержал Степан. — Тебе тоже надо! Собака посмотрела на него и взяла сосиску. Но не проглотила — понесла туда же. Степан сидел на корточках и ждал. Слушал, как там, в темноте, кошка ест. — Не дотянет она, — сказал он собаке, когда та вышла снова. — Сил у неё нет. Молока ей надо нормального, тёплое место. Собака села напротив и смотрела. Просто смотрела, не моргая. — Что на меня уставилась? Я-то что могу? Но даже когда он это говорил, уже знал — может. Солнце уже клонилось к закату, когда Степан вернулся с лопатой, ломом и старым одеялом. — Всё, — сказал он собаке. — Хватит им тут. Щас разберём завал. Работал он медленно, осторожно. Доски в сторону, кирпичи — тоже. Собака сидела рядом, следила за каждым движением. Наконец проход стал достаточно широким. — Ну-ка. Степан расстелил одеяло, полез в нору. Кошка даже не дёрнулась, когда он взял её на руки. Лёгкая, как пушинка. Одни кости. — Тихо, тихо, милая. Сейчас всё будет хорошо. Вынес её, положил на одеяло. Потом — котят. Четыре штуки. Крошечные, слепые, пищат тоненько. Завернул всё семейство в одеяло, поднял. — Пошли, — сказал собаке. — Вы теперь у меня жить будете. И они пошли. Степан впереди, с драгоценной ношей. Собака сзади, прихрамывая на свою кривую лапу. Через пустырь, мимо обгоревших яблонь, к дому, где топилась печь и было тепло. Ночью Степан проснулся от странного звука — будто кто-то скребётся в дверь. Нет, не в дверь. Где-то внутри дома. Он включил свет в кухне. Кошка лежала в коробке у печки, где он её устроил. Но что-то было не так. Она дышала странно — рвано, с хрипом. — Эй, ты чего? Собака уже стояла рядом с коробкой. Скулила тихонько, тыкалась носом в кошку. Степан подошёл ближе, присел на корточки. Кошка была горячая. Очень горячая. — Температура. Чёрт! Он потрогал её нос — сухой, обжигающий. Глаза мутные, полуприкрытые. Котята пищали, тыкались в неё, искали молоко, но она даже не реагировала. - Так, спокойно. Спокойно! Но спокойствия не было. Руки тряслись, когда он наливал воду в блюдце. Попытался напоить кошку — она не глотала. Вода стекала из пасти. «Она же умирает. Прямо сейчас умирает». Степан глянул в окно. Там была чернота. И дождь. Дождь начался — сильный, косой, с ветром. У него же есть машина! Старая «копейка», стоит в сарае третий год без движения. После смерти Нинки он её не заводил ни разу. — Чёрт! Степан схватил фуфайку, сунул ноги в сапоги. Потом вернулся, завернул кошку в полотенце. Котят придётся оставить. — Ты за ними присмотри, — сказал собаке. Но та уже неслась к сараю. Машина, конечно, не заводилась. Аккумулятор сдох. Степан крутил ключ, давил на газ — бесполезно. — Ну давай же! Давай, зараза! Дождь барабанил по крыше сарая. — Толкнуть. Надо с толкача! Он выскочил из машины, упёрся в багажник. Толкнул. «Копейка» нехотя покатилась. Разогнал её по двору, на ходу запрыгнул, включил вторую передачу, отпустил сцепление. Мотор чихнул, дёрнулся и завёлся! — Есть! Собака лаяла, бежала за машиной. Степан притормозил, открыл дверь: — Залезай! И они поехали. В кромешную тьму, под стеной дождя. Фары выхватывали только метров десять размытой грязной дороги. «Копейка» буксовала, виляла, но ехала. — Держись, милая. Держись! Он говорил то ли кошке, то ли себе. На полпути машина встала. Просто заглохла посреди лужи и всё. — Нет! Нет, нет, нет! Степан выскочил под дождь, поднял капот. В темноте ничего не видно. Трамблёр? Свечи залило? Да что угодно могло быть в этой развалюхе! Собака вылезла следом, подошла к нему. Мокрая насквозь, дрожит вся. — Что делать-то? А? И тут он увидел свет. Фары! Кто-то ехал сзади! Степан выбежал на середину дороги, замахал руками: — Стой! Помоги! Машина затормозила. Из «Нивы» вылез мужик в камуфляже. - Ты чего, дед, белены объелся? Под колёса лезешь! — Помоги! У меня кошка умирает! К ветеринару надо! — Кошка? — мужик присмотрелся. — Ты из-за кошки ночью в такую погоду? — Помоги, Христом богом прошу! Что-то в голосе Степана заставило мужика замолчать. — Где она? — В машине! Мужик заглянул в «копейку», посветил фонариком. — Садись ко мне, поехали! — А собака? — И собаку бери! Какая уж теперь разница! Они перегрузились в «Ниву». Степан с кошкой сзади, собака у его ног. — В районную больницу? — Там ветклиника рядом. Может, кто дежурит. Мужик гнал, как сумасшедший. «Нива» прыгала по колдобинам, но держалась дороги уверенно. — Как тебя звать-то, дед? — Степан. — А я Михаил. Слушай, Степан, а чего ты с этой кошке так? - Не знаю, — честно ответил Степан. — Просто... нельзя, чтобы она умерла. Нельзя! Котята у нее. В ветклинике свет не горел. Михаил забарабанил в дверь: — Есть кто живой? Наконец дверь приоткрылась. Заспанный мужик в фуфайке: — Вы чего? Ночь же! — Животное погибает! — Утром приходите. Никого нет. — Да утра она не доживёт! — заорал Степан. — Я те говорю — никого! Доктора по домам! Михаил полез за телефоном: — Где живёт ваш доктор? — А я откуда знаю? — Давай адрес, или я тебя самого лечить буду! Сторож испугался — Михаил был здоровый мужик, и вид у него сейчас был решительный. — Туманова, дом восемь. Это за площадью, третья улица. Они снова неслись по ночному городу. Дождь усилился. Дворники едва справлялись. Дом восемь оказался двухэтажным. Михаил посигналил, потом пошёл звонить. Дверь открыла женщина в халате. — Вы с ума сошли? Четвёртый час ночи! — Вы ветеринар? — Да, но... — У нас кошка умирает. Прямо сейчас. Пожалуйста! Женщина посмотрела на Михаила, потом увидела Степана — мокрого, дрожащего, с завёрнутой в полотенце кошкой. — Несите сюда. Быстро! Она провела их в комнату, включила яркий свет. — На стол кладите. Развернула полотенце, пощупала кошку. — Истощение, обезвоживание, похоже на инфекцию. Когда ела последний раз? — Пыталась вечером. Но не смогла. — Котята есть? — Четверо. Дома остались. — Так. Мастит, возможно. Температура. Если не сбить сейчас... Она уже готовила шприцы, доставала ампулы. Степан держал кошку, пока ветеринар делала уколы. Руки у него тряслись. — Не факт, что поможет, — честно сказала женщина. — Она очень слаба. Но шанс есть. Собака всё это время сидела у ног Степана. Молча. Только смотрела. — А это что за пёс? — Это она её спасла. После пожара. Выкормила как-то. А теперь вот... Женщина присмотрелась к собаке. — Лапа сломана была. Давно. Неправильно срослась. — Я знаю. — Хотите, посмотрю? Может, что-то можно сделать. — Потом. Сначала кошка. Они сидели и ждали. Кошка лежала на столе под капельницей. Дождь за окном превратился в ливень. Кошка открыла глаза, когда за окном уже посветлело. Слабо мяукнула. — Жить будет, — выдохнула ветеринар. — Температура спала. Дышит ровнее. Степан сидел на стуле, не чувствуя тела. Собака спала у его ног, положив морду на его ботинок. — Спасибо вам. Я даже не знаю, как вас зовут. — Ольга Павловна. А вы молодец, дедушка. Не каждый так за животное. — Да какой я молодец, — Степан потёр глаза. — Три года как сам едва не помер. Михаил, который дремал в кресле, встрепенулся: - Поехали, Степан. Котят твоих кормить надо. — А кошку? — Оставьте пока здесь, — сказала Ольга Павловна. — Ещё капельницы нужны. Вечером заберёте. Дома котята пищали так, что слышно было с улицы. Степан подогрел молочную смесь (Ольга Павловна снабдила), кормил с пипетки. Собака помогала — согревала. — Ты знаешь, — сказал Степан собаке, — я тебе имя так и не дал. Как тебя звать-то? Собака подняла морду, вильнула хвостом. — Верка будешь. Верная ты. Согласна? Верка лизнула его руку. К вечеру они втроём — Степан, Михаил и Верка — поехали за кошкой. Та уже сидела, ела из миски. — Антибиотики проколете пять дней, — инструктировала Ольга Павловна. — И кормите понемногу, но часто. Выкарабкается. — Сколько я вам должен? — Ничего не должны. Идите домой. — Но как же... — Дедушка, вы мне веру в людей вернули. Этого достаточно. Дома Степан устроил кошку в коробке. Котята сразу прильнули к ней, засопели, зачмокали. — Всё, — сказал он. — Теперь всё хорошо. Михаил, который помог донести кошку, хмыкнул: — Слушай, Степан, а тебе помощь не нужна? Ну, с хозяйством там. — Да какое хозяйство. — Я вот что думаю. Крыша над сараем у тебя течёт — видел. Давай завтра приеду, починим? Степан посмотрел на него с удивлением: — Зачем тебе это? — Не знаю. Просто правильно как-то. Первый раз за три года Степан улыбнулся. По-настоящему. Ирина Чижова

У моей дочки родился сын. Я была на седьмом небе от счастья! Но эта радость оказалась недолгой. У дочки работа очень ответственная, поэтому долго сидеть в декрете она не могла. Само собой, я не могла бросить внука – с радостью предложила свою помощь. Каждый день, ровно в восемь утра, я приходила к ним и возилась с малышом до самого вечера. Кормила, купала, укладывала спать, стирала, гладила, гуляла с ним. Но однажды все изменилось. Как-то раз, после прогулки, я решила перекусить. Открыла холодильник, взяла кусок сыра и яблоко, и вдруг слышу от дочери: — Не трогай продукты в холодильнике. Мы их сами покупаем. Я просто опешила. — Но я же тут с утра до вечера каждый день! Что мне тогда есть? — Покупай себе еду и приноси. Это не столовая, – отрезала она и ушла. В тот момент я осознала, что вырастила неблагодарного человека, и решила, что нужно ее проучить. Надеюсь, я все правильно сделала. Сейчас расскажу, что произошло дальше. Стоя с яблоком в руке, я вдруг поняла, какого эгоиста я воспитала. Где я ошиблась? Я столько в нее вложила, всегда поддерживала, помогала, а в ответ – лишь холодность и неблагодарность. На следующий день я к ним не пошла. Позвонила ей в восемь утра и сказала: — Доченька, ищи няню. Я больше не могу. Я слишком стара, чтобы быть чужой в доме, где раньше царила любовь. Она была в шоке. Начала кричать, обвинять меня, но я решила, что больше не буду удобной. Я безумно люблю своего внука. Но позволять так с собой обращаться я больше не буду. Я не прислуга. Я мать. Я бабушка. И я заслуживаю уважения.

- Клавдия Львовна, везут, женщина, двадцать пять лет, травма грудной клетки, состояние критическое, - в кабинет забежала медсестра Инга. - Артём сказал, что довести не удастся. - Готовьтесь к операции! - голос хирурга был спокоен. Она встала, накинула на халат легкую осеннюю куртку и, слегка прихрамывая, направилась встречать машину скорой помощи. Осенний ветер срывал с деревьев последние листья. Пасмурное утреннее небо предвещало дождь, мелкий и нудный. «Что-то старая рана ноет? Как бы снег не пошёл?» Перед глазами пронеслись картины: война в Южной Осетии. Взрыв. Пальцы невольно коснулись шрама на лице... Из остановившейся машины скорой помощи вышел Артём, молодой врач, и помотал головой: - Не довезли. Клавдия подошла к носилкам. «Да, жизнь этой женщины благополучной не назовёшь. К тому же пьяная... была». Тут Артём вытащил из машины совсем маленького мальчика, взял на руки: - С ней был. В глазах этого двухлетнего крохи, одетого в грязную легкую одежду, читалась какая-то обречённость. Врач подошла совсем близко, и вдруг в глазах ребёнка мелькнула радость: - Мама!!! - закричал он и обнял Клавдию. Какое-то незнакомое чувство заставило забиться сердце. Она взяла его на руки, прижала к груди. Ребёнок ткнулся губами в щёку и обвил ручонками шею. Клавдия чувствовала, что ребёнку холодно, и, забыв обо всём, бросилась в свой кабинет. Налила тёплого сладкого чая. Ребёнок стал пить, обливаясь. Клавдия открыла холодильник, в нём много съестного – ночные дежурства были частыми. Но она представления не имела, что дать ребёнку. Взяла кусок мягкой булочки, обмакнула в сметану. Ребёнок схватил это угощение и стал жадно есть. Посадила его на диван. Разогрела молока. Ребёнок напился и, положив голову ей на колени, уснул. - Клавдия Львовна, - в кабинет зашла Инга. – Там из полиции и это… из дома сирот, что ли. - Пусть зайдут! - Здравствуйте! – поздоровался полицейский и тут же представился. – Лейтенант Якушев Андрей Викторович. - Я – Юлия Яковлевна Антонова, инспектор по делам несовершеннолетних, - представилась женщина и сразу добавила. - Мы за мальчиком. - Вы знаете, как его зовут? – вдруг спросила Клавдия. - Да, - полицейский заглянул в папку. – Богдан Владимирович Гусев. - А что ещё можете о нём сказать? Молодой лейтенант удивлённо взглянул на врача, но продолжил читать: - Нигде не прописан, мать – Гусева Эльза Юрьевна, нигде не прописана, не работает…, но тут же поправился. - Не работала. Отца нет. Последний месяц проживали у подруги. Два дня назад она их выгнала. Каких-либо близких родственников у мальчика нет. - А что случилось? - Переходила дорогу пьяная. Ребёнка даже за руку не держала. - И что теперь с мальчиком будет? – в голосе Клавдии слышалась грусть вперемешку с жалостью и нежностью. - После карантина устроим в дом малютки, - Юлия Яковлевна вдруг улыбнулась. – Ребенок немного нервный, постоянно плакал. Мамаша о нём особо не заботилась. А у вас на руках спокойно спит, словно настоящую маму почувствовал. У Клавдии перехватило дыхание, к глазам подступили слёзы. Перед глазами вновь мелькнул тот взрыв, после которого она уже никогда не станет мамой и чьей-то женой – тоже. - Клавдия Львовна, вы…, - лейтенант запнулся, но тут же исправился. – У вас прическа и цвет волос очень похожи с его матерью. Видно, ребёнок инстинктивно потянулся к вам и впервые в жизни почувствовал защиту. - Помогите занести его в машину, - попросила Юлия Яковлевна. – Он так крепко спит. Клавдия прижала ребёнка к груди и осторожно понесла. Уложила в машину, в которой приехали представители власти. Вернулась в кабинет. Её сменщица уже пришла и переодевалась: - Клава, что случилось? На тебе лица нет. - Привет, Яна! Всё в порядке! Зашла в квартиру, где жила вдвоём с матерью. Огромную четырёхкомнатную квартиру с евроремонтом, заставленную современной мебелью. - Привет, мама! – попыталась придать своему голосу веселье. - Дочь, что случилось? – материнское сердце не обманешь. Клава схватилась за голову, забежала в свою комнату и упала на кровать. Следом забежала мать. Она не помнила, когда последний раз видела дочь плачущей. Та не плакала и когда вернулась из Осетии вся израненная, и когда врачи ставили один за другим неутешительные диагнозы. А сейчас растерянно смотрела на вздрагивающие плечи своей взрослой, давно взрослой дочери. Села рядом на кровать: - Что случилось, дочка? - Сегодня привезли женщину после аварии, довести не успели. Она была нетрезвая, переходила дорогу. Вместе с ней был мальчик, совсем маленький, - из глаз Клавы вновь потекли слёзы, она уткнулась в плечо матери. – Он вдруг обнял меня и закричал: «Мама!!!» Дочь просто захлёбывалась слезами, а мать гладила дочь по волосам, не зная, что сказать. Вдруг в груди пожилой женщины что-то екнуло: - Клава, а давай этого мальчика возьмём к себе. Будет у тебя сын, а у меня – внук. - Дочь резко подняла голову. – У нас с тобой у обеих хорошие пенсии. Да и зарабатываешь ты хорошо. Клавдия бросилась к компьютеру. Стала внимательно читать законы. Разобравшись во всём, кинулась к матери: - Там много справок надо. И срок от нескольких недель до года. Сейчас начну собирать… - Сейчас ты позавтракаешь, немного отдохнёшь, - перебила её мать. – А я пока сама во всём разберусь. Пошли на кухню! График работы: день – ночь – отсыпной – выходной, с одной стороны, тяжёлый, но с другой – два свободных дня. Много чего можно успеть сделать. Первым делом разузнала, где сейчас Богдан находится. Зашли к заведующей: - Здравствуйте! Вы по какому поводу? – спросила та. - Сегодня утром к вам поступил мальчик, Гусев Богдан. Я хотела бы его усыновить. - Вы, извините, кем ему являетесь? - Никем. - А откуда вы его знаете? - Я работаю в больнице, хирургом в реанимации. Сегодня утром к нам привезли погибшую женщину и Богдана. - Вас как зовут? – вдруг спросила заведующая. - Клавдия Львовна. - Клавдия Львовна, я не против. Более того, всегда рада, когда дети находят родителей. Но вам нужно собрать много справок. Затем будет суд, который и решит возможность усыновления вами ребёнка, - и опять неожиданно. – Вы замужем? - Нет, - Клавдия опустила голову. - Это большой минус. Кроме того, учитывается благосостояние, здоровье. - Я понимаю. - Клавдия Львовна, соберите документы, относите их в отдел опеки и попечительства. - Хорошо. А можно мы встретимся с Богданом? - Пожалуйста! – она встала из-за стола. – Идёмте! Он пока в карантине. В зале с десяток детишек играли в игрушки, рядом были нянечки. На детях были чистые костюмчики. Но все они были какими-то несчастными. Богдана она узнала сразу. Тот сидел на полу и смотрел куда-то в окно. Вот повернулся, долго смотрел на вошедших и вдруг встал на ноги. - Мама!!! И побежал к ней неуклюжей походкой, широко расставив руки. - Сыночек!!! – вырвалось из груди Клавдии. Она бросилась навстречу, схватила, прижала к себе, словно боясь, что кто-то отберёт его. За два дня Клавдия с матерью успели собрать все документы. Тем более, собрать справки о здоровье, конечно же, не составило никакого труда. Собранные документы отнесла в отдел опеки и попечительства. Там ей сказали, что в течение месяца они изучат документы, проверят состояние здоровья ребёнка, обследуют жилищные условия усыновителя. Далее Клавдия пошла оформлять заявление в суд. Там ей сказали, что сначала придут документы из отдела опеки и попечительства. Прошла неделя. Дело об усыновлении так и не сдвинулось с мёртвой точки. Пока кто-то из врачей на её работе во время чаепития не завёл разговор об этом: - Клава, что у тебя с Богданом? – о нём уже знала вся больница. - Волокита там, - Клавдия тяжело вздохнула. – А если не отдадут? - Клава, помнишь, ты как-то пару лет назад спасла Мелихова и его жену, когда они в аварию попали? А ведь он сейчас заместитель мэра по социальным вопросам. - Да он, наверно, уже забыл про меня. - Вот и напомни. Лишь к вечеру в конце смены Клава решилась позвонить в мэрию. - Приёмная Мелихова, - раздался металлический голос. - Можно мне поговорить с Никитой Петровичем? - Ваша фамилия? - Михайлова Клавдия Львовна. - По какому вопросу? - По личному. - Записываю вас на двадцать седьмое ноября. - Ну это же через месяц? Можно пораньше? - У Никиты Петровича все дни приёма расписаны на месяц вперёд. Тут Клавдия услышала в трубке недовольный мужской голос, обращённый к секретарше: - Кто там? - Какая-то, вот… И тут же громкий крик в трубке: - Клава, Клавочка, не бросай трубку! - Никита Петрович, вы меня помните? - О чём ты говоришь? - Никита Петрович… - Клава, ты в той же больнице? - Да. - У тебя смена когда заканчивается? - Через полчаса. - Сейчас приеду. Он уже ждал возле своей машины. Бросился навстречу: - Клава, извини! Нет мне прощения. Садись, едем! - Куда? - Ко мне домой. Жена обозвала меня самыми последними словами и приказала немедленно тебя доставить. Он усадил Клавдию в машину. И лишь когда машина тронулась, спросил: - Клава, у тебя какие-то трудности? - Хочу усыновить мальчика, - ей стало неудобно, словно она жалуется, но всё же договорила. – А там как-то медленно. А ещё суд… - Ах, там ещё и суд? – почему-то рассмеялся Никита Петрович. Его жена встречала их возле раскрытых ворот коттеджа. Обняла Клаву: - Прости нас! Ты этого болвана, - она кивнула на мужа, – можно сказать, с того света вытащила. Мне всё сшила, почти шрамов не осталось. А мы тебя даже не отблагодарили по-настоящему. После небольшого, но богатого застолья, Раиса Сергеевна, хозяйка дома, наконец, вспомнила: - Клава, а что за проблема у тебя? - Хочу усыновить мальчика. Но документы в отделе опеки и попечительства уже неделю… Клавдия стала рассказывать о погибшей женщине, о Богдане. Когда она закончила рассказ, хозяйка смахнула с глаз слёзы и твёрдо пообещала: - Эту проблему мы сейчас решим. Достала телефон, набрала номер: - Здравствуй, Света! - Ой, Раиса Сергеевна, здравствуйте! - Света, я к тебе по делу. - Слушаю вас! - У тебя там документы от Михайловой Клавдии Львовны на усыновление. Не могла бы ты завтра с утра их оформить и принести мне? - О чём разговор, Раиса Сергеевна, всё сделаю. - Ой, спасибо, Светочка! - Вот и всё, Клава! – улыбнулась женщина, выключив телефон. - А там ещё суд…, - вставила Клавдия. - Вообще-то, - Раиса Сергеевна рассмеялась. – Я глава нашего городского суда, и завтра твои документы из отдела опеки и попечительства придут ко мне. Сейчас мы с тобой прямо здесь напишем кое-какие бумаги. Завтра всё оформлю, как полагается. Ну, а послезавтра забирай своего Богдана. - Спасибо! - Перестань, Клава! Я всю жизнь перед тобой в долгу. - Мама! - Всё, сыночек, собираемся! Домой! - Баба, баба… - Баба тебя ждёт, - Клава стала одевать ребёнка во всё новое. – Много вкусного тебе приготовила. - Мама! – обнял и поцеловал куда-то в шею. - Всё, мы пошли! – обратилась Клава к стоящей рядом заведующей. - Счастья вам в жизни! – улыбнулась та. Бабушка радостно всплеснула руками: - Внучок, мой родненький! Сейчас я тебя раздену. - Баба! - Да что ж ты, только два слова и говоришь? - ворчала пожилая бабушка, раздевая внука. – Ну ничего, не зря я в школе сорок лет проработала. И говорить ты у меня научишься, и отличником будешь. Пошли, внучок! Автор: Александр Паршин

Моя пoдруга, финансoвый анaлитик 45 лет, рeшила сходить на встрeчу выпускникoв. Рeшила, что все будут в нарядах 90-х: лoсины, банaны, кoфты «мальвина». Она не хoтела выдeляться, поэтoму очень старалась. Фигyра у нее oтличная, поэтому все наряды сели как надо. Надeла белую куртку и полусапожки. На голову водрузила роскошный капрoновый "лошадиный хвост", лицо украсила хищными стрелами на вeках "в уши" и быстрo шмыгнула в такси,чтобы соседи с перепугу милицию не вызвaли. На встречу с юнoстью. И понеслось… И нoчь седая, и вечер розовый, и «я люблю вас, девочки, я люблю вас, мaльчики», и «на белом-белoм покрывале янвaря». Народ весeлится под зeркальным шаром, люрeкс парyсит. В сyмочках у взрослых — бyтылочки с крeпкими напитками. Туалeт-бар, как на школьнoй дискотеке. И тут мaшина времени «Джeк Дэниэлс» срабатывает. На двоpе 1991-й год. Все молoды, бeзбашенны . Кто-то решает уехeть в Питeр и уeзжает в плацкарте. Кто-то понимает, что без бани ему смepть. У кoго-то начинает чесаться сердце, которому два часа назад нужeн был покoй, а тут рeзко пoменялось всё. Свeтлана моя не успела примкнуть ни к ленинградцам, ни к банщикам, ни к Ларисaм Огудаловым. Судьба сама ее нашла и указала нужное нaправление. Пeрстом. (У судьбы есть перст, кто не знает вдруг). Пeрст оказался мужским и на нем было кoльцо из белoго металла с черным плoским камнeм. Мyщщина крaсиво танцевал поодаль и плавно вoдил руками в пространстве, как сен-сансовская лебедь. И перстом своим окoльцованным зацeпил Светланы Игоревны капроновый хвoст, которым она не мeнее красиво трясла пooдаль. И когда кoлечко с черным камнем лирически настроенного мужчины пoвстречалось с чeрным волосяным капроном неопределившейся в желаниях женщины произошло то, что и должно было прoизойти… Пeрстень, с чуть отошедшим зажимом типа «корнeровый каст» зацeпился за приличный пук вороных волос, (а дело было в энергичном танце, напoмню) и, чудом остaвшаяся в пазaх шейных позвонков гoлoва Светланы Игоревны oсталась без роскошного украшения. Хвост был вырван, натурально «с мясoм», и лишь покoреженные шпильки, торчащие из-под кустика, стянутого для надежности аптечной резинкой, живых волoс торчали из ее так внезапнo осиротевшей голoвы. Танцор Диско, у которого вдруг на пальце вырoсли ворoные вoлосы, приобретению порадовался не сразу, в вихре лихого танца не до этого. А, заметив, начал, как пoпавший под тыщу вольт электрик ломаться телом и рукoй, в надежде избавиться от страшной черной твари, вoзжелавшей покуситься на его ювeлирное украшeние и пeрст, украшeнный им. Светлана Игоревна тоже со своей стороны прeдприняла нeкие действия, а как-то — yпала от неoжиданности и силы инерции на пол и oовершив там несколько, казавшихся со сторoны танцeвальными, телодвижений (брэйк-дансом мало кого удивишь на такoм мероприятии. Человeк не падает — он танцуeт) подскочила к сен-сансoвскому лебедю и начала отрывать свою сиротку-прическу от длани неловкого плясyна. Напряжeние нарастало, и под звуки душераздирающей композиции «Улица рoз» хеви-металл грyппы «Аpия» Игоревна поднатужилась и с усердием рванула свою прическу. В итоге она побeдила. Правда, прическа прoшла несколько этапов преображения и вернулась к своей хозяйке в виде набивки для матрасов, но в тот момент это никого не волновало. Дoбро нажитoе вернулось к хозяйке — финансовoму анaлитику. Мущщина же, наобoрот, пoлучил более внушительный ущерб. «Корнеровый каст» растoпырил свои зацeпки и прeкрасный черный-прeчерный камень покинул гнездышко и осирoтил кoлечко. Упал чeрный камушек на пол антрацитовый и сгинyл, как и не было его. Мущщина огoрчился. Посмотрел на палец с бескаменным колечком, потoм на Игоревну и встал на колени, аккурат в кульминационном крикe солиста Арии: «Я люблю и ненавижу тебяяя, воуовoуо!», кaк раз перед басовым соло, где душa рвется на тысячу бездoмных котиков. Игоревна, не так давно вышедшая из сложной фигуры нижнего брэйка сообразила, что на колени мущщина опустился вынужденно, как и она в свое время, подчинившись закoнам физики. А она хоть и финансовый аналитик, но все ж баб.(исправлено) жeнщина с душой и понятливая. Сoобразила, что мущщина что-то ищeт и поползла к нему навстречу, не жaлея лосин. — Вам помoчь?!, — прoорала Игоревна, перекрывая басoвое соло. — Помогла уже, спасибо!, — рявкнул в отвeт мущщина. — Не oри на меня, растопырил пальцы на весь танцпол, чyть голову мне не отoрвал!, — возопила обиженная тоном случайного собеседника Игоревна. — Волосы и зубы надо иметь свoи в этом возрасте, — oгрызнулся дядька, — размахалась тут свoим пoмелом! Игоревна поняла, что помощь чуваку не требуется и отправилась в клозет поправлять непoправимое. Выбравшись из-пoд магии зeркального шара, Игоревна продефилировала в дaмскую комнату воинствeнно размахивая потрепанным хвoстом из эко-капрoна. Перст судьбы и тут не оставил женщину в покое и увeренно затолкнул ее в мужской туалет, где по странному стечению обстоятельств никoго не было. Настенные писсуары ничyть не смyтили Игоревну, решившую, что это бидe. Она в три минуты расчесала свой истерзанный хвост, рaспрямила шпильки и опять превратилась в королеву-вaмп. Тут — же вызвала такси, пора и честь знать, наплясалaсь до крови и, как водится, «на дoрожку», зaшла в однy из кабинoк. — …Саня, да я не знаю, что дeлать! Черт меня дернул надеть это кольцо. Серый, брат, приехал на один день и oставил его на столе. Да не гогочи ты. Оно у нас «счастливым» считается и пeредается по старшинству от деда. Сам ты придурoк, хорoш ржать, помоги ювелира найти. Сaня утром улетаeт! Игоревна, зaтаившись в кaбине, выслушала весь диалог до конца, сeкунду подумала, расправила мoрщины на лoсинах и громко вышла из кабинки. — Я вам помoгу, поeхали, есть у меня хороший ювeлир! Мyжик-страдaлeц уже успел пристроиться у настeнного писсуара и катeгорически не обрадовался благой веcти, которую принесла ему из кабинки Игорeвна. — Женщина! Вы хoть отвeрнитесь, что-ли, — простонал мужик, уже не могущий oстановить процесс. — А, да, извините! А что вы дeлаете в женском туалете?!, — поддержала светскую беседу Игоревна, пoвернувшись спиной к пострадавшему. Мужик сумрачно посмoтрел в грязную после кульбитов нижнего брeйка спину сумасшедшей бабeнки и вежливо мoлвил. — Ты иди на двeрь с oбратной стороны глянь и там мeня подожди. — Гм… Перепутала… Это от нервoв, извинитe… Следyющие пол часа Светка рaзыскивала своего приятеля-ювелира, мужик тoсковал поблизости. Выбoр у него был небoльшой, среди ночи найти не спящего мастера по ремонту колeчек сыскать сложно. Свeткин школьный дружбан, бриллиантовых дел мастер не спал и готов был помочь с починкой, но оказалось, что ехать нужно за город. Далeко. Сто километров в сторону Калуги. — Едeм?! — Едем… Выбора нет. Не знаю, то ли благодарить вас, то ли злиться… Нам же еще нужно к утреннему рейсу успеть потом в Шереметьево… Светлана в очередной раз возблагодарила Господа, что она не замужем. Одна морoка эти вечно сомневающиеся мужики. Таксист, нeмало удивлeнный радикально изменившемуся маршруту, все же согласился отвезти пару неудачников, котoрые предложили просто сказочный гонорар за слoжный маршрут от клуба до Калуги, а потoм до Шереметьево. — Алексей, — на пятидесятом километре представился уже немного oстывший мужчина. — Светлaна… Игоревна… — Да yж после того, что между нами слyчилось, какая ты уже Игpревна. Свeта ты, — и Алексей впервые улыбнулся. Хорoшо улыбнулся. И вот тyт вот все. На пятидесятом километре Калужского шоссе Игоревна почувствовала сeбя очень неуютно. В грязной белой куртке, капроновом хвосте и свeркающих лосинах. Алексея нeльзя было назвать крaсавцем, но yлыбка… Улыбка былa потрясающая и голoс. От такого голоса хвосты с голов сами улeтают, бeз механического вoздействия. Оставшиeся пятьдeсят километрoв он рассказывал Игoревне историю кольца, которое было сделано для его прадеда питерским ювелиром, еще до революции из редкого металла, с редким же камнем, абсолютно плоским, не подверженным ни цaрапинам, ни ударам. И передавали это кольцо старшему в рoду. Кольцо носит его старший брат, ненадолго приехавший в Москву по делам и слyчайно, впопыхах, оставивший его столе. Дарить-терять-продавать кольцо по семeйной легенде никак нельзя. Беда будет. — Я его примeрил просто, не собирался в нем идти в клуб, да и в клуб не собирался, коллеги настояли, поддержать кoрпоративный дух. Поддeржал… В глубокoй нoчи, где-то под Калугой, огромный, как медведь ювелир вертел в громадных своих пальцах тяжело раненую семейную реликвию Алeксея. Тяжело вздыхал, жевал губами, набирал воздуха, чтoбы что-то сказать, не говорил, шумно выдыхал. — Светка, идите вы в бaню. Да не зыркай ты так, у меня баня с вечера истоплена, горячая ещё. Пока я кумекать буду что и как — попаритесь. Ямщика своего тоже зовите, пусть челeвек с дорoги отогреется. А, да, Лех, там в предбаннике в хoлодильнике медовуха. Хороша. После бани — лyчше и не надо. Бaня, размером с хороший пятистенoк прoглотила трoих странников. Мужчины подбросили дров, Игоревна, пoка баня «дохoдила» порaстрясла хозяйские запасы и в большом предбаннике, у кaмина нaкрыла стол. Напaрившись, рaзлили по бoльшим пивным кружкам медовухи. Хорoшо пошла. Пенная, холодная, слaдкая, чуть с горчинкой (из гречишного медa делaли). — Готово!, — в прeдбанник вошeл ювелир, — принимай рабoту! — Спасибо! Спасибo, вы меня от вeрной смepти спасли!, — Алексей пoтянулся за кошельком. — Отстaвить ! — рявкнул золотых дел мастер, — Ей спасибо говори, не взялся бы для кого дрyгого. Собирайтесь, а то Шереметьево вас не примет. Свет, сумку захвати, я там сoбрал кой-чего в дoрогу вам. Чтоб веселеe ехать былo. Быстро собрались, сели в машину и поехали. Телефон Алексея разрывался от звонков брата, который ругал его. — Да брoсь ты oправдываться уже, успеeм мы к самoлету, — обoрачивается таксист. Игоревна выуживает из сумки, сoбранной заботливым ювелиром запотевшую бутылку медовухи и бутылку «вишнeвки».Бутерброды с мясом и салом. Игоревна, не найдя в сумке стакана пьёт из горлышка «за знакoмство, за встречу», закусывает. И в одно мгнoвение все исчезаeт. Тeмно. -----------— Игоревна лeтит и лeтит по какому-то страшному чёрному тоннелю, пытается кричать, но пересохший рот не открывается и даже сип не срывается с ее обескровленных губ. Она пытается пошевелиться, но тщетно. Отдeльно от тела она чувствует одну из своих рук, но опрeделить — прaвая или левaя, не мoжет. Ладонь неопознанной руки обретает чувствительность и Игоревна ощущает тепло, потихоньку начинает шевелить бесчувственными еще, слoвно отмороженными пaльцами, пaльцы путаются в чем-то упруго-лохматoм. Возвращается обоняние и в нос просачивается противный запах чего-то жарко-нутрянoго, знакомого, но неопределимого. — Так, -мoзг Игоревны начинает фyнкционировать вслeд за кoнечностью, — Танцы, кольцо, ювелир, баня, дорога в аэропорт… Ааааааа, Бoжечка, милeнький, за что? Авaрия!!! Мы пoпали в аварию!!! Господи, где я?! Я в рeанимации или я умeрла?! Судя по вони и шерсти под рукой я уже в аду… Господи, прости меня, Господи, я не хочу в ад, я домой хочу!!! Аааааыыыыууу… И тут безмoлвный крик переходит в настoящий, мирской сиплый вой. Игоревна распахивает глаза и начинает орать уже хорошим мужицким басом. В глaза ей смотрит черт. Настoящий бoродатый черт. — Ооооу, сгинь, нечистая морда, я была хорошей девочкой! Тут до Игоревны дохoдит, что глаза-то уже вовсю смотрят, а руки с ногами вoвсю шевелятся. Нечистым, ожидающим Игоревну у дверей ада,оказался ее любимый эрдель Мирoн, которого сутки никто не выгуливал и который был готов прикинуться хоть кeм, лишь бы его вывели на двор. Преддверием преисподней — прихожая в квартире Игоревны, где на «икeевском» коврике «Добро пожаловать «она мирно пoчивала, пока пес не рaзбудил ее. Постанывая и подвывая Игоревна встала на четвереньки и неловкими скaчками двинулась в сторoну кухни. Пропoлзая мимо огрoмного, в полный рост зеркала в прихожей, Игоревна намeренно отвернулась, чтобы не умереть со страху ужe по настoящему. Беда настигла ее, когда она ценoй неверoятных усилий пытaлась подтянуться на столешнице, для того, чтобы принять вертикальное положение. Выведя подбородок в полoжение «на планку» Светлана нос к носу стoлкнулась со свoим, искаженным oтражением в зeркальном металлическом чайнике. Крикнув чайкой, Игоревна ушла под стoл. В углу, не узнaющий свою добропорядочную хозяйку, присев и трясясь от ужaса, интеллигентная сoбака Мирон изливала из себя сyточную лужу на ламинaт цвета «морoзная свежесть». На стoлешнице, подтянувшись с дeсятой попытки Игоревна обнаружила зaписку. «Света, спaсибо за ВСЁ». «Все» было подчеркнуто двyмя paзмашистыми линиями оставляло для одинокoй женщины большoй простор для рaздумий. Трoе суток отходила Игоревна от внутреннего позора, а потoм все подзабылось и уладилось. Инoгда она вспоминала oбаятельного и yлыбчивого Алeксея, но это было всe так, несeрьёзно и нeмного стыднo. ____________ Черeз полгoда Игоревну повысили и перевели в главное управление анaлизировать финансы уже на более высоком уровне. На приём к генерaльному директору планово вызвaли ещё нескольких ведущих спeциалистов, с которыми Игоревна в приемной ожидала аудиенции. Директор, как это и вoдится , задерживался. Через полчаса ожиданий она вышла «на минутку попудрить щёчки». Место для припудривания находилось в конце коридора, кyда Игоревна и рвaнула, чтобы не пропустить приезд генерального. Быстро заскoчила в oткрытую дверь, закрылась изнутри. — Жeнщина, это мужской туалет! Жeнский напротив! У навeсного писсуаpa стоял Алексей… — Игоревна!!! Ты?!! Ааааа!!! Стoй! Стoй я сказал!!! Не уходи!!! Игорeвна, вырвав ручку «с мясом», oдним прыжком перескочила в «дaмский зал», зaбыв зачем она туда шла. — Светка, открывай! Открывай, я скaзал! У меня пять минут, люди ждут!!! В голове Игоревны oгненными всполохами метались слова записки «спaсибо за Всё », сeрдце тарабанило пeрфоратором, вышибая рeбра. — Игоревна, я сeйчас дверь выломаю, выходи! , — тихо прошипел в дверной косяк Алексей. — Сломаeт, — уныло подyмала Светка. И вышла. — Свет, ты как здесь oчутилась?! Свет, ты только не убeгай, я тебя прошу. У меня встреча сeйчас, минут на тридцать, не больше, ты подoжди в приемнoй, сeкретарь тебе чай, кофe подаст. Не ухoди, Свет, ладно? Алексей волок нeупирающуюся Игoревну прямиком в кабинет гeнерального. — Добрый день всeм, извините, задeржался, дела. Катя, вот эту дaму не отпускать, пока я не закoнчу. — Алeксей Ильич, эта, гм, дама — нaш нoвый рукoводитель анaлитического отдела Светлана Игоревна, вряд ли она paньше вас освобoдится, — улыбаeтся сeкретарь. --------------------— Игорeвна и Ильич вoт ужe как пол года живут вмeсте.. Страшную истoрию о том, как же они все-таки дoбрались до аэрoпорта поведал брaт Алексея, приличный и серьезный человек. За сорoк минут до его вылета в аэропорт вoрвались два очень пьяных и очень грязных человека. Один из человекoв нес в руках кoнский хвост, размахивая им, как знаменем, вторoй человек пил из плaстиковой бyтылки мутную жёлтую жидкость и вкусно заедал ее хлебом с салoм. Эти грязные весельчаки врyчили Александру кольцо и yмчались «продолжать бaнкет». Со слов Алексея, по дорoге «на бaнкет», у него отключилось сознание и что было дальше, он не помнит. Игoревну, как мы уже знаем, вырубило еще в машине, где-то под Калугой. Истoрия записки открылась, когда через восемь месяцев таксист вepнул Светке 50 тысяч рублей, которые она емy одолжила в состоянии беспамятства. И не просто вeрнул, а еще и письмeнно поблагодарил. Благoдаря ему стало известно, что Светка с Алексeeм заснули в машине после аэропoрта и он их развез по дoмам. Как он узнал их адрeса у пьяных людей — Бoг весть, но oн таксист. Кoльцо, как рacсказал ювелир, было копеечным и гроша ломаного не стоило.Не захотел огорчать ни Игоревну, ни хозяина кольца, приехавших за сто вepст чинить семейную реликвию. То ли прадед обманул кого-то, то ли наплёл всем сказoк о дороговизне кольца, но без него Алексей и Игоревна никогда бы не встретились… Ульянa Meньшикова

Восемь лет все шло замечательно, а на девятом году Надиного мужа стало раздражать все, а больше всего – сама Надя. Муж приходил домой поздно, ужинал, буркал неразборчиво, открывал ноутбук и до ночи резался в стрелялки. Если и смотрел на Надю, то с таким выражением лица, будто у него сплошной болючий кариес от макушки до пяток. И все чаще сухо сообщал, что сегодня переночует у мамы. Однажды Надя не выдержала, позвонила свекрови: - Медея Георгиевна, а Дима сейчас у вас? На что Медуза Горгоновна сладчайшим голосом ответствовала: - Хорошая жена, Наденька, всегда знает, где ее муж. Надя даже купила книжку «Как удержать мужа», зачем-то начала объяснять кассирше, что, мол, для подруги. Девица глянула на нее с брезгливой жалостью. Потом до Нади дошло, что с книжкой дело нечисто. Это ж сколько мужей надо удержать, чтоб набраться опыта для написания целой книги. И откуда берутся новые мужья, пригодные для удержания, ежели старые удержаны. Полторы сотни страниц полезных советов, и про мужа должно тянуть в домашний уют, и про эротическое белье, и про интересоваться делами мужа. Надя даже освоила прежде не дававшееся ей дрожжевое тесто, но мужа в уют не потянуло. Наверно, надо было месить тесто в эротическом белье. Или заявиться в нем к свекрови, где, по легенде, обитает муж. Попытка жить интересами мужа также потерпела крах: Надя с первого раза прошла в стрелялке уровень, через который муж неделю не мог пробиться. Что теплоты и сердечности отношениям не прибавило. Надя пошла по магазинам за зимними сапогами, а вернулась с толстым щенком за те же деньги. Посмотрела на него и поняла, что всю жизнь мечтала иметь собаку. Не какую-нибудь там карманную тявкалку, а нормального человеческого пса. Тетка, назвавшая себя заводчицей, сказала: - Вы, девушка, в собаках разбираетесь? Нет, говорите? Ну так это золотистый ретривер. А на Надин вопрос, мол, что это он не шибко золотистый, снисходительно пояснила: - Вырастет - позолотеет, очень модная собака, породистый, папа-мама чемпионы, ой, красавец будет! И бумаги у меня все есть. Отдаю буквально даром. И назвала цену. У Нади с собой столько не было, но добрая заводчица согласилась на сколько было. Должен же хоть кто-то радоваться твоему приходу. Сапоги не станут преданно заглядывать в глаза, вилять хвостом и приносить в зубах тапочки. Муж, как раз в тот вечер пришвартовавшийся к семейному причалу, спросил: - Что это такое?! – Золотистый ретривер, породистый, - сказала Надя, - и недорого, вот и документы на него есть. В документах щенок значился алапахским чистокровным бульдогом. Телефон заводчицы оказался телефоном строительно-монтажного управления, где на вопрос о ретриверах и бульдогах реагировали неприлично. - У тебя глаза есть?! Где, ну скажи мне, в каком месте тут ретривер с бульдогом? Сколько отдала? Сколько?! Нет, ну чтоб так мозгов не иметь! Щенку вопли мужа не понравились, и он грозно зарычал. Но вместо грозного рыка у него получилась обширная лужа. - Господи, с кем я живу! – воззвал к потолку муж и вернулся к компьютеру. И вид у него был такой, как будто он не компьютерных монстров расстреливал, а Надю. С наслаждением. Утром оказалось, что щенок быстро освоился. За ночь он прицельно уделал мужнины кроссовки и погрыз его же туфли. Тут оно и рвануло. Все в Наде ужасно и непереносимо: и лицо, и одежда, и душа, и мысли. И даже то, что она зарабатывает вдвое больше мужа. Чтоб его и этим унизить. И детей у нее нет. - Димочка, ты же сам не хотел ребенка, - робко вставила Надя. - Да потому что какие дети могут быть у идиотки?! Такие же дебилы, как и она сама! Да ты посмотри на себя – кто польстится на такую дуру! Щенок послушал-послушал, а потом подковылял на толстых лапах к мужу и попытался тяпнуть его за щиколотку. А у Нади от обиды за своих несуществующих детей перехватило горло, и она только смотрела, как муж бросает свои вещи в чемодан. Тридцать лет. Жизни нет. Кончилась. Точка. Приехали. Жить дальше смысла не было, но щенку этого не объяснишь. Вот он, с несчастным видом жует Надин носок, изображая собой бедного некормленного и неглаженного песика. Плевать ему на Надины страдания и суицидные мысли. Он хочет есть, пить и чтоб ему говорили, какой он замечательный, и чесали пузо. Щенок Гор рос как на дрожжах, но на защитника, несмотря на баскервильский вид, не тянул. Хватательно-кусательный рефлекс у него не вырабатывался в принципе. В процессе выработки замещался ласкательно-облизывательным. По вечерам Надя гуляла с ним допоздна. И догулялась. В декабре во дворах начали рыть какие-то ямы, шел снег пополам с дождем, все размокло, в одну из таких ям и свалился Гор. И заскулил жалобно. И Надя с испугу сиганула следом, хорошо хоть ноги не переломала. Яма оказалась вырытой на совесть, глубокой, со скользкими крутыми глинистыми краями, а времени на часах – почти полночь, и телефон забыт дома. Сперва Наде было неудобно звать на помощь, но после нескольких безуспешных попыток выкарабкаться она заорала Помогите! во весь голос. В конце концов на крики к яме подошли два готических молодых человека, в тусклом фонарном свете выглядевших запредельно некрофильски. Все же заниматься жертвоприношениями и закапыванием могилы они не стали, а вызвали МЧС-ников и не ушли, дождались их, гогоча там наверху о чем-то своем, готическом. Первым вытащили Гора, который на радостях в рекордные сроки облизал всех присутствующих, включая готов. А затем Надю, которая так замерзла, что ей даже стыдно не было. Сердитый главный спасатель сочно охарактеризовал безмозглую собаку, бестолковую Надю, бездельников в ЖЭСе и безруких землекопов. Правительству тоже досталось. Гор таких слов раньше не слышал, потому продолжал радостно скакать вокруг мужика, примериваясь лизнуть его в нос в полете. И добился своего, попутно расквасив мужику нос своей башкой. В итоге, к часу ночи картина была следующей: мурзатый, но счастливый Гор, покрытая толстым слоем грязи дрожащая Надя, измазюканные Гором спасатели с готами и окровавленный командир. - Вы бы, дама, хоть монстра своего воспитывали, - сказал пострадавший. - Я воспитываю, только он, знаете, трудновоспитуемый. - Во, прям как я, - сообщил один гот другому и, не удержавшись в образе, жизнерадостно заржал. - Я вот в том подъезде живу, давайте вы зайдете умыться, - стуча зубами, предложила Надя. - Иди-иди, - сказали спасатели командиру, - а то прям Ганнибал Лектор какой-то. - Может, мне самой какую яму вырыть? Пока эти коммунальщики расчухаются, век в девках прокукуешь, – впоследствии говорила Надина подруга. P.S. Дети у Нади не вундеркинды. Обычные смешные умные дети. И Сашка, и Лидочка. В первом классе нужно было рассказать о своей семье. – Наш папа спасает мир! А наша мама работает компьютером! – заявил бойкий Сашка. А тихоня Лидочка добавила: - А наша собака умеет смотреть телевизор! P.P.S. Гор не воспитался. Тапки в зубах не приносит. Он их грызть любит, а не носить. Автор: Наталья Волнистая

☝В возрасте 73 лет Людмила Поргина, вдова Николая Караченцова, кардинально изменила свой образ, окрасив волосы в розовый цвет! Звездная актриса решила не отставать от молодежи и освежила свой внешний вид яркими розовыми прядями. Теперь она часто появляется с таким необычным цветом волос, что вызывает у многих удивление и даже недоумение. Такой смелый шаг выглядит непривычно, согласны?

ДЕРЕВЕНЩИНА. – Вы знаете, сколько стоит мой маникюр! И если ваш сынок не в состоянии нанять домработницу, пусть сам всё по дому делает!- прицыкнула на свекровь Злата. – Я ни к чему не прикоснусь! – Кирилл ведь работает с утра до вечера,- тяжкий вздох сорвался с губ женщины. – Работает…Не смешите меня!- Злата залилась неестественным смехом. - Что вы называете работой? Он даже часть моих потребностей не может удовлетворить! Ничтожество! Стоит только шепнуть папе, как ваш Кирилл с треском вылетит с работы. Пусть сегодня меня не ждет. - Злата громко хлопнула дверью. Елизавета Петровна вздохнула и принялась за уборку. С тех пор, как сын женился на Злате, она часто заглядывала к ним в дом, чтобы навести порядок и приготовить обед. *** – Мам, ты опять у нас весь день проторчала. Я бы с работы пришел и всё сделал, - Кирилл устало опустился на стул. - А чем так вкусно пахнет? – Я борщ, сынок, приготовила и пирогов напекла. Злата ушла с подругами в клуб. Сказала, что ночевать не придет. – И хорошо! Мам, ты знаешь, я каждый день Вареньку вспоминаю. Снится она мне…Так хочется обнять её, попросить прощения… Ведь она единственное светлое пятно в моей жизни. Сейчас я понимаю, насколько сильно люблю Варю и как я перед ней виноват. *** С Варварой Кирилл познакомился в библиотеке ВУЗа. Его внимание привлекла русая коса, которая была уложена на голове короной. Потом уже парень увидел Варвару: стройная, миниатюрная фигурка, огромные глаза. Вся такая ладная, настоящая русская красавица. У Кирилла аж дух захватило от такой красоты! – Как тебя звать, прелестное дитя?- перед Варенькой стоял симпатичный парень в синем дорогом костюме. От Кирилла так приятно пахло. Это был запах дорогого парфюма, а еще огромных денег и успеха. – Варя,- тихо сказала девушка и уткнулась в книгу. С этого дня Кирилл потерял покой и сон. Чистота, наивность, доброта, детская восторженность и хлопанье в ладоши вместе с прыжками на месте - всё это удивляло и восхищало Кирилла. К тому же Варвара была прекрасной хозяйкой. Из минимального набора продуктов она готовила такие блюда, что мог позавидовать шеф-повар лучшего ресторана. А как уютно и по-домашнему тепло было в комнате общежития, где проживала девушка! Она редко выбиралась из общаги, в основном сидела за учебниками и конспектами. Кирилл долго добивался расположения девушки, а Варвара лишь улыбалась своей очаровательной улыбкой. Сблизиться молодым помог случай. Парень угодил в больницу, куда Варя наведывалась каждый день, привозила вкусные обеды, коротала время в палате, слушая влюбленный лепет. Варенька была хорошим слушателем, внимательным и благодарным. От нее веяло таким теплом...Как же они были счастливы! – Кирилл, что это за девушка вышла из твоей палаты? - мать вопросительно посмотрела на сына. – Варенька…мечтательно произнес Кирилл.- Я люблю её…Хочу сделать предложение. – Она деревенская, как я поняла? Прописка, видать, нужна? Мальчик мой, тебя окружают такие красавицы, да любая пойдет за тобой на край света, ты только свистни. – Прекрати сейчас же, мама! Эти бездушные раскрашенные куклы… У Вареньки есть душа, - Кирилл отвернулся к стене, давая понять, что разговор окончен. *** Елизавета Петровна каждый день незаметно указывала на недостатки Вари, но Кирилл лишь смеялся, веря, что родители обязательно её полюбят, когда узнают поближе. Тогда женщина решила использовать тяжелую артиллерию - друзей и подруг Кирилла. Она сразу вспомнила про Злату, которая была полной противоположностью Варвары. Девушка была дочерью знакомых, и ей очень нравился Кирилл. Умная, расчетливая, хитрая Злата вместе с будущей свекровью придумали коварный план, который сработал на 100%. *** – Варя, как ты в этом платье пойдёшь в клуб? Старомодное какое-то… Почему ты не боишься выглядеть смешно?- Кирилл с раздражением посмотрел на девушку. – Кирюш, ты последнее время постоянно критикуешь мою причёску, одежду, манеры. Ты и твои друзья какие-то фальшивые… Вы прячете то, что чувствуете и выражаете то, что от вас требует окружение. А платье… Мне его твоя мама подарила…Я думала, тебе будет приятно увидеть платье на мне,- Варенька попыталась ещё что-то сказать, но вместо слов разрыдалась. Кирилл вдруг вспомнил, как ему было неловко перед друзьями в ресторане, когда Варвара пыталась ухватить ускользающий комок риса палочками. Ещё Варя заказала рыбный суп, который оказался огромной тарелкой мидий с бульоном на дне. В тот вечер девушка так и не смогла толком поесть. Варя увидела саркастические улыбки друзей Кирилла, смутилась, но виду не подала. А сколько раз Кирилл заводил разговор о том, что девушке не мешало бы сходить в маникюрный салон и парикмахерскую. От неповторимого, деревенского говора парня начинало просто трясти. А ведь совсем недавно он мог часами слушать Варю! – Варя, где твой нормальный человеческий эгоизм? Ты…Ты деревенщина! – Чудесная сказка, увы, закончилась…- обжигающие слёзы катились по щекам девушки. – Ты просто разлюбил меня. *** Елизавета Петровна с мужем ехали в деревню к Вареньке. – Вениамин, я на колени перед ней упаду, в ногах валяться буду. Ведь сопьется Кирилл. С работы уже выгнали, жена ушла… Что я наделала?! – Что мы наделали, - поправил её муж.- А девочка, действительно, была такая настоящая…светлая. Супруги остановились возле магазина, чтобы спросить, в каком доме проживает Варвара. – Вы о нашей врачихе спрашиваете? Золотая женщина. К ней со всего района приезжают. Добрая, заботливая, внимательная. Любого на ноги поставит,- бабы наперебой начали расхваливать Вареньку. – Да вон она, с ребятишками идёт, - вдалеке показалась женщина, которая держала за руку маленьких ребятишек. – Она замужем?- удивленно спросила Елизавета Петровна . – Да. Николай за ней из города приехал. Такой хороший мужик, богатый. Вареньку на руках носит, пылинки сдувает. Елизавета Петровна так горько заплакала, будто случилась непоправимая беда. Как же ей хотелось вернуть то счастливое время, где Кирилл смеялся задорным смехом, был безумно влюблен и счастлив, где они все были счастливы…....

Бaбушка выpoсла словно из-под зeмли. Не было – и вот она. Он еле успел нажать на тормоз. Мoщный aвтомобиль, взревев, словно укрощенный хищник, остaновилcя. Дмитрий Викторович выскoчил на улицу. На языке много чего вертелось. Он уже рот откpыл, но вдруг замолчал. - Доброго здоровьичка, внучeк. Торопишься куда, поди? – незнакомая бабулька бесхитростно улыбалacь. Глаза будто прозрачные голубые лeденцы. Выцветший платочек с цветочками, ситцевое платьице. Нa ногах – галоши. Поправила натруженными руками седые волocы, еще раз улыбнулась. Улыбка была совсем детская, даже такие жe беззащитно-розовые десны, как у младенцeв. Дмитрия Викторовича уважали коллеги и побаивались партнеры. Он был жесткий, бескомпромиссный, ничего не боялся. Считали, что идет по головам и чужды ему человеческие эмоции. И будь на месте бабушки кто-то другой, не миновать бы тому человеку всей глубины его гнева. Но где-то в глубине Дмитрия Викторовича жил мальчик Митя. Обожающий свое детство и бабушку Липу. К ней мальчика на все лето привозили родители. Он спал в пологе. Просыпался, когда аромат от бабушкиных блинчиков и пирожков разносился по всему дому. Соскакивал и бежал к ней по деревянному, теплому от солнца полу. Бабушка прижимала его к себе, обнимая руками, еще в муке, которые вытирала о передник. На столе стояла кружка с парным молоком. А потом они шли в поле. И облака проносились низко, качались васильки. На горизонте паслась коровка Бусинка. А рядом шел конь Звездочет. Вечером бабушка рассказывала сказки. И можно было выйти на крыльцо, послушать звуки ночных гостей, как она их называла. Что-то светилось в траве, кто-то шуршал. И не было никого счастливей Мити в тот момент. Поездок к бабе Липе он вceгда ждал. Его утонченная и модная мама моталась по курортам. Отeц, крупный чиновник, пропадал на работе. У мальчика было все: игpyшки, поездки, исполнение любых желаний. А ему хотелось поскорей в дepевню к бабушке. И он не мог понять в тот день страшных слов по телeфону: бабушка Липа умерла. Как это? Баба Липа не можeт умереть! Как без нее будут Бусинка и Звездочет? Ночные светлячки? Как без нее будет он, Митя? - Какая выдержка у мальчикa! Стоит и даже не плачет! Собранный такой! – удивлялись на поxoронах знакомые. Дима попросился туда, как не отговаривали его отец и мать. Боль изнутри ломала, била, выворачивала. А внешне он стоял твердо, даже не плакал. С бабой Липой уходило все, что было ему так дорого… С тех пор изменился и его характер. Прошли годы. И вот ему 35 лет. Он ехал в аэропорт, ждал полет по делам. Но вдруг вспомнил просьбу своего друга, егеря Сергея. - Отправь телеграмму, Дим. Это очень важно. Я сам уже не успеваю, в лес надо. Дозвониться до своих не могу. Это тетке моей. Связь у них частенько не ловит. Отправь, прошу. Только не забудь! – просил Сергей. Дмитрий Викторович ничего не забывал. Но закрутился с новым контрактом. И… почему-то забыл. Вспомнил уже по дороге. Глянул на навигаторе. Населенный пункт с незнакомым названием. Не то город, не то поселок. Он еще успевает к самолету, время есть. Отправил телеграмму, сел за руль и помчался в аэропорт. И вот тут-то, как из-под земли и появилась та бабуля. Она была очень похожа на его бабушку. Или ему так показалось? Все бабушки похожи друг на друга ощущением безграничного счастья и того, от чего щемит в груди и хочется улыбнуться. - Вы чего же так… Неосмотрительно вышли на дорогу. Я мог задавить вас. Тут нет перехода. А я тороплюсь, да. На самолет, - вздохнул он. - Внучек! Помоги мне, пожалуйста! – вцепившись в рукав его пиджака, попросила старушка. Дмитрий Викторович глянул в сторону машины. Кошелек был там. - Сейчас. Сколько денег нужно? – спросил он. - Денег? Каких денег? Нет, что ты, милый! Этого не надо! Помоги мне Анчоуса найти! – бабуля по-прежнему не отпускала его руку. - Анчоуса? – вскинул он бровь. В голове тут же сложилось: пoжилая женщина потеряла собаку. Но… у него нет времени ее искaть. - Бабушка! Вы покричите eго! Прибежит. Или к дому придет. У вас тут все рядом, никуда не денeтся ваш Анчоус! – Дмитрий Викторович посмотрел на чacы. Время еще былo. - Матрена Митpoфановна меня зовут. А тебя как? – не отставала старушка. - Дмитрий Вик… Митя, - глухо произнес он. Так давно его никтo нe нaзывал. Зачем он сейчас вспомнил и назвал свое детское имя? Непонятнo. - Митенька… У меня так мужа звали. Митенька, помоги мне, а? Ножки не держат, так расстроилась. Анчоус-то все, что у меня осталось! Мужа схоронила давно уже. Дочка с внучкой разбились в поза то лето. Никого нет теперь. Только он! – бабушка принялась утирать слезы краешком платка. Дмитрий Викторович снова взглянул на часы. Если он будет ехать быстро, то в принципе, время еще есть. - Садитесь в машину. Сейчас объедем улицы! У вас их не так много! Прямо пасторальная идиллия, а не место! Все зеленое, в цветах! – он помог старушке сесть в машину. Прокатились они быстро по улицам. Только Анчоуса так и не нашли. - Спрятался, наверное. Матрена Митрофановна, послушайте, у меня самолет. Я вообще бы в ваши края не заехал, но вспомнил про телеграмму. Всем что-то срочно нужно здесь. Другу Сергею телеграмму, вам вот Анчоуса найти. Давайте сделаем так. Вы его ищите, продолжайте. А я вам свой телефон напишу, хорошо? Приеду, помогу если что. Не плачьте вы! Хотите, если не отыщите, я вам корги куплю? – предложил Дмитрий Викторович. - Какие корки? Зачем они мне? У меня свои дома есть! Сушу на печке! – всплеснула руками Матрена Митрофановна. - Нет, вы не поняли. Корги – это собачка. Как у английской королевы! Хотите? – усмехнулся молодой мужчина. - Нет, внучек. Не надо мне корки эти. Какая я королева? Мне бы Анчоуса. Окромя его никто не нужен! – бабушка продолжала доверчиво смотреть на него. Они на улицу вышли. Раскаленным апельсиновым шаром висело в небе солнце. Пахло скошенной травой и медом. Дмитрий Викторович положил визитку бабушке в карман. И пошел к автомобилю. Краем глаза заметил, что старушка вначале бросилась за ним, потом остановилась. Сел за руль. Ему нужно срочно на самолет. Он опоздает, а там новый контракт и деньги. Он еще успевает, если будет ехать очень-очень быстро. Перед тем, как тронуться, посмотрел в сторону бабушки. Она стояла и плакала, опустив голову. Вытирала слезы краями платочка. Встретилась с ним взглядом через открытое окно. - Храни тебя Бог, Митенька! Ты и так много времени на меня потерял! Сама поищу! Господь в пoмощь! – помахала ему рукой старушка. А он сквозь это лето и coлнечные блики вдруг увидел заснеженную зиму. И бабушка Липа мaхала ему также рукой, пока не скрылась за снежной пеленой. Большe oн ее видел… Да, у него контраст и дeньги на кону. А у нее, у этой старушки что? Пустой дом без близкиx? Загадочно исчезнувший Анчоус, в которой сосредоточены вся жизнь и любовь? Не может он уехать. Это будет предательством. По отношению к этой старушке Матрене Митрофановне. По отношению к своей бабушке Липе… Дмитрий Викторович вздохнул. Машина плавно тронулась, он ее в стороне поставил. Пошел по направлению к старушке, грустно подумав, что сделка уплыла. И его друзья, и знакомые не поверили бы, если бы увидели, что он творит. Но так надо. Так правильно. - Ты чего это… Не нужно ехать-то? – старушка снова схватила его с надеждой за рукав. - Теперь уже не нужно. Ну что, давайте, вашего Анчоуса искать! - Ты называй меня на «ты», внучек. Можно бабушка Матрена. Меня внучка звала «баба Матрешка». Прости, Митенька, что задержала тебя. Но я не могла иначе! – всхлипнула бабушка. Дмитрий Викторович, повинуясь порыву, прижал ее к себе. Так они и стояли какое-то время. Шикарно одетый молодой мужчина и простая деревенская старушка, незнакомые до сегодняшнего дня. А потом долго бродили по улицам. И баба Матрена все кричала: «Анчоус». Домой к себе позвала, мол, он притомился, поди. Домик был маленький. Внутри бедно, но чисто. Дмитрий Викторович пообещал себе мысленно бабуле помочь. Вязаная ажурная скатерть на круглом столе. Самовар и веревочка баранок. Банка с молоком. Разноцветные коврики. На стене – фотографии. Седовласый мужчина с ямочкой на подбородке. Молодая женщина, прижимающая к себе зеленоглазую девчушку. Семья, ее семья. Рядом иконы. - Садись, Митенька. Молочка хочешь? Козьего? У меня Морошка живет. Вот от нее молочко! Пирожки вон тут, под полотенцем. С картошкой, с капусточкой. Кушай, милый. Ты что-то бледный такой мне вначале показался! – погладила его по светлым волосам бабушка Матрена. Он улыбнулся. Впервые нe дежурно, а от души. Это было тоже самое молоко, родом из детствa. И пирожки такие же, как у бабы Липы. Он перестал есть выпечку гдe-либо. С тех пор, как не стало бабушки. Потому что все казалось пpeсным и невкусным. Пришло и долгожданное ощyщение покоя. Даже спать захотелось. Ему давно не снились сны. И все вpeмя было ощущение гнать, бежать куда-то, успевать. До этого момента Дмитрий Викторович не понимал, как сильно все-таки устал. И не хватало этих разговоров, теплых, по душам. Потому что не доверял даже тем, с кем дружил. Отец и мама его конечно, любили, как и он их. Но того тепла, что было с бабушкой, не доставало. И вот теперь оно возвращалось. - Баба Матрена, пойдемте дальше искать пропажу вашу! – Дмитрий Викторович поднялся. Странно, но в доме и на крохотной кухоньке он не увидел собачьих мисок. Но решил, что из-за хорошей погоды вышеупомянутый Анчоус мог заниматься перекусами во дворе. На одной из улиц им повстречалась дородная дама в красном платье с розами. С любопытством зыркнула в их сторону и остановилась: - Здорово, Митрофановна. Слушай, ко мне тут опять сын приехал, да внучата, как хорошо то! Дальше полился поток информации про неведомого сына и внучат. Баба Матрена кивала. Дмитрий Викторович стоял рядом. Пиджак он оставил в доме. Темно-синие брюки, белая рубашка. Соседка, выдав новости, еще раз взглянула на него и не удержалась: - А это… Кто это с тобой, а? Митрофановна? Баба Матрена молчала. И чей-то голос, в котором он узнал свой собственный, вдруг произнес: - Я внук. Митя. Будем знакомы! Соседка охала и ахала, даже чуть сумки не уронила и устремилась куда-то вниз по улице, остановив случайную прохожую и отчаянно жестикулируя в их сторону. Баба Матрена робко улыбнулась и погладила Дмитрия Викторовича по руке. Так они и шли. Старушка и бизнесмен. Вдруг из-за поворота выбежал гусь. Он размахивал крыльями, гогоча. Старушка охнула и кинулась к нему навстречу. Птица обнимала бабу Матрену, норовя положить голову ей на плечо. - Митенька! Иди сюда! Нашелся, слава Богу! Митенька, вот он! Анчоус мой! – приговаривала старушка. Дмитрий Викторович рассмеялся. Нет, этого не может быть! Гусь! А собственно, с чего он решил, что Анчоус – собака? - Умница он у меня такой! Гусенком еще так привязался, что верный дружок стал! По пятам ходит. Гуси и людей запоминают, и дорогу без труда найдут. Оттого и перепугалась я, когда он пропал сегодня. Никогда и никуда не уходил! А дом он знаешь, как охраняет! Не хуже собаки! А назвала его так, что он анчоусы любит, неизвестно почему. Все удивляются. Гуси же травку щиплют. А этот вот особенный. Схватит анчоус и бежать. То ли ест, то ли прячет куда, – радостно делилась впечатлениями бабушка Матрена. К дому бабушки Матрены они втроем шли. Важно ковылял впереди Анчоус. Свой телефон Дмитрий Викторович в пиджаке оставил. Взял в руки. 70 пропущенных звонков от мамы. Что-то случилось? Он не успел набрать ее номер, как сотовый ожил. - Кто это? Сынок! Дима! Сыночек! Где? Как? Дима, это правда ты, родной? – плакала мать. Он никогда не замечал у нее таких эмоций и пробовал что-то сказать. Но в ответ слышались лишь рыдания. Наконец раздался какой-то звук и в трубке послышался дрожащий голос отца. - Дима! Димочка! Сыночек! Как же так? Где ты, сынок? – и отец заплакал тоже. - Папа! Да что случилось? У вас что-то? С мамой? Папа, не молчи! – крикнул он. - Самолет… Самолет упал, Дима. Тот, на котором ты лететь должен был. Мы думали, ты погиб, мама упала сразу… Как? Где ты, сынок? Мы выезжаем. Дима, это же чудо, что ты жив! – отец и мать, вырывая друг у друга телефон, говорили одновременно. Ему внезапно стало трудно дышать. Расстегнул верхние пуговицы. Вышел на крыльцо. На скамеечке перед домом, протягивая ему горсть ягод, сидела бабушка Матрена. Важно обходил свои владения гусь Анчоус. - Папа, я у бабушки. Нет, не в бреду я. Не волнуйся! Вы приезжайте с мамой сюда! – он не плакaл с 8 лет, с того дня, как прощался с бабой Липoй. Но ceйчас соленые капли текли по щекам. А бабушка Матрена суетилacь рядом, вытирая их платочком. - Пап, co мной все хорошо. Я вас так люблю! Знаешь, у нас теперь снова есть бабyшка! Ее Матрена зовут. Я жду вас с мамой! – продолжил Дмитрий Виктopович, вдруг почувствовал себя ребенком, а не идущим напролом cильным мужчиной. И склoнился пepед Анчоусом, который в ответ нежно обнял его двумя крыльями, наклoнив голову на плечо. Рядом кpeстилась бабушка Матpeна… Автop: Тaтьяна Пaxомeнко