Пишу для Вас

Нина поднималась по скрипучим ступеням крыльца с ведром картошки. Пальцы онемели от холода — октябрь в Бабкино выдался промозглый, с утренними заморозками и ветром с Волмы. Спина ныла после смены на ферме: сорок коров подоить, надой записать, молочные фляги перетаскать к машине. Сил хватало только на то, чтобы добраться до дома, растопить печь и сварить ужин. Василий должен был вернуться с полей к семи. Обещал привезти сено для Зорьки, их коровы. Нина уже мысленно прикидывала: картошку пожарить, огурцов солёных достать из погреба, хлеба нарезать. Простой ужин, но сытный. Она занесла ведро в сени, стряхнула с валенок снег. И тут услышала голос мужа из горницы. Василий говорил громко, взволнованно, видимо, по телефону у соседей Комаровых. — Нет, Татьяна Владимировна, так нельзя. Не могу я жену так подставлять. Она мне верит, каждый день горбатится, в доме порядок держит. Нина замерла у порога. Татьяна? Какая Татьяна? — Понимаю, что документы надо срочно оформлять, но это нечестно. Мы тог

Зина вытирала руки о фартук, когда свекровь произнесла это. — Запустила себя совсем. Вон какая стала — ни кровинки в лице, платок серый. А потом удивляетесь, что мужики на сторону ходят. Слова повисли в воздухе кухни, пропахшей квашеной капустой и дровяным дымом. За окном февральская вьюга мела снег, наметая сугробы к самым наличникам. В углу тикали ходики — подарок ещё от Зининого деда. — Чего вы, мать? — Зинаида обернулась от печки, где на чугунной сковороде жарились картофельные оладьи. Свекровь, Прасковья Ивановна, сидела на лавке у стола, перебирала горох для посева. Пальцы привычно отбрасывали порченые горошины в отдельную миску. На голове платок в мелкий цветочек, лицо изборождено морщинами, как поле — бороздами после пахоты. — А то не знаешь. Муж домой не ночует неделями, а ты всё на ферме да на ферме. Женщина должна за собой следить, красоту наводить, а не в телогрейке ходить с утра до ночи. Зинаиде хотелось возразить, но горло сжалось. Она действительно выглядела измотанной.

Август выдался щедрым на малину. Оля собрала полную корзинку прямо на участке, ягоды налились соком и сладостью. Она решила отнести их детям к пруду, пусть перекусят, пока рыбачат. Лара с Костей ушли рано утром, прихватив удочки и термос с чаем. Говорили, что караси сейчас клюют отлично. Тропинка вела через сосновый бор. Пахло хвоей и нагретой землёй. Оля шла не торопясь, корзинка немного оттягивала руку. Малина была крупная, отборная, такая и в московских магазинах редко попадается. Она уже представляла, как дети обрадуются, как Костя скажет что-нибудь смешное, а Лара улыбнётся той своей особенной улыбкой. Пруд показался между деревьев. Оля увидела силуэты: Лара сидела на бревне, Костя стоял с удочкой. Она хотела окликнуть их, но вдруг услышала голос дочери. Тот прозвучал громко и отчётливо в тишине. — Слушай, а чего б нам чего-нить не подкинуть ей в жратву? — Лара болтала ногами. — Ну, чтоб потом в дурку загремела. Тогда всё наше будет. Костя закинул удочку. Плюнул в воду. — Норм тем

— А мне плевать, пусть я маньячу, поставила скрытую камеру в спальне, теперь выведу его на чистую воду! — выпалила Вика, поставив кружку так резко, что кофе выплеснулось на блюдце. В кафе было шумно, пришло много студентов на обед, а за соседним столиком пожилая пара делила между собой эклер. — Ну, смотри сама, — Света покрутила ложечкой в чашке, размешивая остатки сахара, — может, это не науз вовсе, а просто нитка с узелками. Ты же знаешь, как бывает, накрутишь себя, а потом... — Свет, да кто ж такое мог подложить мне в подушку? — Вика наклонилась через стол, понижая голос до шёпота. — Дома кроме меня и Никиты никого не бывает. А недавно я видела, как он сидел на каком-то странном сайте и читал про всякие руны и древние артефакты. Она сделала глоток и поморщилась от горечи. — Может, он просто увлёкся историей. — Вот поэтому я начала себя неважно чувствовать, и неспроста! — Вика комкала бумажную салфетку. — Голова кружится постоянно, тошнота по утрам, слабость такая, будто всю энергию