Мария Черненко

Карина стояла под черным зонтом, вжав голову в плечи, и смотрела, как ее муж, Максим, рыдает на плече у другой женщины. Это была не просто слеза, украдкой смахнутая пальцем. Это были настоящие, мужские, с надрывом рыдания. Его широкие плечи содрогались, лицо, обычно такое сдержанное и уверенное, было искажено гримасой такого искреннего горя, что у Карины внутри все застыло. Он обнимал эту женщину, стройную блондинку в элегантном плаще, прямо у свежевырытой могилы дяди Василия. Прижимал к себе, как родную. А вокруг родственники, знакомые, коллеги покойного, все видели эту сцену. Прямо на паперти маленькой кладбищенской часовенки. Карина застыла в десяти шагах, за огромным гранитным ангелом, скрытая от их взглядов, но не от боли. Предательство, живое, дышащее, облеченное в плоть и дорогие духи, разворачивалось у нее на глазах. И момент был выбран самый неподходящий, у могилы человека, которого Максим, казалось, особо и не жаловал при жизни. Дядя Вася был чудаковатым, не от мира сего ста

Дождь барабанил по крыше нового кроссовера, когда я парковалась у здания суда. Капли стекали по лобовому стеклу, искажая мрачный фасад. Мои пальцы сжали руль так сильно, что кости побелели. Сегодня решалась судьба всего, что у меня было — машины, дачи, и, как оказалось, двадцати лет брака. Все началось три месяца назад, когда я наконец-то реализовала две свои главные мечты. Красный кроссовер — не самый роскошный, но новый, пахнущий кожей и свободой. И дача — старый домик в сосновом лесу у озера, нуждавшийся в ремонте, но с таким видом из окна, что дух захватывало. Помню, как в тот вечер мы с мужем Дмитрием сидели на террасе новой дачи, пили вино и смотрели на закат. Он улыбался своей обаятельной улыбкой, той самой, из-за которой я влюбилась в него в двадцать два года. — Наконец-то мы заживем по-настоящему, — сказал он, обнимая меня за плечи. — Ты молодец, Лена. Все сама. Я кивнула, чувствуя странный привкус горечи в этом признании. «Все сама» — это было правдой. Машину я купила на пре