Валентина Яворская

Седые пряди волос мужа, морщины, избороздившие его некогда весьма приятное лицо, она рассматривала с затаённой грустью. Самая прекрасная женщина Парижа принадлежала старику и не имела никакого желания что-либо менять. Жюли слишком уважала господина Рекамье, чтобы превратить его в рогоносца. Ей не было и шестнадцати, когда родители позаботились обо всем. Жанна Франсуаза Жюли Аделаида Бернар, дочь лионского нотариуса, с детства умела использовать свое очарование. Однажды, играя с другими детьми, она пробралась в сад соседа, дети срывали плоды с деревьев и громко смеялись. Когда разозленный хозяин прибежал, чтобы задать маленьким воришкам трепку, все товарищи Жюли бросились в разные стороны, а она осталась одна. Но лишь взглянув в большие карие глаза этой малышки, похожей на ангела, оскорбленный господин понял, что не может причинить ей боли. Наоборот, он утешал ее, вытирал слезы и обещал ничего не рассказывать родителям. Образование Жюли получила типичное для девушки своего времени и кла

Её продали за три мешка ржи и старую телегу с треснувшим колесом. Марфа стояла на барском дворе, босая, в посеревшей от стирок рубахе, и смотрела, как незнакомый приказчик пересчитывает зерно. Семнадцать лет – и вся её жизнь уместилась в эти три мешка. Мать умерла родами, отца забрали в рекруты пять зим назад, и старый барин решил, что сирота – товар, который проще продать, чем кормить. Новое имение находилось в двух днях пути, в деревне Заречье, прижавшейся к берегу мутной реки. Марфу определили на скотный двор – выгребать навоз, таскать воду, просыпаться затемно и падать на солому, когда последняя звезда уже гасла над крышей коровника. Там она впервые увидела Степана. Он был кузнецом – единственным на три окрестные деревни. Руки его, тяжёлые и тёмные от въевшейся сажи, умели делать невозможное: из мёртвого железа рождались подковы, серпы, дверные петли. Говорили, что барин ценит его выше любого дворового, потому что хорошего кузнеца не купишь ни за какие деньги. Степан был немногосло

Он поклялся, что не оставит ее в беде, дал слово чести, что непременно женится. «Как ты красива», — шептал он ей на ушко, опустив на перину. «Не обманывайте меня, я знаю, что не хороша», — стыдливо отвечала Юлия. Она до сих пор не могла поверить, что брат цесаревны именно ей признается в любви. Никто никогда не называл ее красивой. Тоненькая, с треугольным личиком и большими задумчивыми глазами, она похожа была на обиженного котенка. Да и женихи в очередь не выстраивались. У других фрейлин были ухажеры, поклонники, но ей никто не передавал записок, не дарил лент, не писал стихов. Юлия фон Гауке к своим двадцати пяти годам уже смирилась, что останется старой девой. Отец ее был польским генералом. Император Николай I за доблестную службу даровал ему российское дворянство и титул графа, а еще должность военного министра Царства Польского. Маврикий Гауке и погиб на службе — спасал великого князя Константина Павловича от восставших и был застрелян, а жену его повесили на площади. Император