Надежда Тулякова-Булкина

Я вышел из дома поздним вечером, когда Москва уже напоминала декорацию к самому дорогому рождественскому спектаклю: витрины светились, улицы переливались, уличные музыканты играли нескладные мелодии. В воздухе стоял запах елочной смолы, мокрого снега и уличных сладостей, от которых взрослые чуть-чуть становились похожими на детей. Я шел без цели, просто хотел пройтись, посмотреть на этот странный городской оптимизм, который появляется раз в год. Тишина была ювелирной. Никто не кричал, никто не спорил. Даже таксисты вели себя как дипломаты. Мне нравилось думать, что праздник все-таки способен обратить людей к свету, пусть ненадолго. Я тогда не подозревал, что через пару минут увижу того, для кого этот свет — не просто чужой, а вызывающе ненавистный. Он стоял у входа в ресторан, возле трёх нарядных елей. Высокий, крупный, будто специально вырос для конфликта. Тёмная куртка, белые кроссовки, лицо закрыто капюшоном, но при желании можно было разглядеть тяжелый подбородок и глаза, которые