Живи настоящим…

Так много людей сейчас ищут партнера, свою вторую половинку, свою «родственную душу». Они чувствуют себя неполными без этого «особенного» человека, который вносит гармонию в их «неполную» жизнь. Но ты не половина целого, дружище. Это ложь. Ты никогда не был половиной целого. Ты - целое; это твоя истинная природа. Если ты ищешь партнера, или остаешься в отношениях, потому что чувствуешь себя "половинкой» целого, если ты несчастлив в своем одиночестве и боишься пустоты, ты будешь переносить на партнера свое несчастливое поле, и тревога будет «грохотать» над вашими отношениями. Найди свое счастье внутри себя. Сделай счастливым пространство, в котором ты живешь, и пребывай там. Открой для себя радость своего одиночества. Пока ты пытаешься убежать от него, ты всегда будешь одиноким, потому что ты будешь убегать от себя, что является самой большой болью всего сущего. Найди радость внутри. Будь тем, к которому ты всегда стремился. И когда ты будешь готов, в этом пространстве появятся другие, такие желанные для тебя друзья или партнеры. Пусть они болтают, смеются, играют, остаются, если остаются, или уходят, если уходят. Радуйся их свободе. Осознай эту связь глубоко. Обрати внимание, когда ты счастлив, обрати внимание, когда несчастен, но не вини других и будь признателен жизни. Помоги им научиться любить свое собственное одиночество тоже. Может быть, ты назовешь нового персонажа своим другом, партнером, возлюбленной. Может быть, ты женишься, может быть, вы будете жить вместе и заведете семью, может быть, вы больше никогда не увидите друг друга снова. В этой радости глубинной связи этикетка не имеет значения, и будущее само позаботится о вас. И ты найдешь свою вторую половину в себе. И страх одиночества исчезнет в лучах заходящего солнца. @ Джефф Фостер

Второй год подряд какая-то растерянность перед Новым годом. Раньше я знала, что будет. Какой примерно будет год, что ожидать, и какие действия я должна совершить. А тут ничего не знаю. Только одно: чёткое ощущение хрупкости и ценности жизни. И любовь к тому, что уже есть. И с каждым годом все меньше задуманных желаний в Новогоднюю ночь... Сейчас самое главное желание - это здоровье и мирное небо над головой. И действительно, как-то по-особенному ценишь каждый прожитый день и то, что имеешь… (С)

Лучший способ справиться с препятствиями - использовать их в качестве ступеней. Смейтесь над ними, наступайте на них, и пусть они приведут вас к чему-то лучшему. Энид Блайтон

Это длинный пост про современную проблему, в которой вы прямо сейчас. Да-да, в эту секунду. Вечером вы выбираете скроллить ленту. Потом говорите себе: «Да что со мной не так?!». Ведь можно было сделать что-то очень полезное: убраться в квартире, худеть или качаться, прочитать умную книгу, выучить английский, закончить онлайн-курс. И всё это действительно кажется чем-то правильным. В момент выбора скроллинга ленты с вами «не так» ровно то же самое, что с миллиардами других людей на планете, у которых есть мозг, дофамин и способность вырабатывать привычки. Кода вы берётесь за телефон – вы абсолютно нормальный человек, который предпочёл лёгкое вознаграждение вместо чего-то, что требует усилий и не даёт мгновенного кайфа. И да, это тоже часть нормы. Это нормально, что вы знаете: «Сейчас я делаю фигню». Нормально помнить, что вчера вы уже об этом пожалели, и почти наверняка пожалеете завтра. И даже при всей этой осознанности – снова залипнуть в ленту. Ваш мозг не настроен на то, чтобы гнаться за «отложенным удовольствием». Он настроен на быстрый дофамин – сигнал: «Мы живы, всё окей, продолжай». Но тут начинается проблема, которую не видно на поверхности. Каждый раз, когда вы выбираете лёгкий дофамин вместо сложного подкрепления т.е. награды за ваши НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ усилия направленные на то, чтобы не брать в кровать телефон, вы укрепляете путь привычки: «Не напрягаться = получать удовольствие». И через время мозг перестаёт воспринимать сложные задачи как что-то ценное. Они становятся фоном, «тем, что можно потом». А потом не наступает. Это не вопрос силы воли или характера. Это вопрос настройки системы вознаграждения в вашей голове. Вы ведь не думаете: «Я прокрастинирую, потому что хочу разрушить свою жизнь». Вы думаете: «Сейчас чуть-чуть отдохну, а потом…» А потом мозг просто не даёт энергии на «потом», потому что уже получил свою награду. И вот у нас есть совершенно новая проблема, которая определяется самим духом времени. ДУМСКРОЛЛИНГ. Как быть с этим идеально настроенным циклом? Решение для проблемы нашего времени нашли больше 50 лет назад. В 70-е годы в США депрессией занимались в основном психоаналитики. Они копались в детстве, искали символы, говорили про вытесненные чувства. А в это время один упрямый поведенческий психолог Питер Льюинсон заметил одну простую, но важную закономерность. Когда у человека депрессия, он перестаёт делать то, что раньше приносило радость. А когда он перестаёт это делать – радости становится ещё меньше. Замкнутый круг. Льюинсон взял ещё более раннюю идею своего коллеги Чарльза Фестера – о том, что наше настроение зависит от количества положительных подкреплений. То есть от количества приятных, значимых для нас событий в жизни. Он подумал: «А что, если не тратить время клиента на годы проработочек, а начать создавать эти события специально?» Ну... Может он и не так подумал, а так подумал бы я. Но он мог бы сказать что-то в таком ключе! Тогда это звучало почти революционно. Большинство считало: «Сначала должно измениться настроение, потом появятся силы». А многие и сейчас живут именно так... Но Льюинсон предложил перевернуть схему: сначала действие – потом настроение. Он создал «список приятных событий» – от похода в парк до разговора с другом – и начал планировать их с клиентами как обязательные дела. Клиенты поначалу говорили: «Но я же не хочу этого сейчас». Льюинсон отвечал: «Именно поэтому мы это сделаем». И вот что получалось: Сначала это давало микроскопический эффект. Потом эффект закреплялся, потому что мозг начинал ожидать приятного не только от быстрых стимулов вроде сигареты или телевизора, а и от действий, в которые нужно вложиться. Через недели и месяцы у людей возвращался вкус к жизни. В 90-х Нил Джейкобсон вместе с коллегами проверил это на исследованиях. Он сравнил поведенческую активацию с полной версией КПТ и… поведенческая активация оказалась настолько эффективной при депрессии, что иногда не уступала полной терапии. Метод выделили как отдельную стратегию. Теперь в КПТ депрессии – основная стратегия работы – поведенческая активация. Суть осталась прежней: Не ждать вдохновения. Брать под контроль малую часть своего дня. Встраивать маленькие, но значимые действия. Фиксировать результат – чтобы мозг понял: «Это работает». Сейчас поведенческую активацию применяют не только при депрессии. Она помогает при тревоге, прокрастинации, эмоциональном выгорании — и даже в вашем вечном скролле перед сном. Потому что, как и в 70-х, ключ не изменился: Делать, чтобы захотелось, а не ждать, чтобы захотелось делать. Выход — не в том, чтобы отобрать у себя телефон и проклясть соцсети. Выход в постепенном, последовательном встраивании действий, которые требуют минимального усилия, но дают маленькое, ощутимое подкрепление. Убрать одну полку. 5 минут растяжки. Съесть яблоко вместо конфеты. Прочитать страницу из книги. Открыть приложение с зелёной совой и пройти один урок. Не покупать онлайн-курс. И тогда выбор между скроллом и полезным делом перестаёт быть войной с собой без победителей и с единственной жертвой. Он становится просто выбором — в вашу пользу. С вами всё в порядке. Но это не значит, что стоит идти туда, куда вас тащит лента. Никита Чернов

Обесценивание — дивный способ не оказаться в равных отношениях. Надстроиться сверху — через контроль или оценку, например. Сверху можно удобно сидеть и оценивать/обесценивать партнёра за то, что он плохо вкладывается или недостаточно старается. И это отличная защита от признания того, что он для меня ценен и важен. Встретиться на равных оказывается невозможным, ведь если партнёр ценен для меня, тогда я слишком уязвим и незащищен перед ним, перед болью его потерять, или слишком чувствителен к тем или иным его действиям (что он может предать или выбрать не меня). Лучшей анестезией от боли становится обесценивание как непризнание важности и значимости. Общий наркоз. Нюанс в том, что обесценить можно только то, что обладает для нас ценностью. Алёна Нагорная

«Мне всегда хотелось красивой жизни. Я окончил Театральную академию, стал диджеем на радиостанции «Европа плюс» и желанным гостем самых модных ночных клубов северной столицы. Потом — арт-директором одного из таких клубов. Занимался набором красивых девушек для стриптиза и постановкой шоу-программ. Жизнь, что называется, удалась! Она превратилась в сплошную вечеринку — все веселые и красивые, много смеха, танцев и денег. Днем я спал, ночью помогал веселиться другим и веселился сам. Однако все равно чего-то не хватало. Было ощущение пустоты, тревоги, прохладного сквозняка, который я ощущал прямо внутри себя. Праздника требовалось все больше и больше, и я создал свою фирму по организации мероприятий. Теперь праздник стал моим бизнесом. А потом… Потом наступил новый, 2005-й год. Приболевшая дочь, врач, анализы, срочная госпитализация и диагноз — острый лимфобластный лейкоз. Рак крови, если проще. Первая детская городская больница. Белая палата, белый коридор, врачи. Тишина. Стерильность. Дочке чуть больше года, в маленькой ручке — маленький катетер. Химиотерапия, гормоны, она теряет волосы и стремительно толстеет. Лысая голова, печальные глаза. Стоматит. В руке с катетером — сосиска. Сама почти круглая, потому что все-время ест, ест, ест… В больнице мы жили полгода. Я в режиме «помощник», жена — в режиме «постоянно». Их госпитализировали 23 декабря, в самый разгар новогодних корпоративов. Мы с женой каждый вечер выезжали на банкеты — работать-то все равно надо было, — оставляя с ребенком бабушек. Жена в красивом костюме пела «Happy New Year», я шутил и поздравлял всех «с Новым годом и новым счастьем». Туда приходили нарядно одетые женщины с вечерним макияжем и тщательно уложенной прической. Они приносили с собой туфли на высоком каблуке, переодевались в гардеробе и шли танцевать под Рики Мартина или Тома Джонса. Прямо с банкета мы ехали в больницу. В холодную белизну палат, к детям без улыбок, потому что вся нижняя половина лица — белый прямоугольник маски, над которым большие грустные глаза. Детские маски были в дефиците, поэтому детям надевали взрослые, завязав резинки узелком. Оглушенные ненакрашенные мамы в спортивных штанах и тапках. Это была совсем другая жизнь. Непонятная, страшная, некрасивая. Телефоны замолчали, все «друзья» куда-то пропали, — наверное, звонить нам было совсем не весело. Было очень страшно, и мучил вопрос — за что? Деткам-то — за что?! Единственное, что я умел делать на тот момент, — это устраивать праздники. Прямо в больнице я организовал детскую елку, на которой здорово отработали мои друзья — «Театр странствующих кукол господина Пежо», а сам выступил в роли Деда Мороза. Пожалуй, это было одно из первых мероприятий за последние годы, где на меня смотрели трезвые глаза. Праздник состоялся прямо в холле отделения химиотерапии, дети собрались у наряженной елки, все в масках — правда, не маскарадных, а стерильных, — но они смеялись и были счастливы, и вместе с ними радовались родители, и это было… Красиво. И тихо. Впервые за многие годы без алкоголя в душе была теплая тишина. Будто, наконец, дверь моего сердца прикрыли плотнее, и сквозняк прекратился. Потом я пошел в те палаты, в которые мне было можно (в стерильные боксы нельзя), — пошел как Дед Мороз и поздравлял с Новым годом детей, которые не могли ходить. Я знал, что некоторые из них почти наверняка из этой палаты уже никогда не выйдут, и это было… непросто. Если честно — тяжело. И страшно. Но… было ощущение, что я впервые в жизни делаю что-то правильно, что впервые в жизни я участвую в настоящем празднике жизни, и ничего важнее и красивее я никогда не делал. Дочь выписали. Дали инвалидность. Мы посещали центр социальной реабилитации инвалидов и детей-инвалидов. Наступал очередной Новый год, я предложил поздравить детей и опять выступил в роли Деда Мороза. А потом меня попросили вести в этом центре реабилитации театральную студию, и это было так странно: где я — и где театральная студия-кружок для детей-инвалидов?! Однако я согласился. И несколько лет этим занимался. Под Новый год ездил по квартирам тех детей, которые из дома не выходили. И это было еще тяжелей, чем в больнице. И не потому, что дети были особенными. А потому, что рядом с ними, рядом с их родителями, каждый день жизни которых — подвиг, я сам чувствовал себя инвалидом. Человеком с ограниченными возможностями, который до этого времени жил слепым, глухим и парализованным. Мне самому была нужна реабилитация, я заново учился жить, и моими учителями стали дети-инвалиды. Сегодня я отец троих здоровых детей, актер кино, любимый и любящий муж, спортсмен. Дочь давно выздоровела, инвалидность сняли. Она — умница, красавица и отличница. Моя трудовая книжка до сих пор лежит в Центре социальной реабилитации. Много лет я веду мероприятие «Созвездие героев», в котором мы вручаем премию «Золотое Солнце» — людям, которые не сдались, оказавшись в сложной жизненной ситуации. Это настоящие герои, которые, как подорожник, пробивая асфальт всех сложностей и ограничений, стремятся к свету, даря надежду и силы всем, кто рядом. Чем крепче асфальт — тем сочней подорожник! Мне важно об этом помнить. Все то, что я особенно ценю сегодня, — стало следствием именно тех самых проблем и сложностей, которые пережила наша семья. И болезнь дочери была важным этапом нашего взросления. Можно ли было без этого? Не знаю. Вряд ли. Видимо, по-другому я не понимал. Причина событий может быть не в прошлом, а в будущем, и вопрос «за что» меняется тогда на вопрос «для чего». Боль — хороший учитель и прекрасный доктор. И какие бы испытания ни предлагала мне жизнь сегодняшняя (их, поверьте, хватает), — я верю, что эти испытания — как карман. Карман для Бога, в который Он обязательно положит столько конфет, сколько влезет, и других угостить хватит, и еще вываливаться будут. В нашей семье так и произошло. Возможно, завтра снова будет очень больно, возможно. Я молюсь только об одном — не забыть, что чем глубже карман, тем больше конфет». Никита Плащевский, актер кино, сценарист, петербургский общественный деятель.

Как принять одиночество? Не то, что честно выбрано, а то, что, кажется, взяло в плен и держит на замке свои невидимые двери. Почему я говорю о том, как принять, а не как избавиться от него? Означает ли это, что я считаю одиночество необратимым? Скажу так: я не могу дать гарантий ни на то, что одиночество завершится...ни на то, что оно продолжится до конца жизни...ни на то, что итоги его возможного завершения окажутся обязательно счастливыми. Но я точно знаю, что ни от чего нельзя избавиться только на уровне борьбы или страха. Одиночество - не враг. Это естественное человеческое состояние, в котором, если говорить абсолютно честно, мы прибываем всегда. Появление близких людей прекрасно, но оно не вызволяет нас из заточения собственного тела и собственных мыслей. Именно поэтому с одиночеством важно встретиться как с фактом, а не как с наказанием или неполноценностью...хотя бы потому, что НЕодиночество в данном случае не является доказательством противоположного. Наказать себя можно и отношениями, и в них же утратить свою полноценность. Но, пожалуй, главное условие взрослой встречи с одиночеством - это ощутить равноценность с ним. То есть, не уменьшиться, воспринимая его тем, что сильнее. Не впасть в зависимость от него. Не выпрашивать пощады. Не падать в стыд и вину за его долгое присутствие. И не увеличиться, сочинив главенство над состоянием, от которого в реальности страдаешь. Не обесценивать его искусственно. Не противопоставлять себя тщеславно тем, кого оно обошло стороной. Не разыгрывать контрзависимость, убеждая себя в том, что тебе вообще никто не нужен, если на самом деле нужен. Быть на равных. Это зрелый выбор, который позволяет сохранить уважение и к себе, и к тому, чем пропитана собственная жизнь именно в этот период. Раз одиночеством, значит, с ним и придётся жить. Жить честно. Жить открыто. Жить с поднятой головой. Жить с обыкновенными человеческими чувствами, переживаниями, радостями и горестями. Понять его преимущества и ограничения. Справиться с созависимым сравнением, страхом неудобных вопросов, отчаянными мгновениями острого желания ощутить недоступную близость с кем-то. Справиться - это не сбежать, не загримировать свою боль до безразличия, выдержать. Справиться - отыскать доступные радости. Справиться - не обозлиться на себя, на других, на мир в целом. И оставить открытые двери, на пороге которых ты не сидишь, но и не дичаешь в джунглях своей иллюзорной беспросветности... Одиночество - тот бесценный человеческий опыт, не имея которого, очень сложно узнать себя настолько глубоко, чтобы понять, куда идти, с кем, и зачем. Иногда оно и вправду не кончается. Если не вздрогнули от этой мысли, то зрелость на пороге... Лиля Град

В каждом взрослом, который уверенно шагает по метро, спорит с навигатором и делает вид, что знает, куда идёт, продолжает жить тот самый маленький, взъерошенный ребёнок, который ищет глазами хоть кого-то, кто скажет: "Ты мне нужен". И этот ребёнок, прячущийся под слоями опыта, самодостаточности и умных слов, всплывает в самые неловкие моменты — когда кто-то молчит дольше обычного, когда сообщение остаётся без ответа, когда взгляд любимого человека чуть теплее или чуть холоднее, чем обычно, и всё внутри дрожит, как будто сейчас решится судьба целой вселенной. Этот внутренний малыш умеет громко требовать внимания, хотя взрослое лицо в этот момент хладнокровно пьёт кофе и делает вид, что не замечает, как сердце подпрыгивает. Он шепчет нам свои тревоги так убедительно, что любой партнёр кажется всесильным магом, способным одним словом либо успокоить, либо отправить нас в эмоциональную пропасть. И стоит этому малышу почувствовать тень угрозы, как мы начинаем юлить, угадывать чужие мысли, проверять прочитано сообщение или нет, строить стратегии, чтобы точно понравиться и случайно не спугнуть ту хрупкую связь, которую так жадно охраняем. Но в этом детском трепете есть дерзкая сила. Она напоминает, что мы любим всерьёз, что нам правда важны отношения, что нам нужно тепло, прикосновение, слово, взгляд. Этот ребёнок внутри, хоть и испуганный, всё равно тянется вперёд, словно знает, что любовь стоит того, чтобы рисковать раствориться на секунду в чужих глазах. И в те редкие моменты, когда рядом оказывается человек, способный услышать это тихое внутреннее дребезжание, что-то в нас расправляет плечи и тихо бурчит: "Ну ладно, можно чуть-чуть довериться". И всё же самое интересное происходит, когда взрослый в нас перестаёт отгонять этого малыша высокими рассуждениями и строгими установками, и вместо этого говорит ему спокойным голосом: "Я рядом". Тогда привычная паника отступает, как вода, которая только что лизнула край берега. Тогда отношения становятся чуть честнее. Тогда мы перестаём прятать свою уязвимость за бронёй и показываем то, что больше всего хочется скрыть. И, честное слово, в этот момент мы становимся живыми. Светлана Иванова

Я как-то проснулся среди ночи с мыслью: а вот есть ли в жизни человек, с которым, встретившись, можно было бы поговорить по душам, так, чтобы на душе потом стало хорошо? Не просто о проблемах, о каких-то поверхностных вещах, а о себе, о сути, о сердцевине своей души. Мы настолько разучились говорить о своих чувствах, мы в основном умничаем, пересказываем то, что услышали, прочитали, а вот поговорить о том, как проживаем то или иное событие, не умеем. А ведь делиться своими чувствами, то есть самым тонким, что есть в душе, сердцевиной ее, – это то единственное, что дает близость друг с другом. В памяти не морали остаются, не умничание, а то, как человек прикоснулся к другому через чувства. А мы все время сдерживаемся, пытаемся хранить свое лицо, разучились быть открытыми. Евгений Попиченко

Если вы приглядитесь к действительно счастливому человеку, то обнаружите, что он строит лодку, пишет симфонию, даёт образование сыну, выращивает в своём саду двойные георгины или ищет яйца динозавра в пустыне Гоби. Он не станет искать счастье, как закатившуюся за батарею пуговицу от воротника. Он не станет преследовать его как самоцель. Он ощутит себя счастливым, будучи влюблённым в жизнь все двадцать четыре напряжённых часа в сутки. Беран Фульф