Когда стирали с лица земли родную славянскую веру, не учли, что камни, реки, деревья и звёзды всё помнят.

Они вошли в нашу историю с грохотом железа и запахом чуждого ладана. Они думали, что вера — это лишь то, что можно увидеть глазами и разбить руками: деревянные идолы с...Читать далее
Они вошли в нашу историю с грохотом железа и запахом чуждого ладана. Они думали, что вера — это лишь то, что можно увидеть глазами и разбить руками: деревянные идолы с милосердными лицами, каменные стелы, увенчанные солярными знаками, святилища под открытым небом.
И они методично, с холодным рвением чужака, принялись стирать с лица земли видимые следы. Топоры взлетали над многовековыми дубами, считавшимися вратами к предкам.
Ломы и молоты обрушивались на каменных "болванов", в чьих чертах поколения видели отражение божественного. Книги и музыкальные инструменты сгорали в очистительном пламени, обращая мудрость в пепел, который ветер уносил в поля.
Они праздновали победу, когда последнее капище сравняли с землёй, а на его месте воздвигли беленые стены с новыми символами. Они верили, что вырезали самую душу народа, перерезали корень, питавший наше мироощущение.
Но они были слепы. Они не понимали самой сути той веры, которую пытались уничтожить.
Ибо родная вера никогда не была привязана к рукотворному алтарю так крепко, как к самому алтарю Мироздания!
Она была соком, что поднимается от корней к вершине ясеня. Она была узором мороза на камне у священного источника. Она была эхом, блуждающим между скал в глубоком ущелье.
Она дышала вместе с землёй: пробуждалась весенней травой, буйствовала летней грозой, увядала осенним листопадом и засыпала под зимним покрывалом. Как можно уничтожить то, что является не надстройкой, а фундаментом? Как можно вычеркнуть из памяти народа то, что есть сама эта память, воплощённая в Природе?
И потому ВеРа не умерла. Она совершила отступление — не в подполье, а вглубь. Она ушла в самую плоть мира. Камни, которые они считали мёртвыми и бесчувственными, стали её тихими летописцами. В их кристаллической решётке, в прожилках и выщерблинах, отпечатались тени голосов, тепло бесчисленных костров, вибрации древних песнопений.
Гранитный валун у поворота реки помнил, как к нему припадали усталые путники, прося защиты. Песчаник крутого берега хранил оттиск ладоней матерей, думавший о здоровье своих детей.
Деревья же стали живыми, растущими столпами незримого, вечно обновляемого храма. В шуршании дубовых листьев зашифрован шёпот мудрости. Берёза, склонившаяся над водой, шелестит старинными плачами и радостями. Сосна на ветру напевает былинную мелодию.
Корни старых великанов, как упрямые пальцы, раскапывают из-под толщи земли и времени те самые камни-свидетели, являя их новым поколениям, будто перелистывая страницу книги.
Мы лишь разучились читать. Мы отвыкли слышать многослойную симфонию мира, где каждое явление — это слово, а каждое место — фраза в великом повествовании.
Гром — это не просто звук, а голос. Роса — не просто вода, а чистота. Изгиб реки — не случайность, а предначертанный путь. Родная вера — это знание этого языка. Это понимание, что священное не привносится извне в виде золотого креста или резной статуи. Оно уже здесь. Оно было здесь всегда. Оно в самом дыхании Родины, оно в нашем языке, в корнях и буквах слов.