Валентина Воронцова (Трутнева)

Если честно, в тот вечер я просто хотела доехать домой. Никаких подвигов, никаких «кармических очков», как любит говорить моя дочь. Был конец ноября: сыро, тёмно, противный мокрый снег хлестал по лобовому стеклу, дворники еле успевали смахивать кашу из льда и грязи. Фары встречных машин резали глаза, и единственной мыслью было — поскорее добраться до своей двушки, сварить чай, включить старый сериал и укутаться в плед. Я возвращалась с подработки: бухгалтерию маленького ИП свозили в бумажных коробках чуть ли не на заднем сиденье моей старенькой «Киа». Основная работа в школе уже давно не тянула, а кредиты и коммуналка сами себя платить не собирались. Пятьдесят два года — возраст, когда и усталость уже хроническая, и права качать поздно. Надо просто тянуть. Я заметила её не сразу. На обочине, метрах в десяти от остановки, под фонарём стояла девушка. Сначала показалось — подросток: слишком тонкие ноги в колготках, короткая куртка, а сверху — огромная мужская куртка-«аляска» накинута как

Галина Викторовна думала, что на пенсии будет печь пироги и гулять с мопсом Жориком. Но когда на пороге возник племянник Пашка с глазами, полными ненависти и долгов, её уютная «сталинка» превратилась в крепость. Полиция разводит руками — «бытовой конфликт», а Пашка уже начал пилить дверь болгаркой. — Жорик, фу! Выплюнь эту гадость сейчас же! — я попыталась разжать челюсти мопса, который с энтузиазмом жевал чей-то окурок на лестничной площадке. Жорик, мой единственный верный мужчина за последние десять лет, обиженно хрюкнул и выплюнул «бычок». Я брезгливо поддела его салфеткой. Странно. В нашем подъезде никто не курит такие дешевые сигареты. «Прима» или что-то вроде того, вонючее до рези в глазах. Соседка снизу, Ленка, курит тонкие с ментолом, а профессор сверху вообще не дымит. — Пошли домой, горе мое луковое, — я открыла дверь, чувствуя, как по спине пробежал неприятный холодок. Было в этом окурке что-то... наглое. Будто его не просто бросили, а раздавили сапогом с особым цинизмом,