Любовь Кузьмина

– Полина, ну ты скоро? За мной уже Сережа приехал, он там с шарами под окнами скачет, весь асфальт исписал! – соседка по палате, юная и звонкая Леночка, вертелась перед зеркалом, поправляя выбившийся локон. Полина сидела на краю кровати, баюкая на руках крошечный сверток в голубом одеяле. Она через силу улыбнулась. – Да, Лен, сейчас. Виталик звонил полчаса назад, сказал, что выезжает. Пробки, наверное. Ты иди, не заставляй мужа ждать. Леночка, сияющая, как новый пятак, подхватила сумки, чмокнула Полину в щеку и выпорхнула из палаты. Через минуту с улицы донеслись радостные крики, хлопки открывающегося шампанского и сигнал клаксона. Полина подошла к окну. Внизу творилось настоящее безумие: цветы, фотограф, счастливый отец, подхватывающий жену на руки. Она вздохнула и посмотрела на часы. Час дня. Виталик обещал быть ровно в двенадцать. «Выписка с двенадцати до двух, не опаздывай!» – строго наказывала она ему вчера. Он клялся, что будет как штык, даже раньше, чтобы занять лучшее место на

Иногда человек произносит короткую, вроде бы безобидную фразу — и что-то внутри него меняется. Словно он вынул частичку себя и отдал её в чужие руки. Раньше эта частичка грела, принадлежала только ему, а теперь она открыта для чужих взглядов, оценок, непрошеных советов или, что хуже, жалости. Мы живём в мире, где открытость возведена в культ. «Будь честным», «Говори, что на душе», «Не держи в себе» — твердят психологи, книги, соцсети. Но есть вещи, которые, как старая семейная скатерть, лучше хранить в своём шкафу. Не потому, что они постыдны, а потому, что в них слишком много личного, уязвимого. Особенно в зрелом возрасте. Как-то поздним вечером я сидел на кухне один: налил чай с мятой, за окном фонарь качает тень сирени. Зашёл сосед Костя — мы с ним учились ещё в Техникуме, а теперь оба на пенсии, он живёт этажом ниже. Заявился «на пять минут», как всегда, а остался на час. Говорили о разном, и вдруг он сказал: — Знаешь, Вить, я сыну не рассказываю, что беру лекарства в долг. И про д