О грехе сквернословия

епископ Варнава (Беляев)
Сквернословие – гнусный порок, который в Священном Писании приравнивается к смертному греху (Еф. 5:4–5). От него стонет мать-земля Русская, им растлены души и уста великих философов и писателей, которые еще стараются учить других добру и произносить вслух прекрасные слова, но никак не могут справиться с этой пагубной привычкой, оставаясь наедине, в кругу друзей, когда ничто уже не заставляет сдерживать себя.
Умалилась духовная жизнь – умалилась и проповедь церковная. По ложному ли стыду, по боязни ли упреков за упоминание в храме такого “неудобь сказаемого» – да и не соответствующего обстановке предмета, по отсутствию ли сознания его важности и приносимого им вреда при строении духовной жизни христианина или, наоборот, с отчаяния, что все равно ничего не сделаешь против моря греха, но только подобная проповедь прекратилась. Где прежние Павлы, Киприаны, Василии, Златоусты? Где они, беспощадно, неумолчно обличавшие эту гнусность, из-за которой невозможно положить самое начало спасения? Ведь есть растление тела и есть растление души, и поскольку душа превосходит тело, а слово есть самое ценное и высокое в человеке, отличающее его от скотов и уподобляющее Богу (сравни: Бог-Слово), постольку растление души и осквернение слова – великий грех в сравнении со всем прочим. Все остальное уже ему сопутствует.
Срамословие – болезнь, которой заболевают, впрочем, добровольно. И как болезнью им занимаются психиатры, и о происхождении его строят свои гадания историки культуры, этнографы, антропологи. Даже филологи (и кажется, больше всех, – тоже “науку двигают”) заинтересовались данным явлением.
Срамословие присуще всем векам, местам и народам. Порок этот есть наследие чисто языческое. Он всецело коренится в фаллических культах Древнего Востока, начиная с “глубин сатанинских” (Откр. 2:24) и темных бездн разврата в честь Ваала, Астарты и прочих и кончая классическими наследниками библейского Хама. Причем порок этот и какое-то тайное странное тяготение к нему находятся в прямой зависимости от того, насколько близко стоит человек к Богу. И если он отодвигается от Божества, то тотчас же начинает входить в область сатанинскую и приобретать эту скверную привычку – призывать вместо Бога имя лукавого и вместо божественных вещей поминать срамные. И удивительнее всего то, что человек, повторяя в XX веке по Рождестве Христовом некоторые бесстыдные слова и действия, и не догадывается, кому и чему он этим обязан, из такого же по счету столетия, но только до Рождества Христова.
Христианин! Употребляя их, подумай, кому ты служишь вместо Бога, кому молишься, что ты делаешь. Ты не просто совершаешь легкомысленное дело, не простую грубую шутку допускаешь, слова твои не простое колебание воздушных волн. Но ты произносишь – хотя, несчастный, и не веришь в это – страшные заклинания, ты накликаешь и привлекаешь гнуснейших бесов, ты в это время сатане приносишь противоестественную словесную жертву. Ты делаешься, посредством самых смрадных приемов, колдуном, магом, чародеем, быть может, не зная и не хотя того. Однако дело остается делом – и бесы тебя окружают и рукоплещут…
Сквернословие встречается не только в устной речи, но и в печатном виде – у писателей, а в среде малограмотных порождает так называемую “заборную литературу”. И этот вид порока – не только отличительная особенность нашего времени, но существовал всегда и везде. Это и понятно, если принять во внимание, что было сказано выше о происхождении сквернословия.
В настоящее время сквернословие – повсеместный порок (а не только русских). Даже в так называемой “изящной” литературе, и притом иностранной, авторы не могут обойти его: “…Послышались крепкие слова и брань с упоминанием о родителях”, – живописует в одном из своих главных романов известный американский писатель Джек Лондон.
Но как же смотрит христианство на все это? Говорит ли оно что-либо о матерной брани? Есть ли определенный взгляд, прямая заповедь церковная относительно нее? – Все есть.
Святой апостол Павел повелевает: “Блуд и всякая нечистота не должны даже именоваться у вас, как прилично святым. Также сквернословие и пустословие и смехотворство не приличны вам, а напротив благодарение, ибо знайте, что никакой блудник, или нечистый… не имеет наследия в Царстве Христа и Бога” (Еф. 5:3–5).
Еще яснее (по греческому тексту) апостол Павел говорит в Послании к Колоссянам (Кол.3:8): “…А теперь вы отложите все: гнев, ярость, злобу, злоречие, сквернословие уст ваших”.
О том же, о хранении языка и о заразе, которая распространяется от срамословия на все окружающее, говорит и св. апостол Иаков (3:6–12).
Святые отцы и учители Церкви в первые века христианства, когда христиане постоянно сталкивались с развратными язычниками, были вынуждены непрестанно напоминать верующим об их высоком звании, чтобы они охраняли себя и опасались, как бы не заразиться самим тою же смрадною привычкой, которой больны язычники. Вместе с тем они разъясняли, в чем состоит истинное существо порока.
Так, Климент Александрийский еще в конце II века по Рождестве Христовом на своих лекциях поучал слушателей катехизаторской школы в Александрии, готовившихся к принятию Крещения: “От неблагопристойных речей мы не только сами должны воздерживаться, но строгостью своего взгляда, отворачиванием головы, так называемым морщением носа, а часто и жестким словом намордник набрасывать на уста и тем, кто вдается в такие речи. Ибо исходящее из уст, говорится, оскверняет человека (Мф.15:18)…
Не менее ревниво мы должны охранять себя от приражения к нам неблагопристойных речей; слух верующих во Христа должен быть защищен от этого”.
Выпишу еще цитату из святого Иоанна Златоуста. “Хочешь ли знать, сколь великое зло – говорить срамное и постыдное? Всмотрись, как краснеют от твоего бесстыдства те, которые тебя слушают. В самом деле, что может быть хуже и презреннее человека, бесстыдно срамословящего?.. Как же ты можешь научить целомудрию жену, когда бесстыдными глазами возбуждаешь ее идти в распутство? Лучше извергать гнилость изо рта, нежели сквернословие. Если у тебя дурно пахнет изо рта, то ты не прикасаешься к общей трапезе; но когда в душе твоей такой смрад, скажи мне, как ты дерзаешь приступать к Тайнам Господним? Если бы кто, взяв нечистый сосуд, положил его на твоей трапезе, такого ты, избив палками, прогнал бы. Скажи теперь, ужели ты не думаешь прогневать Бога, когда на трапезу Его (а уста наши и есть трапеза Божия, когда мы приобщаемся Таинства Евхаристии) приносишь слова, гнуснейшие всякого нечистого сосуда? Да и как может быть иначе? Ничто так не прогневляет Его, Святейшего и Чистейшего, как такие слова; ничто не делает людей столь наглыми и бесстыдными, как когда они говорят и слушают подобные слова; ничто так легко не расстраивает нервы целомудрия, как возгорающийся от таких слов пламень. Бог вложил в уста твои благовоние, а ты влагаешь в них слова, зловоннее всякого трупа, убиваешь самую душу и соделываешь ее нечувствительною”.
Грех этот настолько немаловажен и требует столь большого внимания для своего искоренения, как со стороны повинного в нем, так и со стороны пастырей, что Церковь даже выносила данный вопрос на обсуждение своих соборов, считая необходимым обращаться к содействию и государственной власти, особенно в тех случаях, когда язычники позволяли себе срамно выражаться в священных для христиан местах, вводя в этот соблазн и самих христиан, так что с глубокою скорбью говорил некогда Карфагенский собор (318 г.): “И изрещи стыд есть… непотребными словами оскорбляют честь матерей семейств и целомудрие других бесчисленных благочестивых жен… так что от прибежища самыя святыя веры почти убегати нужно бывает”.
Как же христианину вести себя в присутствии сквернословов?
Тут же, во-первых, обратиться умом к Богу, вооружиться Иисусовой молитвой и, во-вторых, если нельзя убежать, то переносить брань с терпением и осуждением себя самого.
Вот примеры. В Патерике рассказывается, как братия посетили одного святого старца, живущего в пустом месте. Они нашли вне монастыря его отроков, пасущих и говорящих непристойные слова. После того как они открыли ему свои мысли и получили пользу от знания его, говорят ему:
– Авва, как ты терпишь таких отроков и не запрещаешь им, чтобы они не баловали?
– По немощной природе, братия, – отвечал со смирением старец. – Я нахожу иногда дни, когда желал бы запретить им, и однако же, упрекая самого себя, говорю: если сего малого не переношу, то как могу перенести, если пошлется мне великое искушение? Поэтому-то я ничего не говорю им, чтобы получить привычку переносить случающееся.
А в терпении – как старец знал – заключается заповедь и обетование спасения Самого Господа (Мф. 10:22).
Рассказывает еще о своем духовном отце и старце, иеросхимонахе Александре, затворнике Гефсиманского скита (близ Свято-Троицкой Сергиевой Лавры), его ученик, тоже известный старец, почивший недавно, схиигумен Зосимовой пустыни отец Герман:
“Однажды к отцу Александру пришел мирской человек и начал говорить различные мерзости и про себя, и про других. В то время в келии старца был келейник его; он не вытерпел того, что пришлось ему слышать от рассказчика и, не желая долее слушать, вышел. После келейник, пришедши к старцу, спросил его:
– Батюшка, простите, я соблазнился, слыша слова, которые говорил вам тот мирянин. Я думал, и вам слушать это мерзостно?
Отец Александр на это отвечал ему:
– Я не слыхал ни слова, – в это время ум старца был занят молитвою, – и ты хорошо сделал, что ушел; не нужно бы совсем слушать с самого начала: немощные духом бегают от этого…”.