Байки от бабы Нюры

Снег в ту зиму лег поздно, аж к Николе, и все лежал, лежал, точно живой, а под ним, под этой белой немотой, гнила невыплаканная земля. Я просыпалась затемно, когда еще петухи молчали, и лежала в темноте, слушая, как трещит в печи огонь, как скрипит под ветром ставень. Один, левый, который Петруша так и не успел починить, потому что уехал на войну. Петруша не вернулся. Похоронка пришла в сорок третьем, а я все не верила, все ждала, может, ошибка какая, может, в госпитале лежит где-нибудь, в памяти потерявшись. Так и жила два года, не вдовой, не женой, а чем-то средним, ненастоящим, как тень от несуществующего дерева. Свекровь моя Евдокия Степановна баба была кремневая, из тех, что ни словом, ни делом не выдадут, что внутри у них делается. Только глаза ее, маленькие, запавшие, будто два колодца высохших, смотрели на меня все строже, все темнее. После войны, когда последняя надежда истаяла, когда даже письма перестали приходить, некому стало писать, она начала говорить. Поначалу тихо, вс

Душа у меня в тот август горела, да так горела, что хоть водой из колодца заливай - не поможет. Стояла я у коровника, наблюдала, как солнце садится за березовую рощу, и думала, вот ведь как бывает в жизни. Работаешь, горбатишься, руки от ведер немеют, в четыре утра встаешь, а тебя же и виноватой выставят. И кто выставит-то? Тот, от кого меньше всего ждешь. Зовут меня Антонина Степановна, хотя в колхозе «Заря» все кличут просто Тоней. Тридцать два года, незамужняя, руки крепкие, натруженные, коса русая до пояса. Мать не велела стричь, говорила, красота бабья в волосах хранится. Я и не стригла, только прятала под косынку, чтоб в работе не мешала. Звено мое - пять доярок, все как на подбор. Клавдия - вдова фронтовая, двоих сыновей вырастила одна, Маруська - молодая, бойкая, языком как помелом метет, Анна Ивановна - старейшая наша, шестьдесят годков, а от фермы ее калачом не выманишь. И две сестры Овчинниковы - Вера с Надей. Пять лет мы первое место по надоям держали, пять лет грамоты пол