ЭТНОГЕНРИ

У меня есть знакомый, Игорь. У него заводы, недвижка за границей и личный джет. Когда вся страна закупается горошком для оливье, мы сидели с ним в ресторане в центре Москвы. — Игорек, ты где тридцать первого будешь? Опять в Дубае или в Куршевеле? — спросил я. Он посмотрел на меня устало и ответил: — Генрих, я уже десять лет не праздную Новый год. Вообще. Для меня это самый депрессивный день в году. Я тогда опешил. Как так? Ты можешь купить себе любой праздник! Но его ответ заставил меня загрузить свой Hyundai Tucson и уехать за тысячу километров к ижемским оленеводам. «Праздник по расписанию — это ловушка» Игорь объяснил свою позицию просто: — Нас заставляют радоваться по календарю. Тридцать первого числа ты обязан подвести итоги, обязан быть счастливым и обязан верить в чудо. Но чудо не случается по команде. Люди суетятся, тратят миллионы на мишуру, чтобы закрыть внутреннюю пустоту. Это коллективный побег от реальности. Я предпочитаю тишину. А как на Севере? С этими мыслями я приехал

«Генрих, ну что ты там забыл? Серый бетон, вечный холод, ледяная пустыня и тоска...» — эти слова я слышу регулярно, когда собираюсь в очередную экспедицию. Для многих «Север» — это черная дыра на карте, место ссылки или заброшенных заводов. Слово «депрессия» приклеилось к нашим широтам как банный лист. Но за годы съемок и встреч с оленеводами я понял одну вещь: депрессия не в климате, она в глазах смотрящего. Сегодня я хочу ответить всем, кто видит здесь только мрак. Нювчимский чугунолитейный завод Север — это честность, а не серость В городе мы привыкли к маскам, пластиковым улыбкам и вежливым фразам, за которыми ничего нет. На Севере, в -45°C, маски замерзают и отваливаются. Здесь, если у тебя заглохла машина на зимнике, первый же встречный остановится не потому, что он «вежливый», а потому что здесь так живут. Человеку нужен человек. У меня мурашки по всему телу. Это не депрессия, это высшая форма гуманизма, которую в мегаполисах мы почти растеряли. Тишина, которую боится современн

Заехал я к Петровичу в гараж — нужно было подшаманить подвеску на моем Hyundai Tucson перед долгой вылазкой в Ижемский район. Смотрю, Петрович копается со своей старой «соткой» и вдруг достает из рыболовного ящика увесистое свинцовое грузило-оливку. Я замер, когда он со словами: «Для профилактики, чтобы сердце не встало», невозмутимо отправил свинец прямо в бензобак. — Петрович, ты чего? — не выдержал я. — Это же современный инжектор, а не дедовская полуторка! Ты еще туда гаек набросай для звука! Мастер вытер руки ветошью, закурил и посмотрел на меня как на первоклассника. «Ты в тундре с водой не воевал...» — Это вы в городах привыкли на датчики надеяться, — начал Петрович. — А я на этом баке тридцать лет по Коми хожу. Главный враг у нас не мороз, а конденсат. Когда бак полупустой, на стенках иней намерзает, а потом в воду превращается. Вода тяжелее бензина, падает на дно. Встанет такая лужа у заборника — и всё, приплыли. Мотор чихнет и умрет прямо посреди зимника. Секретная роль свин

Когда я только начинал свои поездки по Республике Коми на старом Tucson, я думал, что меня сложно удивить кухней. Я ел строганину, пробовал хариуса «с душком» и пил крепчайший сур. Но когда в одном из дальних сел Ижемского района хозяйка поставила на стол тарелку с абсолютно черными блинами, я на секунду замер. — Ешь, Генрих, — улыбнулась она. — Это «вира блин» (кровяные блины). После них никакой мороз тебе не страшен, и машина сама до дома долетит. Я решился. И вот что я вам скажу: это не просто еда. Это концентрированная энергия Севера. Что это такое? Кровяные блины (или оладьи) — одно из древнейших блюд коми-ижемцев. Основной ингредиент, как несложно догадаться, — свежая оленья кровь. Её смешивают с молоком (или водой), добавляют ржаную муку, соль и иногда немного крупы. Почему это едят? (Наука выживания) Городскому человеку это может показаться диким, но в тундре это вопрос жизни и смерти: Железо и витамины: В условиях полярной ночи и отсутствия свежих овощей кровь оленя — это гла

Когда я собирал свой Hyundai Tucson в первую серьезную поездку к ижемцам, мой знакомый механик, отдавший Северу полжизни, бросил мне на сиденье пачку обычного белого школьного мела. — На, Генрих, положи в бардачок. Место не занимает, а в тундре может жизнь спасти или машину уберечь. Я тогда только усмехнулся: зачем мне мелок, если у меня полный багажник электроники и инструментов? Но уже через две недели на зимнике под Ухтой я понял, насколько он был прав. 1. Поиск «невидимых» утечек В -40°C сальники и прокладки старого Tucson начинают капризничать. Самое опасное на Севере — микроутечки антифриза или масла. Жидкость может испаряться на горячем моторе, не оставляя капель на снегу, но уровень будет уходить. Как помогает мел: Если я подозреваю течь, я насухо вытираю подозрительный узел (патрубок, стык КПП или поддон) и густо натираю его мелом. Даже малейшая капля, которую глаз не видит, мгновенно проявится на белом фоне темным пятном. На морозе, когда руки деревенеют через минуту, это са

Каждый раз, когда я собираюсь в дальнюю экспедицию по Республике Коми на своем Hyundai Tucson, я сталкиваюсь с одной и той же дилеммой: что обуть? В обычных зимних ботинках в машине комфортно, но стоит выйти на зимник в -40°C — и через 15 минут пальцы перестают слушаться. В огромных «арктических» сапогах на меху тепло на улице, но через час езды в машине ноги становятся мокрыми, а потом на морозе мгновенно замерзают. Решение пришло от самих ижемцев. Это пимы — традиционная обувь оленеводов из камуса (шкуры с голени оленя). Многие думают, что это просто «красивые сапоги с орнаментом». Но за годы поездок я понял: это сложнейшее инженерное сооружение древности, которое до сих пор не переплюнул ни один современный бренд. Главный секрет: трубчатый волос Почему в пимах ноги остаются сухими в теплом салоне внедорожника? Секрет в самой структуре оленьего волоса. Он внутри полый (трубчатый), заполнен воздухом. Термос: Воздух внутри волоса — идеальный изолятор. Он не пускает мороз внутрь и не в

После того как я узнал, что спрашивать о количестве оленей в стаде — это табу, у меня возник другой вопрос. Представьте: перед вами триста, пятьсот или тысяча абсолютно одинаковых (на взгляд городского человека) животных. Они постоянно двигаются, смешиваются, уходят за горизонт. Как оленевод понимает, что одного не хватает? Или, что еще сложнее, как он узнает своего оленя, если тот прибился к чужому стаду? Я задал этот вопрос Григорию, когда мы прогревали мой Tucson после морозной ночи. Он посмотрел на меня, как на ребенка: «Генрих, ты же свою машину на парковке у торгового центра сразу видишь? Вот и я так же». «Лицо» и характер Для ижемца олень — это личность. У них разные морды: у одного пятнышко над глазом, у другого ухо чуть надрезано, у третьего рога растут под особым углом. Оленеводы различают оленей по масти (окрасу). В языке коми существуют десятки слов для обозначения оттенков оленьей шкуры. Один «светло-серый с темной полосой», другой «белый с рыжими подпалинами». Для нас эт

Когда я только начинал свои экспедиции вглубь Ижемского района на своем верном «Туссане», я совершил ошибку, за которую мне до сих пор немного неловко. Сидя в чуме у гостеприимного оленевода, я, как типичный «городской», задал прямой вопрос: «А сколько у тебя всего голов в стаде?». В чуме повисла такая тишина, что было слышно, как трещит мороз снаружи. Хозяин вежливо перевел тему, но я почувствовал — грань перейдена. Позже, когда мы остались одни, мой проводник шепнул: «Генрих, никогда так больше не делай. Это всё равно что залезть человеку в кошелек или спросить, когда он собирается на тот свет». Оказывается, у Коми-Ижемцев и других северных народов на этот счет есть железные правила, основанные на древней мудрости и суевериях. Сглаз и «учет» для духов В тундре верят: как только ты озвучил точное число, ты «зафиксировал» удачу. А удача — дама капризная. Северные народы верят в духов-хозяев местности. Считается, что если человек начинает хвастаться точными цифрами («у меня ровно 542 о

Когда я паркую свой Hyundai Tucson в одном из сел Ижемского района и вижу местных мастериц в праздничных нарядах, я невольно начинаю сравнивать. Мой «кореец» 2005 года выпуска стоит на рынке примерно столько же, сколько полный комплект традиционного костюма коми-ижемки. Для городского жителя это звучит безумно: «Как одежда может стоить 300–500 тысяч рублей?». Но когда начинаешь разбираться в деталях, понимаешь — это не просто одежда, это инвестиция в историю и настоящий «тяжелый люкс» русского Севера. Автор фото: Полина Якутович 1. Ткань, которую не купишь в обычном магазине Ижемские сарафаны шьются из репса, штофа, парчи и шелка. Но не из современного синтетического подобия. Настоящий шик — это старинные ткани. Часто это шелк или атлас с невероятными ткаными узорами. Раньше ижемцы были богатейшими купцами Севера. Они торговали замшей по всей Европе и могли позволить себе закупать лучшие ткани в Лионе или на ярмарках в Нижнем Новгороде. Один только отрез «правильной» ткани на сарафан (